Первопричина: Лагерь смерти - Артём Соболь
— Не то слово…
— Я прихожу сюда за вдохновением. Эти кристаллы… Владислав, эти кристаллы, меняют не только живые организмы, но и «Первопричину.» Под действием арданиума, вещество полностью меняет свои свойства. Если проще, то все кристаллы превращаются в арданиум. И это значит… Эх, мне даже пятисот лет не хватит на то, чтобы раскрыть хоть малую часть тайн арданиума. Кстати попробуйте, на вкус нечто невероятное. Да, я тоже могу их есть.
Отрываю кристалл, пробую… На вкус и правда что-то с чем-то. Описать всю гамму вкусовых ощущений… Нет, не получится, таких слов ещё не придумали. Однако… От съеденного кристалла, по телу буквально разливается сила и лёгкое приятное опьянение в перемешку с возбуждением. Опять же не уран, в десятки раз слабее, но тоже ничего.
— Браво, доктор. Как только выберемся отсюда, мир переверну, но обеспечу тебя путёвой лабораторией.
— Спасибо, — смущается Лазарев. — Но лаборатория. Боюсь в моём случае, это лишнее. Мне хватает попробовать кристалл на вкус, разжевать и проглотить, тогда я начинаю понимать его свойства. Да, пока не полностью, в основном инстинктивно, но я знаю — всё это развивается и усиливается. Я работать…
Вот ведь псих. Но настроение всё же поднял. И мыслей подкинул. Кристаллы арданиума растут, при этом меняют «Первопричину» превращая её в арданиум. Соответственно, скоро изменится всё месторождение. Такая чудовищность не должна попасть в руки фашистам. Надо спешить. Надо заканчивать бомбу и валить отсюда. Пойду искать металл, хватит сидеть. Ещё надо девушек в себя привести. Нет надо чтобы они грустили, не время. Ну и место гибели деда посетить не помешает.
Два дня спустя. Фронт. Блиндаж.
Над столом, держа в руках керосиновые лампы, стояли двое. Пожилой усталого вида седой генерал и молодой абсолютно лысый с погонами капитана НКВД. Оба хмуро смотрят на карту, курят и вспоминая последние, можно сказать благоприятные события думают как быть дальше.
— Товарищ капитан, — вздыхает генерал и указывает левой рукой на карту. — Странные дела происходят в лесу, если верить вашим докладам.
— Соглашусь, — кивает капитан. — Дела и правда непонятные. Но для нас полезные. Вот здесь, в тридцати километрах от лагеря Идельштайн, на железнодорожной станции. Разведчики докладывают, что там уничтожено несколько составов снабжения. Практически в одном месте и это не может быть совпадением потому что вместе с поездами уничтожалась и станция. Кроме того, уничтоженный и сошедший с путей бронепоезд, на долгое время перекрыл ветку, что сейчас играет нам на руку. Третий состав, его пропустили, но сделали это специально. Диверсия в тылах врага, на передовой. Показательная, что немаловажно. Настолько хорошо и грамотно организованная, что враг пребывает в состоянии паники. Потери личного состава чудовищные. По самым скромным оценкам, пару тысяч солдат погибли. Столько же отравились и на долгое время потеряли боеспособность. Кто бы это не делал, они на нашей стороне. Потому что это не может быть обманом.
— Не могу поспорить. А ещё, кто-то знает что именно и когда перевозят немцы. И обстановку на фронтах тоже. Сперва газ применили южнее, через день севернее, а до нас дело не дошло. Денис Матвеевич?
— Думаю, там большой партизанский отряд, — щурясь смотрит на карту капитан. — Причём отряд не из простых мужиков, там судя по действиям товарищи опытные и дело своё знающие. Без разведданных, подготовки и должных навыков такое не провернуть. В случайности же я не верю. Только вот не понимаю почему они к нам не выходят. Если они помогают нам, то хоть какой-то знак подать должны были.
— Немецкая пропаганда, — кривится генерал. — Мы же по их россказням своих не жалеем. Виновные, невиновные, всех без разбирательств к стенке ставим и в затылок расстреливаем. Я думаю, поскольку лагерь рядом, это сбежавшие солдаты козни строят. А выходить к нам боятся. Или не хотят? Но тем не менее, Денис Матвеич, смотри какие орлы. Снабжение нарушили и от смерти нас уберегли. Доехал бы состав до фронта, то… Надо их найти, выйти на контакт. Согласятся — примем, нет так хоть оружием поможем. Что скажешь?
— Опасно, — мотает головой капитан. — Хорошо если так, а если нет? Людей потеряем, а их у нас и так кот наплакал.
— Пошлю Нестерову.
— Максим Иваныч, — округляет глаза капитан. — Она девчонка. Ей пятнадцать…
— А у меня тут все, мальчишки и девчонки. Бабы и немного стариков, — присаживаясь хмурится генерал. — Сам видишь, Денис Матвеевич, кто в окопах родину защищает. Один взрослый, опытный, а на него двадцать-двадцать детей, тридцать баб и десяток едва живых стариков. Некому кроме них врага бить и в разведку идти тоже некому.
— Оружие…
— Оружия полно, — прикуривая сигарету хмурится генерал. — Но само оно не стреляет, а держать его некому. А те кто есть, или впервые его в руки взяли или вообще не понимают с какого конца винтовка стреляет. Нет, Денис Матвеич, это не пораженчество, ты меня знаешь, в нашу победу я верю, в бойцов верю, и в нас с тобой тоже. А ещё я верю, что если есть те кто против фашистов, то нам надо их найти и, или договориться или сюда доставить.
Мрачно глядя на генерала, капитан протирает платком лысую голову, вздыхает и… Хоть и не так давно, но генерала Быстрицкого, он знает. И знает что если Максим Иваныч что-то в втемяшит себе в голову, то от этой идеи не откажется. Плюнет на приказы, сам с автоматом пойдёт в атаку, но дело сделает. За что получит нагоняй, отхватит выговор и тут же благодарность. Ставка его как уважает, так и ненавидит. Самовольство, безрассудство, самоубийственные операции. Но фронт под его руководством держится не отдавая врагу ни метра. Чутьё Быстрицкого, ещё ни разу не подводило. И будет удивительно если подведёт.
— Хорошо, товарищ генерал, — надеясь что и в этот раз предчувствия его не обманут кивает капитан. — Но я пойду с ними.
— Одного меня оставить хочешь? Капитан Горчаков, ты о чём думаешь? Нас здесь двое кадровых офицеров в строю осталось, командовать кто будет? Прикажешь мне снова детям звёзды на погоны лепить?
— Нестеровой прилепили, и не ошиблись. Отличный специалист получился, да
