Владислав Савин - Красный тайфун (litres)
– И мы, и американцы – повторяем ошибки из будущего. Ставим на разную мразь и утешаемся: мол, это – сукины дети, но они – наши сукины дети. Позволяем им творить всякое дерьмо, лишь бы они были нам верными.
– Валя, ты крупно не прав, – Брюс, почему-то расслабившись, хлопнул меня по плечу, – как раз мы-то стараемся с совсем уж законченными мерзавцами не связываться. Тот поганейший тип выполнял очень полезную работу. Тебе объяснить, что такое в Африке трайбализм, родоплеменные отношения, – когда наверх тянут и судят в пользу прежде всего «своих»? Так эта мразь, которую ты прикончил, дай ей еще год-два – и он вывел бы в ноль всю родовую аристократию, всех этих местных царьков, старейшин и вождей. И мы получили бы тридцатимиллионную страну, где в недрах лежит половина таблицы Менделеева – ну а «отец нации» получил бы по заслугам, от возмущенного народа, или даже от нас, если бы так решили в Москве, долгая жизнь ему уж точно не светила! У тебя формы допуска не хватало, – а то тебе бы объяснили. И смешал ты нам всю игру – и если помнишь, что в той стране началось после? Целых шесть претендентов (до которых «отец» не успел добраться) тут же стали делить трон, тут еще и соседи влезли, науськиваемые американцами (чтобы самую богатую рудную провинцию оттяпать), – вышло, помнишь, как дон Румата говорит, «макровоздействие, а что потом»? Считается, что за два года погибло восемь миллионов, если считать еще и голод, и болезни – пропорцию оцени, это больше, чем у нас в Отечественную! Тебе сказать, во сколько нам обошлось после загасить этот пожар? И уже «прогрессивным силам», вызывая недовольство населения, пришлось доделывать то, что не успел «отец», в смысле истребления племенной знати и превращения всех в единую нацию, а не скопище племен! А пару раз приходилось и советский спецназ подключать, чтобы какой-нибудь вождь Большая Горилла убрался к сатане, вместе со всем семейством, – да, и наследников тоже! Вот что ты натворил, сунувшись со своей мордой в калашный ряд…
Я ухмыльнулся. Ведь Смоленцев должен знать, из-за чего там все случилось. Я к тому времени имел за собой личное кладбище, немногим меньше, чем у самого «Брюса», и хорошо помнил, что «отбросов нет – есть кадры», и что «это наш сукин сын». Что заставило даже меня тогда сорваться – нет, не аффектом, а хладнокровно продумав, приговорив и выполнив приговор? Так всему есть пределы, знаете ли…
У Отца Нации была страсть к коллекционированию. Не к безобидному занятию собирательства марок, монет, гостиничных наклеек, авторучек, а также картин, бриллиантов, лимузинов и яхт – Отец Нации же коллекционировал вкус людей, которых съедал. Я не шучу, это было зафиксировано документально, и я сам был свидетелем, как он перед нашим послом витийствовал о своем гастрономическом интересе. Посол слушал, морщился и показательно улыбался. В этой реальности мы не вбухивали миллиарды в каждую обезьяну, только слезшую с пальмы и научившуюся произносить слово «социализм» – рудники, обогатительные фабрики, плантации, дороги и прочие хозяйственные объекты, были собственностью «на долях», преимущественно нашей, какой-то процент шел и в местную казну. Ну а подарки лично Отцу Нации, позолоченный «Мерседес», златоустовская сабля и тому подобное – это масштаб примерно как во времена колонизаторов, богатства страны размером с пол-Франции в обмен на зеркальца и бусы.
Жирная черная тварь распиналась, что самое нежное мясо – женщин и детей. К тому же у него есть и вторая страсть – перепробовать женщин всех наций, как в прямом, так и опять же в гастрономическом смысле. Мы достоверно знали, что стало с француженкой, его любовницей и секретаршей, всегда появляющейся с Отцом Нации на публике, и вдруг куда-то исчезнувшей, за две недели до того. Посол слушал разглагольствования и кивал. Ему надо было договориться о какой-то концессии. А мне по большому счету было плевать. Пока Отец Нации не выдал:
– Я познал представителей почти всех народов. Нет только русских – так, может, вы пришлете парочку, найдутся же у вас совсем никчемные, которых не жалко? Лучше помоложе, например…
И он сделал жест рукой вокруг шеи. Похоже на затягивание петли, но я понял. Этим летом он был с визитом в СССР, его с помпой принимали, как «Вождя первого в Африке государства, вставшего на социалистический путь», было газетное фото, как детишки в «Артеке» повязывают галстук «почетному пионеру» на склоненную черную шею. А он, сволочь, выходит наших детей оценивал и предвкушал?!
– …а я, конечно, все подпишу. Ради дружбы между нашими странами. Но истинная дружба хорошо, когда взаимна.
А я, глядя на товарища посла, вдруг подумал, а что если… Если кто-то решит, что это небольшая плата за политическую выгоду. Остался я все же человеком из России двадцать первого века – в которой олигарх, владелец какой-нибудь «Русмеди», желая заключить выгодный контракт с африканским царьком и услышав от него такое вот условие своего согласия… При этом олигарх может искренне считать себя патриотом России, увеличивающим ее ВВП – и взвесив свою будущую прибыль, против жизней каких-нибудь детей рабоче-крестьян (не приличной же публики!), которые все равно скоро сдохнут или станут бандитами или проститутуками… как думаете, что он решит, если на кону миллиарды, что там Маркс или еще кто-то говорил про триста процентов прибыли? Конечно, при соблюдении приличия, то есть втихаря. СССР не послеельцинская Россия? Тогда что же ты молчишь, товарищ советник второго класса, ну ответь резко, если протокол не позволяет в морду дать этой твари, – чтоб я знал, что не может быть так?! Что не решат и в этом времени – каких-нибудь детдомовских, откормят, приоденут и пришлют. Если совсем недавно на войне погибли миллионы, – а тут, подумаешь, несколько детишек за государственный интерес, имеющий приоритет над личным, как тут всюду орет пропаганда? Ну что же ты молчишь, товарищ посол, мать твою за ногу и черт тебя побери? Прикидываешь, какую выгоду можно еще получить?[59]
– Подонок ты все же, – беззлобно сказала Лазарева, – это не оскорбление, это диагноз. Не умеешь о людях хорошо думать. По себе меряешь – раз поверил, что мы бы такое допустили, значит, сам мог бы дозволить.
– А ты бы на моем месте, – спросил я, – сделала бы что? Если бы товарищ посол сейчас прошел бы в комнату спецсвязи и запросил у Москвы «добро»?
– Да, в общем, то же, что ты, – ответила она, – только по-умному. Тоже бы доклад в Центр – посла отозвать и десятым консулом в самую последнюю дыру. А этого, все равно труп, через пару лет, когда станет нам не нужен, – но если уж так срочно необходимость возникнет, например, если прикажет тайно кого-то из нашей колонии похитить, бывало в Африке и такое – все организовать без отсебятины, согласовав и утвердив, чтобы силы и средства были готовы.
– А если бы не вышло, согласовать? – говорю я. – Бюрократия, она такая… А эта тварь – вот допустим, она бы твоих детей захотела? У тебя, я знаю, дочка в медицинском, вполне может после в такую страну поехать – и что?
Тут я увидел, на мгновение, лик богини смерти. И подумал, что еще неизвестно, кто из нас троих опаснее – я, Брюс или эта красивая дама в шляпке с темной вуалью. Пожалуй, заикнись Отец Нации при Лазаревой о малейшей угрозе конкретно ее дочке… да безопаснее было бы ему голыми руками у тигрицы детенышей отбирать!
Затем она усмехнулась. И после паузы снова стала похожа на Анечку, какую я знал когда-то.
– Своих никому отдавать нельзя, – уверенно сказала она, – даже такую сволочь, как Тонька-пулеметчица или Пирожкова. У нас – хоть к стенке их, хоть на опыты, заслужили! Но любой на той стороне должен знать – тронешь советского, умрешь, без вариантов! И наши должны знать – что бы ни случилось, Советский Союз их не бросит. Наплевав на любую «выгоду» – над жизнями наших людей властны только мы. У тебя, сволочь, мозгов не хватало, заранее продумать, что после начнется? Тебе личная мстя, – а кому-то похоронки писать? Сколько в Габероне наших было, инженеров, врачей – и скольких после даже не нашли, «без вести пропали», гражданские, в мирное время?
Ну да, было после – когда «каннибалы» поняли, что их покровитель мертв, и что будет дальше, неизвестно, то стали убивать и грабить, при любом раскладе взять свое. Они были многочисленны и хорошо вооружены (вплоть до легкой бронетехники), армия и полиция их откровенно боялись. Резали на куски, забивали мотыгами, жарили на кострах и ели, по примеру своего главаря – всех попавших под руку, не разбирая черных и белых. Лишь через сутки в Порт-Габерон вошла советская морская пехота – и в плен «каннибалов» не брали. А после все выжившие европейцы ломанулись из страны – и я в этом потоке. «Легенда», документы, счет во французском банке были приготовлены заранее, без всякой задней мысли, лишь как спасательный круг, на случай, если будет новый тридцать седьмой год, или еще какое-нибудь «ленинградское дело», лагерной пылью становиться не хочу! А еще помогли некие обгорелые и расчлененные останки, оказавшиеся в нужном месте, с моими вещами.
