1910-я параллель: Охотники на попаданцев (СИ) - Осипов Игорь Валерьевич

Я сунул за пазуху револьвер, шагнул к Баранову и пощёлкал перед его лицом пальцами.

— Вы как себя чувствуете?

— Вполне сносно, — ответил тот, хлопая ресницами.

— Ну и хорошо, — произнёс я и ткнул в него трость, нажав клавишу электрического удара.

Баранов дёрнулся и упал на пыльную улицу, словно брошенный с телеги мешок с зерном. Я покачал головой, присел на корточки, положив трость рядом с собой, и выдернул из брюк штабс-капитана кожаный ремень.

— Зачем? — устало протянула Ольга, сделав несколько шагов ко мне.

Я не ответил, перевернув бесчувственного Баранова лицом вниз и связав руки. Брючный ремень как нельзя лучше подходил на роль наручников. После я дёрнул несчастного за ворот, отрывая от сорочки длинный клок ткани, который затолкал в рот своей жертве. А закончив, с усилием заставил себя встать. Тело не чувствовало боли, но усталость и потеря крови делали своё дело, превращая меня в размочаленную тряпку. Кончик трости проскрежетал по мелким камушкам, словно умоляя об отдыхе.

— Зачем? — повторила супруга.

— Потому что мне нужно будет оправдываться за убийства, а контрразведчик подходит для этого как никто другой. Уж ему-то поверят и о заговорах тёмных сил, и о том, как мы доблестно с ними боролись.

— А связывать зачем?

Я дёрнул себя за тот рукав, что был почище, отрывал, и подняв перед собой, задал Ольге вопрос.

— Если ты ощущаешь демона, то почему не сказала. Что он остался в полицейском участке?

— Не знаю. Этот зомби, и ваша драка. И выстрелы со стороны усадьбы. Я растерялась, — поджав губу ответила Ольга.

— Ты же не хочешь откусить себе язык?

— Что? — не поняв, коротко переспросила она, а на лице супруги отразилось полнейшее недоумение.

— Кукловод же ещё жив, — произнёс я, и ткнул электрической тростью в живот женщине. Ольга охнула, дёрнулась и упала навзничь.

Я сделал несколько шагов и, вяло упав на колени, склонился над пребывающей в обмороке супругой.

— Так надо, — прошептал я и легонько поцеловал её в губы. — Ещё два шага осталось, и отдохнём, обещаю. Ведь я тоже устал от сих передряг. Они слишком тягостны даже для тех двух сущностей, химерой которых я являюсь.

Я оторвал второй рукав, связав руки супруги за спиной. Мне стоило больших усилий снова встать и отнести сначала жену, а потом и штабс-капитана к забору, где крепко привязал к штакетинам в сидячем положении. Так они не смогут вырваться или выпутаться. Может, кукловод и не станет сию же секунду тянуть за незримые нити, но перестраховаться надо.

Из усадьбы в нашу сторону выбежала Настя, Анна и несколько человек из числа помощников Огнемилы. Со стороны электромобиля, пошатываясь, брёл Никитин. Парень держался за голову, а сквозь пальцы текла кровь, заливая лицо и одежду.

— Шеф, — протянул он, когда приблизился, — там Могута убит. Ольга Ивановна его в упор пристрелила. И одного из гридней тоже. Три других ранены. Я их того… этого… перевязал, как мог.

— Сам как себя чувствуешь?

— А как люди себя чувствуют после того, как отхватят прикладом по башке? — усмехнулся Александр, и поморщившись, поглядел на свою испачканную кровью ладонь. — Надеюсь, Настюха швы накладывать умеет.

— Погляди за ними, — бросил я и, прихрамывая, направился к авто. Никитин молча проводил меня взглядом.

А я тряхнул головой и ускорил шаг. Возле электромобиля действительно лежали два тела. Один из гридней подполз к своему товарищу и бормотал сейчас нечто, похожее на молитву. В другой ситуации я бы остановился и помог несчастным, но не сейчас.

Сейчас нужно было спешить, пока тварь не опомнилась. Пока она думает, что подставила всех, и ехидно потирает руки или пьёт коньяк. Не знаю, что там любят по случаю победы делают демоны.

Испачкав приборную доску, руль и обивку сидения кровью, я уселся в авто и выжал педаль контроллера. Электромобиль послушно, как хорошо выдрессированная лошадь, покатился вперёд. На кочках пришлось сбавлять ход, так как начинало мутить от усталости и истощения организма. Тело не успевало восстанавливаться, а его уже кидали в новую передрягу.

Один раз, чуть не потеряв сознание, я едва не въехал в телегу с сеном, в которую была запряжена испуганная пегая кобыла. Та заржала и шарахнулась в сторону. Люди смотрели на меня с недоумением во взглядах и торопливо уходили с дороги. Даже сигналить клаксоном не нужно было.

Вскоре показался полицейский участок, и остановившись в ста метрах от него, я вышел, взял с сидения оставленный там ранее сюртук, а потом пощупал внутренний карман с трофеями.

У здания стоял одиноки городовой, и переминался с ноги на ногу. Увидев меня, он выхватил револьвер с привязанным к тому уставным оранжевым шнуром и закричал.

— Ни с места, стрелять буду!

А я зловеще улыбнулся и шагнул вперёд. Некогда белая сорочка теперь была полностью красной, а нога непослушно подволакивалась. На лице молодого паренька, одетого в немного помятую солдатскую гимнастёрку с пришитыми к ней оранжевыми галунами полицейского ведомства, отразился испуг. Можно было бы его убить, но не хотелось множить и без того большое количество смертей, да и жалко парня, не ведающего под чьим началом он находился последнее время. Не виноват он.

— Стрелять буду! — повторил он, а потом нажал на спусковой крючок.

Грохотнуло. В плечо несильно ударила пуля, выжимая из меня ещё больше крови. Следующий выстрел попал в живот. А я шёл дальше, даже не поморщившись. Сейчас уже не было Марка Люция, не было Евгения Тернского. Был Я, целый и неделимый.

Городовой выстрелил ещё несколько раз, но промахнулся, а уже не улыбался, а просто дошёл до трясущегося служивого, который держал револьвер уже в двух руках, и глядя на меня как на демона.

Я положил ему на плечо руку, сплюнул кровь, которой и так было в избытке, под ноги и хрипло процедил.

— Пшёл прочь.

Городовой судорожно кивнул и бросился наутёк. Проводив его взглядом, я шагнул к двери и толкнул её. Дверь оказалась не заперта. Внутри царила та же разруха, что мы оставили меньше часа назад. Пожалуй, только несчастного казашонка не было видно, наверное, его дежурный утащил куда-то, или он сам уполз за угол. Мне было плевать.

Я достал из внутреннего кармана сюртука склянку с пчелой и с силой бросил в угол. Звякнуло битое стекло, загудел вырвавшийся на свободу огненный дух, и под самый потолок потянулись языки жаркого пламени.

— Ну, выродок междумирья, — закричал я, задрав голову, — инквизиция по твою чёрную душу пришла!

Я бросил ещё одну склянку в другой угол, поджигая здание. Пламя быстро охватило шкаф с бумагами, и вешалку с чьим-то оставленным пальто. Пламя было голодным и бросалось на всё и вся.

— Выползай, тварь!

Достав последнюю склянку, я вышел на улицу, и похромал вокруг участка, а зайдя за угол, выстрелил в целое окно кабинета урядника, и швырнул туда мензурку с огненным духом.

Где-то вдалеке зазвенел колокол пожарной тревоги, но они не успеют. Я выполню свою задачу, невзирая ни на что.

До уха донеслись звуки ударов и звон стекла, словно кто-то разбил окно и пытался вылезти.

— Не уйдёшь, сучёныш, — процедил я и насколько было возможно быстро направился во внутренний двор полицейского участка. Зайдя за поворот, ухватился взглядом за убегающего человека в грязной робе, несущего нечто большое, завёрнутое в простыню.

— Врёшь, не уйдёшь.

Я бросился вслед за беглецом, держа перед собой наган. Мир перед глазами поплыл, отчего пришлось ухватиться за край калитки и тряхнуть головой. Человек убегал, и медлить нельзя. Не для того я сжигал здания, шёл под пули и ждал, покуда в меня не всадят штык, чтоб сдаться.

Новый спринтерский рывок на двести метров, отозвался кровью во рту и кругами перед глазами, но зато я смог приблизиться к своей цели. Человек нёс нечто весьма объёмное и тяжёлое. Оно мешало ему двигаться быстро, и наши силы и шансы были равны.

Я остановился, сделал выдох, прицелился и выстрелил. Мимо.