Виктор Тюрин - Ангел с железными крыльями
Следующие полчаса он читал выдержки с указаниями фамилий, места действия и сути разговора, который тогда велся между заговорщиками и лицами, присутствующими сейчас в зале. В зале стояла гробовая тишина, только изредка с легким шорохом поднималась чья-то рука с платком, чтобы вытереть со лба пот. После окончания чтения, Мартынов минуту оглядывал зал, а потом спросил:
— Вы ничего не хотите сказать, господа?
— Это все пустые слова! У вас нет доказательств! — раздался голос полковника гвардии.
— Какие вам еще нужны доказательства?! — громко спросил его Мартынов.
— Я вам еще раз говорю: все это только ваши слова! И не более того!
В зале поднялся легкий шум. За ним чувствовалось недовольство людей, которые предпочитали не накалять обстановку, но полковник, судя по его ухмыляющейся физиономии, похоже, считал себя героем, который сумел поставить на место жандармского генерала. Не став продолжать пустой спор, Мартынов усмехнулся, после чего четко и громко сказал: — Да, вы не можете быть привлечены к ответственности по законам Российской империи! Но как приспешники заговорщиков, завтра, все вы, будете смещены с должностей или отправлены в отставку без права когда-либо продолжать службу в армии или государственных учреждениях. Все вы будете уволены без пенсии и почета! Кроме этого на всех вас заведены отдельные дела, и теперь ваши фамилии будут храниться в нашей картотеке.
— Это неслыханно! Это произвол! Над нами будет надзор?! Я буду жаловаться государю! — раздались в зале негодующие крики отдельных лиц, но большая часть присутствующих предпочла молчать.
— Как вам будет угодно, господа! — тут Мартынов поднял руку, привлекая внимание. — Теперь последнее, что мне хотелось вам сказать. Его императорское величество великодушно предоставил вам шанс! Второго у вас не будет! Следующий раз, когда вы окажетесь у нас, то выйдете отсюда только под конвоем! Советую хорошо подумать над моими словами, господа!
После этих слов, не прощаясь, он вышел из зала.
Мрачно — брезгливое выражение лица Николая II не сходило более получаса, пока он просматривал лежащие перед ним листы показаний. Наконец, он перестал читать и закурил. Папиросы ему хватило на пять хороших затяжек, после чего она оказалась в пепельнице. Взяв новую папиросу, закурил, сделал пару быстрых затяжек, затем стряхнул пепел и только тогда начал говорить: — Читаю и не верю своим глазам. Как же так, Сергей Александрович? Ведь эти люди изменили своей присяге, которую они давали своему государю и России. Восемнадцать человек. Их не обходили ни чинами, ни званиями, ни наградами. Знаете, Сергей Александрович, еще в начале следствия я попытался поговорить с двумя заговорщиками, которых, как считал, хорошо знал. Хотел их понять. Знаете, я был бы рад от них услышать, что их оболгали, но нет. Нет! Они умоляли их пощадить, говорили, что не знали о покушении, что слепо верили своим главарям, но при этом не отрицали, что заговор существовал, и они в нем участвовали. Что один, что другой пытались рассказать о новой России с новым правительством… А! Да что тут говорить!
Император ткнул погасшей папиросой в пепельницу, резко вскочил и, обойдя стол, стал ходить туда — сюда по кабинету. Так продолжалось несколько минут, пока он вдруг не остановился напротив меня: — А ваши сны — видения?! Почему они не предупредили вас?!
— Я вам и раньше говорил, ваше императорское величество, не зная конкретных людей, трудно понять их действия.
— Значит, вы что-то такое видели, но понять не смогли. Да — да. Помню. Вы говорили об этом, — отошел к окну, бросил взгляд, потом снова повернулся ко мне. — Как сейчас ваши видения? Посещают?
— Нет, ваше императорское величество.
— Хотелось бы понять: это плохой или хороший знак?
— Для меня хороший знак, ваше императорское величество. Устал я уже от этих кошмаров.
— Понимаю. Ох, как хорошо понимаю! Потому что сейчас это стало моим личным кошмаром! — и император показал рукой в сторону папки, лежащей на его столе. — Только вот как от него избавиться?!
— Если вы хотите знать мое личное мнение, то надо придать этому делу широкую огласку. Пусть народ увидит, что закон един для всех, ваше императорское величество! Пусть их судят всех вместе. Боевиков группы Арона, членов боевых дружин, по которым доказаны убийства и заговорщиков.
— Вы полагаете, что их всех надо приговорить к смертной казни?
— У меня к убийцам и предателям пощады нет, но это дело государственное и не мне его решать.
— Да, это так. Мне решать, — император помолчал. — Но как же трудно осудить на смерть людей, которых, как мне раньше казалось, я хорошо знал.
Спустя месяц после этого разговора состоялся суд и был оглашен приговор, подобного которому давным — давно не случалось в Российской империи. Двадцать три человека были приговорены к смертной казни через повешение. На эшафот вместе с боевиками — революционерами взошли генералы и отпрыски известных дворянских фамилий.
Царь, которого многие считали слабым и безвольным, вдруг неожиданно переродился, словно птица Феникс, явив миру свой новый лик, внушавший страх и уважение не только простым людям, но и своему ближайшему окружению. Генералитет, царедворцы и аристократия, до этого считавшие себя в неприкосновенности, вдруг поняли, что эпоха вседозволенности ушла в прошлое.
Изменение политики царя, в свою очередь, ощутили и союзники России. Русскими послами официально были вручены ноты министрам иностранных дел Франции и Англии, в которых говорилось о грубом вмешательстве во внутренние дела суверенного государства глав дипломатических ведомств этих держав. Удар оказался серьезным и болезненным еще и оттого, что помимо документально подтвержденных показаний самих заговорщиков, дали свидетельские показания три сотрудника посольств Англии и Франции, уличая своих руководителей в связи с тайной организацией.
Покушение на русского царя вдруг вылилось в международный скандал, который тут же получил громадный резонанс во всем мире. Возмущенные двойственной политикой этих стран журналисты свободных изданий Европы с удовольствием печатали статьи о ходе процесса по делу международного заговора с целью покушения на императора России, нередко приправляя их своими саркастическими комментариями. В ответ официальные газеты Англии и Франции писали, что Россия, прибегая к массовым казням, скатывается к временам варварства, при этом они старательно игнорировали связь иностранных дипломатов с заговором против российского императора. Их недомолвки исправили российские газеты, получив негласное разрешение властей и обладая неуемной фантазией, расписали в таких мрачных красках злодейства английских и французских дипломатов, что народ, читая, только диву давался, почему тех только выслали, а не собираются вешать вместе с остальными цареубийцами. После ряда подобных статей в министерство иностранных дел России стали поступать протесты от аналогичных ведомств Англии и Франции, в которых выражалось недовольство недружественному поведению российской прессы. Ответ не замедлил. Правда, не тот, на который рассчитывали дипломаты этих стран.
ГЛАВА 20
Манифест, в котором говорилось о сепаратном мире с Германией, не стал уж такой большой неожиданностью для русских людей, тем более что предшествующий ему отказ от польской короны, а затем указ о территориальных изменениях наших границ, значительно смягчили эту, казалось бы, ошеломляющую новость.
"Объявляем всем верным нашим подданным, что нами заключен мир с Германской империей. В это тяжелое время жизни России мы почли долгом совести … Трудности на фронте и тылу вынуждают нас… Дорожа кровью и достоянием наших поданных…".
Народ читал строчки манифеста с каким-то невнятным смущением в душе. Главный враг, германец, в один момент перестал быть таковым! Как так? Вон еще и плакат на стене висит, на котором русский солдат нанизывает на штык германца, австрияка и турка.
Но при этом люди посчитали манифест доброй вестью, так как именно с войной у них было связано все самое плохое — смерть родных и близких, нехватка продовольствия и топлива, резкое вздорожание цен. К тому же целей войны народ никогда толком не знал. Говорили о Византии, о восстановлении третьего Рима, о каких-то проливах, о славянах, которых надлежало спасать, но для всего этого надо было победить немца, но какая была связь между этими непонятными объяснениями и необходимостью умирать простому русскому человеку в сыром окопе, мало кто мог себе уяснить. Только одно было понятно всем — так приказал царь. Царь повелел воевать — солдат воевал, повелел заключить мир с германцами — так тому и быть. У людей сейчас было одно мерило — прежняя, сытая и тихая довоенная жизнь, поэтому заключение мира с германцем для большинства людей это был шаг к прежней жизни. С не меньшей радостью восприняли манифест бывшие рабочие и крестьяне, одетые сейчас в серые шинели.
