Смертельный дозор (СИ) - Март Артём

Возможно, с кем пожиже, такое его давление и прокатило бы. Например, с зеленым солдатиком-первогодкой, который трепетал от одного лишь факта, что сидит перед особистом. Но со мной эти штучки не пройдут.

Я был почти уверен, что Сорокин решил строить свое «расследование» от моего признания. Потом, с моей же помощью, собрать «улики». М-да. Видимо, расслабился он в своей оперативной работе.

В моей прошлой жизни мне не раз и не два приходилось сталкиваться с офицерами особого отдела. Бывали среди них и хорошие, и плохие ребята. Люди же, чего тут попишешь? С одним таким, будучи офицером, я даже дружил. Петькой Солодовым. Майором. Интересно, как он там? Бегает жеж где-то по степям да горам Афгана вместе с моей ротой сейчас зеленым сержантом. Вернее, теперь уже с Сашкиной ротой.

Выучка у этих ребят-особистов всегда была что надо. Тут ничего не скажу. Да только некоторые слишком уж надеялись на свое положение. Зачем проводить тщательное следствие, если можно так, «с ноги» войти? Сдается мне, Сорокин был именно из таких.

Что ж, если Сорокина я читал как открытую книгу, и в общих чертах понял, каким человеком сделал его особый отдел, то второй капитан, Шарипов, вызывал у меня больше вопросов. Он, пока что, оставался темной лошадкой.

— Ты, боец, что? Шибко умный? — Угрожающее зашипел Сорокин, глядя на меня исподлобья. — Ты, наверное, не совсем понимаешь, в какой ситуации находишься.

— А мне кажется, очень даже понимаю.

— Пиши! Пиши, если не хочешь, чтобы я тебя прям сейчас отволок за шкирку в отряд, на губу!

Я хмыкнул.

— Ну хорошо. Разрешите? — Кивнул я на бумагу с ручкой.

Капитан, сгорбившийся, напряженный, как шакал перед прыжком, вдруг посмотрел на меня благосклоннее. Однако все еще с некоторым подозрением.

Сорокин откинулся на спинку стула. Бросил:

— Так бы сразу. Разрешаю, Селихов. А еще обещаю, что расследование будет тщательным. Если найдутся смягчающие обстоятельства, следствие их обязательно учтет, я позабочусь.

— Вы очень великодушны, товарищ капитан, — съязвил я.

— Пиши, — раздражено сказал Сорокин.

Видно было, как он насторожен. Что мое хладнокровие его очень беспокоит. Признаюсь, это меня даже развеселило.

Я пододвинул стул к уголку стола. Устроившись, стал торопливо писать объяснения. Сорокин внимательно наблюдал. Хмурился. Когда я сунул ему листик, особист быстро прочитал написанное.

— Значит сотрудничать мы не хотим, — сказал он, откладывая лист. — Чего ты тут понаписал?

— Все как было, товарищ капитан. Все, как вы попросили.

— Значит, говоришь, просто спрятался? Тебя просто не нашли духи?

— Просто спрятался, просто не нашли.

— Все это я и так знаю. Я читал документы.

— В таком случае, — я пожал плечами, — вы ничего больше от меня не услышите.

Сорокин аккуратно сложил листочек, сунул в карман. Потом недовольно буркнул:

— Свободен.

Я не сдвинулся с места.

— Свободен, Селихов, я что неясно выразился?

— Я жду ваших извинений, товарищ капитан.

— Чего? — Сорокин аж побледнел от злости.

— Вы обвинили меня в измене Родине. Это меня крайне оскорбило. Боюсь, просто так я это оставить не могу, и должен буду доложить о таком вопиющим факте своему командиру.

— Ты никому не доложишь, — неприятно искривил губы Сорокин.

— Нет. Если вы извинитесь. Вы задели мою солдатскую честь и патриотические чувства.

Конечно же, такие пустые нападки задеть меня не могли. За годы службы слишком толстой шкурой я оброс. Затронуть мои чувства было сложно. Да и докладывать шефу я ничего особо и не собирался. Мало мне других забот.

Однако, каюсь, грешен. Тут моя воля дала слабину, и я просто не удержался от того, чтобы поиздеваться над нахальным Сорокиным.

Я понимал, что все его обвинения — всего лишь высосанные из пальца домыслы. А еще то, что я теперь от него все равно так просто не отвяжусь. Появилась у особиста ко мне неприязнь. Чего теперь заднюю давать? Все равно будет цепляться.

Сорокин уставился на меня, как змей на мангуста. Сверлил взглядом он меня долго. Долго молчал. Думал.

— Знаешь, что я понял сейчас, Селихов?

— Как бы правильнее сформулировать ваши извинения?

— Может, ты и не сговаривался с душманами, — он сделал вид, что не слышал моих слов, — Может, действительно тебе повезло, и ты каким-то чудом умудрился выбраться из той заварухи. Да только…

Не ответив, я вместо этого вопросительно приподнял бровь. К чести особиста, он мой взгляд выдержал.

— На этом беседа окончена, — сказал капитан, не докончив свою прошлую мысль. Потом встал.

Сорокин взял фуражку, прошел к выходу и снял шинель с крючка у входной двери. Не прощаясь, тронул ручку.

— Товарищ капитан, — одернул его я.

Сорокин застыл. Нехотя обернулся.

— Разрешите обратиться.

— Разрешаю, Селихов, — неприятно пережевывая слова сказал Особист.

— Мы оба знаем, что нападок своих вы не прекратите. И все же, я жду от вас извинений, товарищ капитан. Я человек терпеливый…

— Рядовой, вы мне что, угрожаете? — В глазах особиста снова забегали озорные искорки. Видимо, ему показалось, что он нашел за что схватиться.

— Нет, товарищ капитан. У меня и в мыслях не было. Я всего лишь хочу сказать, что так или иначе, дождусь от вас извинений. И лучше бы быстрее, чем медленнее.

Особист сделал надменное лицо и мерзковато поджал губы. Потом зло хмыкнул и вышел из канцелярии.

— Ну и что? — Спросил Шарипов, — как прошла твоя беседа с Селиховым?

В кабинете особистов царил полумрак. Работала одна лишь лампа на столе Сорокина. Рабочий день подходил к концу, и Шарипов собирался ехать домой. Жил он в небольшой квартире поселка Московский.

Хаким только и успел выключить свет, как в кабинет влетел Сорокин. Видел Хаким, что Руслан приехал в плохом настроении. Он молча, быстро разделся и также быстро сел за свой стол. Включил лампу. Стал перекладывать документы с рапортами, написанными после налета людей Юсуфзы на Шамабад.

Сорокин не ответил сразу на вопрос Шарипова. Он внимательно перечитывал документы. Хаким вздохнул. Поставил свободный стул перед столом Сорокина спинкой вперед. Сел верхом и сложил на спинке руки.

— А я тебе говорил, что тухлое дело ты затеял.

— Совсем не тухлое, — поднял глаза Сорокин сердито.

— Ты в который раз перечитываешь весь этот ворох бумажек? В пятый? В десятый? Русик, ты сам знаешь, что ниче подозрительного ты на Селихова там не найдешь. Он смелый парень, решительный. Папка, видать, хорошо воспитал. Бывают же такие, сам знаешь. Нечасто, но бывают.

— Тут все не так просто, Хаким, — раздражено бросил Сорокин.

— Ну вот опять ты за свое.

Шарипов полез в карман кителя, достал пачку «Кайхона», закурил.

— Не дыми в кабинете, — зыркнул на Шарипова Сорокин. — Просил же.

— Русик. Ты бросай это дело. Что, других забот у нас нету? Сейчас надо думать про Ихаба. Он должен был вернуться в Союз вчера ночью. Но не вернулся.

— А что тут думать? Убили.

— Может, и убили, — покивал Шарипов, — но надо выяснить, смог ли он чего добиться. Потормошить стукачей наших. А ты вместо этого, молодого погранца ходишь пугать.

— Селихов не напугался, — сказал Сорокин. — Совсем не напугался. Я к нему и так и сяк. И по-хорошему, и по-плохому. А он ноль эмоций. Сидит себе, как каменный. Только на меня и смотрит.

— Потому что знает, Русик, что у тебя на него ничего нет.

— Так а раньше такого не было, что б мы ошибались? Даже тогда солдатики в штаны ссали, если окажутся передо мной в кабинете! А он первогодка! Еще даже не черпак, а выдержка у него… Скажем прямо, несвойственная молодому солдату. Уж я-то знаю.

— Ты не о Селихове думал бы, а про Юсуфзу, — почувствовал раздражительность Шарипов.

— Он что-то скрывает, этот Селихов, — Сорокин даже будто бы не слушал Хакима, — что-то с ним не то. Уж я-то чую. Держится он не так, как должен бы держаться. Как-то по-иному. Ведет себя по-иному. Не так как другие.