Юрьев день - Михаил Француз
Между прочим, никакого специфического «еврейского» говора или акцента в его речи не было. Говорил он чётко, правильно и голос имел необычно сильный для такого небольшого тела, каковым обладал.
— Знаете, Пётр Соломонович, — вздохнул я. — По большому счёту, я пришёл извиниться за своё прежнее недостойное поведение…
— С чего это так вдруг? — хмыкнул он.
— Повзрослел, наверное. Поумнел, — пожал плечами я. — Понял, насколько несправедлив был в своём отношении. И к вам, и к вашему предмету.
Мужчина прищурился.
— Не уж-то, в подмосковный лес мамонтов завезли? — с этим прищуром спросил он. — Или, всё-таки, наши генетики смогли клонировать динозавров?
— Эм, а причём тут динозавры? — как-то не уловил перехода я.
— Притом, что в лесу должно было что-то очень большое сдохнуть, чтобы сам Юрий Петрович Долгорукий, «Величайший Богатырь» и непревзойдённый Воитель, сам «будущий Князь Московский», решил извиниться. Вот я и спрашиваю, Пётр Андреевич всё-таки мамонтов в Подмосковье завёз, как не однократно собирался сделать?
— Если и да, то я не слышал об этом, — после пары секунд обдумывания последовал мой ответ.
— Извиняйся, — сказал Перельман.
— Что, простите? — снова не успел за перескоком темы я.
— Ты сказал, что пришёл извиняться. Извиняйся. Я слушаю, — отпустил дверь и сложил на своей тщедушной груди руки. — Или это был «оборот речи», и, на самом деле, ты извиняться не планировал?
— Извините меня, Пётр Соломонович, — покладисто произнёс я, опустив на бёдра руки и даже немного поклонившись.
— «Извините» за что? — с нажимом спросил старый зану… эм, пунктуальный и скрупулёзный учитель.
— Извините меня, Пётр Соломонович, за то, что я был мелким неблагодарным засранцем, — решил не тянуть и произнести сразу же то, что, насколько мне казалось, тот хотел услышать.
— Хм, — хмыкнул он и поправил очки на носу. — Видимо, Князь действительно мамонтами-таки занялся… А я-то недалёкий, ещё в его методах воспитания сомневался. Считал их жестокими и варварскими. А результат-то: вот он, налицо, как говорится… Извиняю, — и закрыл перед моим носом дверь.
Я… растерянно почесал в затылке, после чего, постучал в это дверь. К звонку тянуться пока не стал, ибо мужчина не должен был ещё далеко от двери отойти — и так услышит.
Услышал. К двери вернулся. Дверь открыл.
— Чего тебе? — спросил он, поправив очки на носу и задрав голову, чтобы моё лицо видеть. — Ты же пришёл извиниться — извинился. Облегчил душу. Чего ещё?
— Пётр Соломонович, а вы могли бы со мной позаниматься музыкой? — смирив начавшее подниматься раздражение, спросил я. Всё же этот зану… до крайности логичный тип умел выбешивать. И, не будь он настолько хорош в своём деле, я б к нему, в это утро, ни за что б не пришёл.
— Мог бы, — сказал он. — Если б видел в этом смысл, — и начал закрывать, зараза, дверь. Так и хотелось поднять руку и эту дверь своей рукой остановить. Не дать ему её закрыть силой, но!
Я не стал этого делать.
Вместо этого, я дождался, пока дверь закроется и ухмыльнулся, восхищаясь логичностью и последовательностью этого человека. Тем педагогическим талантом, который ему отмерен Писателем. Уж, я-то, как учитель практикующий, мог оценить ту красоту, с которой он, минимумом слов и действий умудрился зацепить, расшатать, выбить из равновесия и заставить думать. Включить мозги — а это, в работе учителя, всегда самое сложное…
Я снова поднял руку и постучал в дверь. Снова дождался, пока он её откроет.
— Чего тебе? Ты задал вопрос, я на него ответил. Чего тебе ещё? — молодец какой: не поленился на пояснение своего действия. «Формулируй четче!» — то, что я, обычно, требую от своих учеников прямо, он смог сказать своими действиями и формулировкой фраз. А ещё… безграничное терпение у него! Любой другой человек уже бы злился и раздражался. А он был спокоен, как водная гладь.
— Петр Соломонович, пожалуйста, проведите со мной занятие по музыке, — попытался максимально чётко и однозначно скомпоновать свою мысль в следующей своей фразе. — Сегодня. Сейчас. Я готов заплатить вам шестьсот рублей наличными.
И действительно — был готов, так-как только двадцать седьмого числа получил своё содержание за месяц и ещё не успел его потратить. Должен был получить двадцать пятого, но двадцать пятое была суббота, у бухгалтерии выходной, поэтому двадцать седьмого — в понедельник. Ничего необычного.
— Готов заплатить шестьсот, а заплатишь сколько? — прищурился он.
— Столько, сколько вы запросите, в пределах названной суммы, — без колебаний ответил ему.
— Я почти уже заинтересовался, — сказал он. — Шестьсот рублей мне за твоё обучение платил твой отец. В месяц. Ты предлагаешь: шестьсот за час?
— За день, — поправил его я. Брови мужчины изогнулись изображая удивление. — Моя заинтересованность ещё немного увеличилась. Ты готов заниматься со мной целый день? Не один час? А ты выдержишь?
— Выдержу, — возможно, слишком опрометчиво и слишком быстро ответил я. Но, иначе, стоило вообще сюда приходить?
— А позволь поинтересоваться твоим мотивом? Что же сподвигло тебя на такое рвение?
— Позволяю. Интересуйтесь, — с серьёзным видом кивнул ему я, внутренне ликуя. Ведь подловить его самого, на его же фишке, на точности формулировок, было приятно.
Он, однако, не разочаровал.
— Интересуюсь, — после целых трёх секунд молчания и обдумывания, сказал он. — Что же за морковку перед своим носом ты видишь, Юрий, что не жалеешь ни денег, ни времени, чтобы её достать?
— Первое место в «горячей двадцатке» Русского Радио, — честно ответил я, проигнорировав, что только-что завуалированно был обозван ослом.
— А что же, позво… кхм, — остановился Перельман на полуслове, наткнувшись на мой ждущий взгляд. И тут же поправился. — Что же заставило тебя думать, что эта морковка вообще достижима?
— То, что две строчки в этой двадцатке уже занимают мои песни, — не стал таиться я.
— О? — округлил и рот,
