Спасите наши души (СИ) - Черемис Игорь
В общем, информации о родителях у меня было достаточно, чтобы найти их без особого труда – если не самому, то с помощью коллег из Горького и Кирова. Вот только я сомневался, что мне стоит их искать – по двум самым прозаичным причинам.
Из прочитанной фантастики я вынес знание о так называемом «эффекте бабочки», который во время путешествий во времени может привести к самым неожиданным последствиям. Например, я могу что-то сделать, родители не встретятся, я не появлюсь на свет, не попаду в прошлое, возникнет катаклизм, который сотрет из реальности всю Вселенную. Конечно, были и другие теории – по одной из них именно мой «присмотр» обеспечил их встречу в Горьком... но я в это не верил и склонялся к самому суровому варианту.
Но больше всего я боялся привлечь к родителям внимание своих нынешних коллег. Если я сделаю запрос в областные управления о конкретных людях, да ещё и школьниках, моё начальство однозначно воспримет этот неожиданный интерес подчиненного как странность и начнет присматриваться ко мне с повышенным рвением. А мы и так все ходили под колпаком – пусть не у Мюллера, как было в ещё не снятом фильме, а у своих, советских, но хрен редьки не слаще. Подвесят наружку, начнут изучать всё под лупой, могут и избить до полусмерти в подворотне, чтобы спровоцировать на что-то... нет, лучше не рисковать. Пусть мать и отец спокойно доживут до развала этой страны, а там посмотрим. В девяностые у тех, кто работал в КГБ, появилось много интересных возможностей, а контроль над сотрудниками серьезно ослаб. И если не зарываться и делиться, то можно было пройти между Сциллой и Харибдой беззакония и правосудия целым и невредимым.
В этот момент мои мысли снова уехали – на этот раз в сторону развала Советского Союза.
До этого события оставалось ровно двадцать лет без нескольких дней, и за это время, наверное, можно было сделать всё, чтобы никакого развала не случилось. Правда, это «всё» упиралось в вопрос, которым задавался ещё дореволюционный писатель Чернышевский – а что, собственно, делать? Мои старшие товарищи сходились на том, что спусковым крючком была элементарная борьба за власть, которую на всю страну развернули Горбачев с Ельциным – в какой-то момент они слишком увлеклись и не заметили, как ситуация стала необратимой. Но просто вывести этих двоих из уравнения было бессмысленной тратой ресурсов – не будет их, на их место найдутся желающие, и не факт, что новые лица удастся вовремя отследить.
Ещё говорили о том, что Брежнев не сумел обеспечить преемственность власти; впрочем, то же самое говорили и про Сталина, и про Ленина, да и про Хрущева – мол, уйди они вовремя, всё могло быть иначе. Правда, такие говоруны упускают одну мелочь – все эти люди были достаточно молоды. Ленин умер в 54 года, Сталин – в 74, Брежнев – в 75, а Хрущева отправили на пенсию, когда ему было 68. Да и не были они единоличными правителями, пусть со стороны казалось именно так – все годы советской власти у руля государства стоял вполне коллегиальный орган; сейчас он назывался Политбюро ЦК КПСС, и в нем заседало пятнадцать человек, отвечающих за все важнейшие направления деятельности огромной страны. Все годы Политбюро было монолитом – по крайней мере, для массовой аудитории, и как раз попытка Горбачева подмять его под себя, сделать проводником своей воли и привела к пресловутому ГКЧП и всем последующим трагедиям.
А ещё говорили, что власти СССР сильно опоздали с реформами – мол, нужно было ещё в семидесятые двигаться по китайскому пути, и тогда бы всё получилось. Правда, в семидесятые ещё и сам Китай по китайскому пути двигаться не начинал, да и потом долгое время было непонятно, во что это выльется. И было два коренных отличия Советского Союза от Китая. Во-первых, в СССР ни одна из западных стран не стала бы вливать сумасшедшее бабло почем зря – а Китай весь свой рост построил на американских инвестициях. А во-вторых, руководство Союза было буквально отравлено разоблачением культа личности, а потому посылать армию против безоружных – да и вооруженных тоже – демонстрантов категорически не хотело. Китайцы же спокойно выкатили на площадь Тяньаньмэнь танки, а потом пересажали уцелевших – без рефлексий и прочих колебаний. Горбачев же слишком ориентировался на мнение западных «друзей», которые подобное отношение к инакомыслящим не одобрили бы.
Мои мысли снова вильнули – на этот раз в сторону тех иноагентов, судьбу которых я собирался определять в самом ближайшем будущем.
На самом деле я не был абсолютно уверен, что советские диссиденты работают по заданию западных спецслужб. Во всех мемуарах бывших чекистов работа ведомства, в котором служил Виктор Орехов, выставлялась похожей на анекдот. Ведь Пятое управление КГБ СССР никогда не было многочисленным – во всех союзных, республиканских, областных и городских управлениях служило дай Бог тысячи три сотрудников, от девочек из машбюро до седовласых генералов с большим количеством звезд на погонах. Правда, и диссидентов – даже вместе с националистами всех мастей – считали не легионами; их было-то тысяч десять по самым смелым прикидкам. Вот эти некрупные армии времен Тридцатилетней войны и бегали по СССР друг за другом, играя в полицейских и воров – одни вели подрывную пропаганду среди себя же, а другие их за это сажали или выдавливали из страны.
Самое обидное, что сорок лет спустя мы в аналогичном подразделении занимались примерно тем же – небольшой кучкой гонялись за такой же кучкой диссидентов нового времени, а те азартно от нас скрывались.
Я чуть поморщился. Мне не понравились эти мысли – они делали мою жизнь и жизнь моих товарищей бессмысленной, а наши жертвы – бесполезными. Но факт оставался фактом: до конца искоренить подрывные элементы не удалось ни «Пятке», ни нам. И это было очень и очень обидно.
***
– Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны.
Искаженный плохими громкоговорителями женский голос пробормотал знакомую речевку, и я вынужден был бросить свои мысли на самом интересном месте. До станции «Речной вокзал» доезжали многие – не только жители окрестных микрорайонов, пока ещё застроенных сталинскими и хрущевскими пятиэтажками или брежневскими девятиэтажками, но и обитатели Химок, Зеленограда и Долгопрудного – больших пригородов большой Москвы, в которые было очень сложно попасть и в далеком будущем. Я пропустил почти всю толпу, поднялся по эскалатору и оказался в новом для себя городе.
Район Лубянки почти не изменился за прошедшие годы – сейчас он выглядел лишь самую малость поскромнее, чем в мои времена. Тот же «Госужас», те же «Детский мир» и Политехнический музей, те же Большой и Малый театры, непременный ЦУМ и расположенная на другой стороне проспекта гостиница «Метрополь». Правда, сейчас ещё стоял на своем месте памятник задумчивому Дзержинскому, улицы назывались иначе, но я всё равно не терял ориентации в пространстве.
На «Речном» всё было иначе. Правда, я в этом районе бывал от силы раз пять, причем пару раз – добираясь до «Шереметьево», то есть бегом и не глядя по сторонам. Сейчас у меня было время, так что я остановился ненадолго. Позади был парк, на другой стороне улицы – выделяющиеся желтым кирпичом свежепостроенные башни Вулыха для каких-то не слишком крупных чиновников, в ближайшей к дороге в стилобате расположен большой универсам, который так и называется – «Универсам». И всю немалую площадь между двумя выходами занимали самые разнообразные и разноцветные автобусы – местные, московские, и междугородние. В основном, конечно, это были «ЛиАЗ-677», тоже относительно новые, их начали выпускать года четыре назад, но встречалась и продукция других автобусных заводов СССР.
