Civilization (СИ) - Коллингвуд Виктор
Лишь мы с Виктором были здесь чужими. И шагать в неизвестность явно предстоит кому-то из нас, явившихся из Зимнего леса. Но Виктор, конечно, не оставит семью. Так что, выбора-то особенно и нет…
Когда я сообщил Климу Егоровичу о принятом решении, его попытки отговорить меня не смогли скрыть облегчения человека, за которого решили крайне неприятную проблему.
Единственный недостаток, имевшийся у меня как у кандидата — незнание языка эсперанто. При прослушивании инструкции я мог что-то понять не так и допустить ошибку.
В течение трех недель меня истязали уроками. Имея способности к иностранным языкам, я смог неплохо его освоить. К тому же сказалось поверхностное знакомство с латынью, которую я изучал на первом курсе юрфака и общая простота грамматики этого искусственного языка. Мария Афанасьевна оказалась неплохим педагогом — и вскоре я стал делать успехи.
Инструкцию разобрали, перевели на русский и разжевали максимально подробно. В общем, процедура ухода в «стасис» — то есть сон в анабиотической капсуле — долгая, но состоящая из простых понятных шагов. Надеюсь, все получится!
В последний вечер моего пребывания Клим Егорович пригласил меня на веранду. Было очень жарко — кажется, каждый день солнце пекло все яростнее — и на увитой виноградом веранде было комфортнее всего.
Как бы то ни было, он сильно переживал за меня. Да и я хотел поговорить с ним. Человек он не молодой и что будет через двадцать лет неизвестно.
— Может всё-таки отказаться? Этот аппарат должен был работать на космическом корабле, где нет гравитации. Вдруг здесь, на Земле, он не сработает или сработает неправильно? Ведь там же, на орбите, нет ни пылинки. А здесь? Наверняка он для этого не приспособлен. В конце концов, никто тебя не заставляет туда ложиться. Оставайся с нами!
— Нет, я уже всё решил. Вы и сами знаете, что в нашей ситуации кто-то должен решиться. В моём случае тут нет никакого героизма. Что я теряю? А это всё-таки шанс, возможность узнать, что ждёт человечество в будущем. А если не попробуем, то и не узнаем. Я думаю, если мы не попытаемся — будем всю жизнь вспоминать этот шанс, и сожалеть что не использовали его. Спасибо Вам за всё. Надеюсь, ещё увидимся!
— Дай Бог, — только и произнес он.
Утром следующего дня, как только рассвело, Клим Егорович и Виктор проводили меня к месту нахождения капсулы.
Когда мы подошли к цилиндру, Клим Егорович вдруг задумался и начал расхаживать вокруг него, недовольно качая головой.
— Нам надо поставить модуль на деревянные колоды. Вдруг корпус повредит коррозия? Эта штука рассчитана на пребывание в космосе, она не должна валяться на земле!
Признав идею хорошей, мы послали за людьми и жердями, чтобы иметь рычаги для подъема. Чтобы подложить что-то под модуль, приволокли несколько колод из ствола недавно сломанного бурей старого вяза.
Модуль оказался не таким уж и тяжелым — может быть, тонны две — три, не более. В общем-то, это понятно — космическая техника не должна быть массивной. Слишком дорого обходится доставка на орбиту каждого килограмма.
Применяя домкраты и рычаги, мы подняли его сначала с одной, а потом и с другой стороны, тщательно выровняли и поставили на деревянные колоды.
Войдя в камеру, я первым делом прикрепил на стенку около монитора текстовый вариант инструкции доктора Тхакур. Хотя я уже выучил ее наизусть и мысленно тренировался выполнять все процедуры, все равно я сверял каждый шаг с инструкцией. Список действий был довольно обширен, включал в себя голодание за сутки до погружения в анабиоз, очистку желудочно-кишечного тракта, сдачу анализа крови на специальном анализаторе для адаптации химического состава физиологического раствора, которым меня будут подпитывать все эти 20 лет. Подготовка занимает почти весь день, только к вечеру я смог, наконец, лечь в капсулу, и полупрозрачная крышка надо мною автоматически закрылась.
Пока я готовился к анабиозу, я не думал ни о чем, кроме инструкции. Но, как только закрылась крышка, и я почувствовал себя замурованным в саркофаге, меня сковал страх. Я знал, что перед загрузкой в капсулу и запуском анабиоза проходит несколько минут, после чего человек засыпает обычным сном. Дрожа всем телом и задыхаясь, я в подробностях представлял страдания тех несчастных, которых заживо погребали, не удостоверившись в биологической смерти. Пытаясь, успокоится, я стал представлять счастливые сцены моего пробуждения и выхода из камеры к людям, живущим спокойной жизнью в возрожденном мире. В конце концов, мне удалось взять себя в руки и справится с приступом паники, и тут…
Глава 5
Первый ход
20 лет спустя. Выход в ночь.
Тепло. Чувствую тепло. Тепло своего тела. Хочется раздеться. Тихое жужжание, шум в ушах. И свет — зеленоватый, переливающийся неяркий свет. Нет, это не просто шум — это открылась крышка моего саркофага, и теперь идут массажные процедуры для восстановления мышц.
Я не сразу смог оглядеться — специальная паста под веками защищала роговицы моих глаз все время нахождения в капсуле. Тело было вялым, но оно меня слушалось — я чувствовал его вплоть до кончиков пальцев ног. Подняв ватную руку и коснувшись лица, я понял, что нужно побриться — анабиоз замедляет все процессы, но волосы и ногти все равно потихоньку отрастают. Не знаю, сколько длился мой сон, но я не мог назвать пробуждение совсем уж необычным… разве что реакции и движения были несколько замедленны.
Перед выходом нужно выполнить несколько процедур. В том числе, обязательно нанести на кожу защитный крем, чтобы обезопасить себя от солнечного ожога. Согласно инструкции это должно быть сделано ещё в капсуле перед пробуждением, но с учетом моего состояния нелишним будет усилить эффект.
Моя одежда лежит в том же порядке, как я ее снял. Ее никто не трогал. Но выглядит она… старой. Не могу объяснить почему, но видно, что она пролежала тут очень долго. И вообще, ощущение такое, что я нахожусь в комнате брошенного дома, заколоченного после смерти последнего жильца, куда зашел взрослый внук умершего. Вероятно, прошло действительно двадцать лет.
Подготовка к выходу занимает почти целый день. Получается, из 20 дней активности у меня есть только 18 — один день полностью уходит на подготовку к погружению в анабиоз один день — на выход из анабиоза. Но зато, согласно инструкции, не надо спать по ночам!
Наконец, я готов. Всё-таки реакции и вестибулярный аппарат не те, что до сна: меня иногда покачивает. Нажав на пульте «Malfermi»*, я встал на пороге, пытаясь унять нервную дрожь.
Непривычные звуки, запахи, ощущения охватили меня тут же, как только свежий воздух ворвался внутрь. Тело отвыкло от внешнего мира, но даже тысячелетия небытия не заставят забыть, что такое дуновение теплого ветра по сухим волосам, каково это — вдыхать ароматы трав и полевых цветов…
Снаружи не было никого. Закатное солнце освещало постройки хутора у озера в километре от меня. Он окружен теми же пирамидальными тополями и яблонями, всё те же возделанные поля.
Так, стоп. А где мои очки? Я оставил их в капсуле! Но, похоже, они мне больше не нужны. Стопроцентное зрение вернулось! Прям Питер Паркер, е-мое.
Не торопясь, я направился к хутору. Теплый ветер обдувал лицо. Шагать под гору было не трудно, но кожа привыкла к постоянной температуре в капсуле, и я чувствовал нарушения терморегуляции. И как это чудесно – видеть мир своими собственными глазами во всех деталях и красках, безо всяких «костылей»!
Солнце быстро садилось, и я ускорил шаг, заплетаясь о высокие, ароматные степные травы. Еще не дойдя до хутора, я увидел, что селение сильно изменилось. Хутор стал много больше, и теперь он был огорожен! Очень сильно изменились и строения в нем. Раньше они были из сэндвич-панелей, а теперь — глинобитные, и покрыты какой-то толи соломой, толи дранкой. И пирамидальные тополя, уцелевшие после той бури, больше не возвышались над дамбой. Как жаль. Они очень мне нравились…
