Война и Мир (СИ) - "СкальдЪ"

«Делу у Журжево», как окрестили захват гусарами Смерти турецкого парохода, особого значения не придали. Прибывший на берег Дуная через полутора суток Скобелев 1-й лишь похвалил, да пожал руку, благодаря за судно, которое еще обязательно понадобится нам для переправы. Правда, несколько румынских репортеров успели написать о жестокости Бессмертных гусар, которые едва не изнасиловали, именно такую формулировку они использовали, экипаж гражданского парохода «Хилал».

Особого значения бумагомарателям мы не придавали, тем более, под давлением армейского командования почти сразу вышли статьи- опровержения о том, что никто, кроме капитана не пострадал.

И все же генерал-майор Кропоткин, как и еще пара человек, не преминули высказать критику за лишнюю жестокость по отношению к штатским. Князь вообще приказал «впредь подобных мер избегать», ссылаясь на жалобы в прессе, которые выдвинули гражданские лица с захваченного нами парохода. Дескать, с ними обошлись грубо и вообще, едва не убили.

Я отдал честь и пообещал князю, что так и сделаю, после чего со спокойной совестью выкинул эту миролюбивую чушь из головы. Ясно, что Кропоткин ревнует к чужим успехам и втайне завидует, что сам так действовать не может, ибо хоть и весит семь пудов, а кишка тонка. А прочие недоброжелатели пусть идут лесом.

Семеро суток Александрийские гусары стояли в окрестностях Журжево, наблюдая, как на берег Дуная прибывают пешие и кавалерийские полки. Время не прошло впустую, я встретился с агентом Аскетом, принял от него свежие донесения, после чего обеспечил деньгами, одеждой и в одну из ночей переправил на другой берег великой реки. Операцией лично руководил Рут, он сам сплавал с гребцами на ту сторону и благополучно вернувшись, сообщил, что все прошло хорошо.

Рут завербовал человека, я не стал ему уступать и так же нашел перспективного венгра, дав ему псевдоним Кумыс. Аскет отправился к Рущуку, человек Рута к Бяле, а Кумыс получил задание узнать все, что можно про Николаев, тамошние укрепления и гарнизон. И хотя в данных населенных пунктах давно работала агентура Паренсова, лишние люди нам не помешают.

Стоило отметить, что русская разведка подготовилась к войне серьезно. Офицеры закинули на вражескую территорию десятки агентов. Я вновь получил обязанности резидента, координируя связь и направляя общие усилия на интересующих главный штаб объекты. Через мои руки шли различные донесения, которые позволяли понять, какие турецкие таборы и в каком количестве противостоят нам на данном отрезке реки.

На седьмые сутки пришел приказ менять позицию, нас переводили вверх по течению, к деревне под названием Зимнево. Там уже находилась практически весь авангард Скобелева 1-го. Особенно меня обрадовало, что полковника Паренсова отозвали к Главнокомандующему, а новым начальником штаба у Дмитрия Ивановича стал его сын. Там же, в самом приличном здании Зимнево, ставшем временным штабом, я его и встретил.

— Михаил! — не скрывая радостной улыбки я обнял Скобелева.

— Миша! — он крепко сжал мне плечи и искренне рассмеялся. Я поприветствовал нескольких человек из его свиты, после чего мы отошли в сторону и разговорились.

— Не ожидал, что тебя назначат к Дмитрию Ивановичу. Сын под командованием отца, прямо каламбур какой-то.

— Я и сам не ожидал, но доволен — слов нет. И дело не в протекции, она мне не нужна, и за спинами я сидеть не намерен. Просто теперь появилась возможность развернуться со всей возможной силой. Кстати, со мной Куропаткин прибыл, он будет рад тебя видеть. Толковый офицер растет.

За следующий месяц Скобелев действительно развел бурную деятельность. В его ведении находился участок реки, длинною более ста верст, от Рущука до Николаева. Не было такого дня, чтобы он куда-то не скакал, чего-то не проверял или чего-то не делал. Кипучая натура заставляла его не спать по двое-трое суток, читая книги по военной стратегии или придумывая различные ухищрения. К примеру, он мог приказать за ночь вырыть редут и установить макеты пушек. С рассветом турки замечали неладное и начинали палить по редуту через реку. Там никого не было, но иной раз проходило по три-четыре часа, они расходовали значительное количество боеприпасов и собственных нервов, прежде чем успокаивались.

Как-то он приказал 2-му конно-казачьему Кубанскому полку двое суток вязать из виноградной лозы человеческие фигуры. На них надели старую амуницию, дали в руки палки и в одну из ночей расставили в самых живописных позах в вырытых окопах. Турки целый день вели по ним ожесточенный огонь.

В целом, я прекрасно понимал, что Скобелев действует правильно. Он не только заставлял турок стрелять впустую, но еще постоянно нервировал их, а такие перепады неизбежно сказывались на морали и духе неприятеля. И все же мы с ним успели немного поругаться, когда он пытался озадачить гусар Смерти различными глупостями, наподобие того, чтобы принимать участие в «ночных забавах» — как он сам их прозвал.

— Миша, нам некогда заниматься подобным, — возразил я ему наедине. Не будь мы друзьями и родственниками, такого поведения я себе позволить бы не мог. — Если хочешь развлекаться — Бога ради, развлекайся. А у нас и так забот хватает. Поиск фуража, обиход коней, ежедневные разъезды, тренировки, стрельбища, сабельный бой, сопровождение агентов, охрана берега… Что еще нам надо делать, чтобы ты остался довольным?

— Посадить бы тебя под арест за такое вольнодумство! — с чувством выругался он и в крайнем раздражение покинул палатку, где происходил наш спор.

Впрочем, к вечеру того же дня генерал остыл, смеялся и с большим удовольствием провел с нами несколько часов, разделив ужин и непременную жжёнку.

Ранним утром следующего дня он уже скакал куда-то в сопровождении своих неизменных горцев из Осетинского дивизиона. Михаил приблизил их к себе за храбрость, находчивость и верность, а также за то, что считали величайшей честью служить своему Отечеству. По лагерю они ходили, точно князья: важно, степенно, с чувством собственного достоинства. Что говорить, даже при встрече с прославленными гусарами Смерти осетины особенно не тушевались и глаз не опускали. С этими молодцами, которые, по сути, стали предшественниками Дикой дивизии, Скобелев появлялся то тут, то там, внося оживление, переполох, страх или восторг, в зависимости от обстоятельств.

В войсках его уже начинали боготворить и любить всем сердцем. Любить за то, что он часто присаживался к полковому котлу, шутил, ел с нижними чинами и понимал их тяготы с полуслова. К нему обращались с личными неурядицами и просьбами. Он давал деньги, советы и писал письма по всей России в те деревни, куда требовалось, требуя сделать то-то и то-то для семьи обратившегося к нему солдата. Он мог покинуть седло и пройти пару верст с пехотной ротой, шутя и узнавая горести солдат. Когда он скакал дальше, то позади оставлял сотню простых сердец, готовых отдать за него жизнь.

С собой Михаил привез дюжину белых породистых лошадей, за которыми ухаживал молодой киргиз Нурбай из Ташкента. В белой форме, на белом коне, Скобелев привлекал к себе внимание. Его начали называть «Белым генералом», хотя настоящая слава у него впереди.

Естественно, подобное многим не нравилось. Друзей у него было много, но врагов в десять раз больше. Михаил умел их заводить с какой-то невероятной легкостью. Они сами появлялись рядом с ним, как поганки после теплого дождика.

Старые генералы, такие как Зотов, передвигающийся повсюду в мягкой коляске Криденер, Крылов, Циммерман, заплесневелый бюрократ Непокойчицкий брюзжали, что Скобелеву просто везет по жизни, что судьба помогает ему «схватить победу за хвост», что он всплыл на поверхность в результате слабости противника и т. д. Эти «грибы» буквально приросли к своим теплым местам и еще не понимали, что их время закончилось, на сцену выходят новые лица.

Работой с корреспондентами заведовал Газенкампф, полковник Полевого штаба Действующей армии. Но люди, включая иностранцев, предпочитали сотрудничать не с ним, а со Скобелевым. Молодой генерал привлекал внимание, к нему тянулись люди. Множество корреспондентов различных газет, наподобие Максимова, Шаховского и Немировича-Данченко проводили рядом с ним целые недели. На Дунае вновь появился Януарий Мак-Гахан, наш общий друг и мы провели вместе несколько замечательных дней, вспоминая прошлое и рассуждая о будущем. Художник Верещагин рисовал картины и постоянно обедал со Скобелевым. Немного славы перепало и нам. Немирович-Данченко взял у меня пространственное интервью, в котором я рассуждал о том, как мы воевали в Средней Азии и что нас ожидает здесь, а Верещагин решил увековечить Бессмертных гусар в каком-то бою и уже сделал массу набросков, так сказать, с натуры. Да и фотографы часто просили нас позировать на фоне живописной местности.