Трудовые будни барышни-попаданки 2 (СИ) - Лебедева Ива

Холера. Именно погодную аномалию после вулканических извержений ученые в мое время считали причиной того, что холерный вибрион покинул места своего рождения и отправился в смертоносное путешествие по миру. Вспомнить бы еще, когда он дойдет до России. Вроде бы из-за этой заразы Пушкин оказался заперт в своем имении, где, возмущенный происходящим, создал несколько шедевров.

Самое то после минувшего страха подумать о грядущем. Чтобы сразу сойти с ума от тревоги. Но я не такой человек, чтобы долго паниковать. Знаю об опасности? Сделаю все, чтобы ее предотвратить или побороть.

Насчет холеры, например, прекрасно помню рассказы деда. Он у меня был инженер-электрик, работал после Второй мировой на Ближнем Востоке — наша страна там строила многое. И с большим интересом отнесся к тому, как в Стамбуле, например, справились с очередной эпидемией. Там сложная история вышла, помню главное: холерный вибрион можно победить не только антибиотиками, которых у меня нет. Есть средство попроще: так называемая серебряная вода.

В те времена, из которых я здесь вынырнула, это словосочетание слегка потрепали рекламными слоганами и коммерческой выгодой. Простейшие приборчики продавали по цене космического двигателя. И обещали с его помощью вылечить все, от подагры до СПИДа.

Врали, конечно. Но полезность у этого ионизированного коктейля несомненно есть. Просто он не волшебный и помогает, если применять правильно.

Чтобы сделать прибор для производства серебряной воды, мне первым делом нужно электричество. Помимо химических опытов пришлось каждый вечер садиться с тетрадкой к лампе и старательно вспоминать все, чему меня учили в школе, техникуме и институте. А также по крупицам восстанавливать в памяти то, как дедушка мастеровал дома. Он у нас умел сделать и починить все, от стиральной машинки до магнитного маятника.

У дедушки-то были разные преимущества — под рукой все нужные инструменты, да еще старая техника, чтоб раскурочить на запчасти. Мне же все детали и элементы создавать с нуля, точнее, со схемы, которую я должна объяснить кузнецу. Вспомнила милейшего Константина Васильевича, учителя физики, объяснившего нам, как сделать простейший элемент питания из лимона: разрезать фрукт, присоединить к каждой дольке кусочки медной и цинковой проволоки, потом соединить их другой проволочкой… Лимонов я привезла ящик, медную проволоку достать можно, а как быть с цинком? Впрочем, изводить дорогой заморский фрукт там, где годится обычная соляная кислота или даже просто вымоченная в соленой воде бумага — излишнее барство.

Еще помнила, что батарею можно сделать из медных монет и кусочков железа. Вариантов много.

Кроме теоретической электротехники у меня были и другие, более актуальные хлопоты. Очередной гонец, посланный на почту в уездный город, привез не только долгожданное письмо от петербургской кумушки-всезнайки Авдотьи Петровны, но и новость о том, что наследник имения с сахарным заводом наконец-то вступил в права собственности и готов продать ненужное оборудование. Наличные деньги у меня были, поэтому уже через три дня в Голубки прибыл обоз с измельчителем, варочным котлом и прессом. Я знала, что свеклосахарное производство создает не очень аппетитный аромат, поэтому изучила местную розу ветров и разместила производство так, чтобы запах относило на поле.

Появилось и сырье — покойный помещик успел засеять прошлой весной свои пашни сахарной свеклой. Мужички, скажем честно, расправившись с барином, мстить овощу не стали, выкопали его и, пользуясь следственной сумятицей, растащили по погребам. Не очень понимали, как использовать это достояние, и с радостью продавали его мне, точнее, меняли на рожь в пропорции 4:1. Еремей, с его постоянной заботой о конском поголовье, убедил меня, что пусть привозят свеклу сами, пока зимник держится.

У меня в голове тут же всплыла статья из журнала «Наука и жизнь». О том, как закладывать в траншеи свекловичный жом и использовать на корм скоту. Надо сесть и записать, а то такие проблески в голове как вспыхивают, так и гаснут. Можно криво вспомнить, можно правильно, да тут же и забыть.

Завела себе блокнот, сшив его из нескольких купленных в Нижнем тетрадей. К блокноту — карандаш на веревочке. В любой момент, в любом месте — как только воспоминание возникло — тут же записать, сию секунду.

Снег все сыпал и сыпал, весна по всем приметам, о каких толковали старики из крестьян, обещала быть поздней и мокрой. Не то чтобы крестьяне беспокоились, пока было рано. Но я все чаще задумывалась.

Я намеревалась посеять рожь там, где она росла и в прошлом году. Зерно к осени вздорожает вдесятеро не только в Европе, но и в наших краях. У меня почти не тронут давешний урожай, можно сделать на этом неплохие деньги. Но помимо ржи надо поднимать пустоши, под картошку и сахарную свеклу. Даже если из-за дождей хлеб, вопреки послезнанию, плохо уродится, у овощей больше шанса на выживание.

Инструменты для работы на пустошах — преимущественно выпасах, выкорчевать лес я не успею — готовились заранее. Одной из главных тяжестей в обозе был плуг — хорошо скованный, как раз под наши суглинки с вкраплениями чернозема.

Здешние земли крестьянство до сих пор обрабатывало сохой. Это сказывалось и на качестве вспашки, и на посеве, и на урожае. Кузнецу уже дано задание по образцу привозного сковать два аналогичных плуга. Пока достаточно, в них и лошади не всякие сгодятся.

Дворовые ворчали, а через них и барщинные подхватили было: работали прадеды в поле с сохой, и незачем что-то придумывать с барских фокусов.

Но я твердо пообещала: те мужики, что научатся пахать плугом и обработают господские поля нужным образом, потом забесплатно могут взять ту «железяку» и работать брат на брата.

Настроение в крестьянской среде мгновенно изменилось. Плугом пахать тяжелее. Но и продуктивнее. Об этом мужики хорошо знали. У экономических, из богатеев которые, плуг не в новинку. А мужицкий взгляд — он приметливый.

Снег продолжал падать и подтаивать, я готовилась к непростому летнему сезону и, конечно же, каждый вечер радовала Лизоньку и Степку новой сказкой.

Но как-то вечером детишки, нагулявшись в редкий погожий день — правда, солнышко было не ярким, — быстро заснули. Возиться над динамо-машиной или гальванической батареей не хотелось, и я вдруг вспомнила про письмо.

Почему подзабыла-то? Михаил Первый меня не беспокоил, и я хотела выкинуть из головы эту неприятную историю с чиновником на березе. Теперь же конверт попался на глаза. Надо бы прочитать наконец.

Я приступила к чтению. И некоторое время спустя присвистнула от удивления.

Глава 11

Авдотья Петровна оказалась болтушкой не только в устном разговоре. Конверт содержал четыре листика, исписанных мелким почерком, так что я раза три делала гимнастику для глаз. Главная сплетница питерской окраины извинялась передо мной, раскрывала тайны неизвестных мне семейных пар, пока не дошло до Анатоля. И вот тут началось самое странное.

Нет, с самим «щеголем» она не знакома. Зато сестра ее знакомой прачки гуляла с лакеем «франтика». И лакей рассказал, что однажды, в начале прошлой осени, барин заявился домой пьяным, плясал, махал какой-то бумагой, поил прислугу французским вином и кричал, что теперь он миллионщик. И добавлял, что, хоть миллион от него укатил, теперь-то он за ним сам последует.

На другой день протрезвел. Запретил всем говорить о вчерашнем. После чего уехал сам, по казенной подорожной, чтобы быстрее. Уехал и пропал.

«К тебе он точно направился, Эммочка, — писала Авдотья Петровна, — вот только, говорят, не доехал, помер в дороге».

И еще две странички такой же убористой болтовни, которые пришлось проскочить через строчку — вдруг и там чего-нибудь полезное.

Да, похоже, горячая и страстная лубовь здесь ни при чем. Поехал он не за Эммочкой, а за миллионом. Но я-то тут каким боком? Можно предположить, что десять отцовских золотых монет были превращены уездными сплетниками в сундук, а до Питера докатилась легенда про клад Али-Бабы или графа Монте-Кристо — если этот роман уже написан.