Утро под Катовице-2 (СИ) - Ермаков Николай Александрович

— А дом-то какой?

— Номер не знаю, там Пономарева Елена живет.

— Найдем, не извольте волноваться! А Вы видать, давно в Муроме не были?

— Вообще не был.

— А, ну понятно, а то Овражную уж лет десять как Октябрьской называют.

Минут через десять извозчик остановился, завидев идущую по улице женщину средних лет.

— Эй, гражданочка! Не подскажете где тут Пономарева Елена живет?

Женщина на минуту задумалась, но довольно быстро переспросила:

— Эта потаскуха, что ль? — И, не дожидаясь ответа, махнула в рукой, — Вона четвертый дом по левую сторону! — но на этом не остановилась и требовательно спросила, — А вам она зачем?

— Надо! — коротко ответил извозчик, тронул бричку, и, отъехав о женщины, сказал, обернувшись ко мне, — Ага, вот теперь понял, кто эта Пономарева.

Ну да, сразу же всё ясно!

Выйдя из брички, я немного постоял у нужного дома, собираясь с духом, и постучал в калитку. Из собачей будки высунулась лохматая голова и двор огласился заливистым лаем. Через минуту из дома выглянула полноватая женщина лет пятидесяти и, оглядев сначала меня, потом улицу, неприветливо спросила:

— Че надо?

— Мне бы Елену Викторовну увидеть.

Хозяйка что-то нечленораздельно пробормотала под нос и скрылась в доме. Вскоре на окне колыхнулась занавеска, а ещё через минуту в полушубке, накинутом поверх домашнего платья, на крыльцо вышла Елена и, с ярко выраженным удивлением спросила:

— Андрей? Ты как тут?

— Может в дом пригласишь, по старой дружбе, а то ведь не май месяц!

Бывшая любовница испуганно замотала головой:

— Нет, не могу…

— Да ладно, Лен, всё знаю, или ты думаешь, что я просто так приехал?

Женщина пронзительно взглянула на меня и произнесла, жестом указывая на открытую дверь:

— Ну заходи, раз так.

Проводив на меня в горницу, она, усадив меня за стол, села напротив и, глядя мне в глаза сказала:

— Я тебя не обманывала, когда говорила, что бесплодна. Врачи об этом уверенно говорили, да я и много раз пыталась с другими мужчинами. Ты не представляешь как ужасно это осознавать. Наверное, ты какой-то особенный, я всегда это чувствовала… — она немного помолчала, потом неожиданно спросила, — Можно мне прикоснуться к тебе? — потом, не дожидаясь ответа, приблизилась и сев на скамейку рядом со мной, обняла, положив голову мне на плечо, и мне ничего не оставалось, как обнять её за талию.

— Я знаю, что ты женат, но мне ничего от тебя не надо, я смогу сама воспитать сына, — продолжила она, — Надеялась скрыть от тебя, но для этого, наверное, надо было ехать куда-нибудь на необитаемый остров… С деньгами у меня всё нормально, работаю учительницей, скоро на работу выходить.

— Ну нет, — возразил я ей, — я привез тебе деньги, посиди дома подольше, занимайся ребенком, и давай уж, покажи моего первенца…

Когда я вернулся в Горький воскресным утром, меня буквально разрывали противоречивые эмоции — я злился на Лену и чувствовал вину перед ней, меня терзало чувство вины перед Ванечкой, я чувствовал вину перед Болеславой, злость по отношению к себе и на столь драматические обстоятельства. Обиднее всего было осознавать, что во всех проблемах виноват в первую очередь я сам. Что-то я с этими бабами сам стал какой-то чувствительный. Да ещё Болеслава тут вся из себя любящая и заботливая.

Чтобы отвлечься от терзающих душу размышлений, я было уселся за составление нового письма Сталину. Надо было написать о том, что Гитлер окончательно отказался от планов завоевания Англии в пользу нападения на СССР. Написал два листа черновых набросков, перечитал. Неубедительно. Порвал и сжег в бане.

Необходимость ехать на тренировки в техникум стала спасением для моей истерзанной души и в полдень я вышел из дома.

— Равняйсь! Смирно! — девушки дисциплинированно застыли в строю, выпятив грудь вперед. Да, есть на что посмотреть, особенно у Дементьевой. Не зря на неё Тихонов переключился.

— Вольно! Итак товарищи спортсменки, здесь мы занимаемся боевым самбо. А кто из вас знает, когда в реальном бою может понадобиться бойцу знание рукопашного боя? — спросил я девушек и увидев, что одна из них сразу подняла руку, разрешил ответить, — Захарова, слушаем Вас!

— Ну, в разведке, например, — ответила стройная блондинка по-кукольному хлопнув ресницами.

— Неправильно! В разведке боя быть не должно, если только это не разведка боем. А в бою знание самбо понадобится, если солдат умудрился утратить винтовку со штыком, малую лопату, ремень и каску, и кроме, того, ему ещё должен встретиться такой же бестолковый противник.

Девушки в строю оживились от бородатой для меня шутки, а я продолжил:

— Поэтому, учитывая, что мы не просто занимаемся спортом, а, как я это уже многократно говорил, изучаем самбо в том числе и для защиты нашей Родины в случае возникновения такой необходимости, то сегодня займемся изучением приемов с применением малой пехотной лопаты, — я показал девушкам макет — вырезанный из отработанной резиновой покрышки кусок резины, прикрепленный к деревянному черенку, и продолжил, — Эту лопату часто ошибочно называют саперной, хотя она именно пехотная, так как должна быть у каждого пехотинца. Ещё нам понадобятся деревянные макеты винтовок, я указал на составленные в углу грубые поделки, сделанные студентами техникума по моей инициативе, — Делимся на пары, одна спортсменка берёт ружьё, другая — лопату и… — я замялся, выбирая, на ком из девушек показать прием, — Захарова подойди ко мне с этой палкой, наноси штыковой удар… — Девушка заученным на допризывной подготовке движением сделала выпад, попытавшись деревяшкой ударить меня в живот, но я сделал скользящий шаг влево, отвел черенком псевдоружьё в сторону и нанес удар резиновым полотном в шею, поймав её на встречном движении. — Вот так! Теперь давай медленно, следим за ногами… Ещё раз…

Показав прием ещё пару раз с разбором движений, дал команду приступить к отработке. Через полчаса показал приемы лопатой против ножа и ножом против лопаты.

После девушек пришли студенты, потом парни из клуба железнодорожников, которые уже стали тренерами и самостоятельно вели секции. Позанимался с ними подольше и провел два пятиминутных спарринга с лучшими. Навтыкал обоим, но парни крепкие, держались хорошо, обошлось без нокаутов.

Хорошо нагрузился, отвлекся от рефлексий.

На следующее утро за мной как обычно заехал Безруков и, по прибытии на завод, мы с ходу врубились в заботы по выполнению заказа на снегоходы. Василий Лукич выбил ещё четыре ставки ставки слесарей, сформировал заявки на комплектующие, продолжил хлопотать насчет летных костюмов, а я контролировал рабочих и сам до конца дня собрал коробку передач, проверив её на стенде.

Вторник мы с Безруковым начали с производственного совещания в узком кругу.

— Производство расширяется, — начал я разговор, — и ещё будет расширяться, поэтому надо усилить разделение операций, я вчера посмотрел, у кого что лучше получается, поэтому давай сделаем так, — далее я перечислил кого на какие операции поставить, — А я буду осуществлять общее руководство и контроль, а то за ними глаз да глаз нужен, вот Князев, из новеньких, вчера шестеренку на ведущий валок хотел с другой стороны присобачить, а когда не получилось, потащил валок к сверлильному станку, чтобы дырки просверлить, не успей я углядеть, испортил бы в два счета. Да и вообще все работают как из-под палки, чуть что — перекур или просто передохнуть садятся.

— А давай проведем открытое комсомольское собрание нашего трудового коллектива! — выдвинул идею Безруков, — У нас ведь половина работников — комсомольцы, а остальные — сочувствующие.

Ну да, только попробуй тут не быть сочувствующим… Хотя идея небесполезная — маловероятно, что принесёт пользу, но в случае чего, факт проведения собрания может помочь отбрехаться — дескать, из кожи вон лезли, даже собрания проводили (и протокол у нас есть!), так что не саботажники мы и не вредители! Конечно, не факт, что поможет в случае серьёзных проблем, но пренебрегать не стоит. Так что, поразмыслив, я с ним согласился: