Курсант: назад в СССР 3 (СИ) - Дамиров Рафаэль

Советская энциклопедия черным по белому разъясняла, что Иисус Христос — личность, что ни на есть мифическая, а Библия — “сборник еврейских мифов, которую ушлые церковники используют в целях затмения сознания народа”. Вместо Священного Писания рекомендовалась к прочтению “Забавная библия”, наполненная сомнительными карикатурами и высмеивавшая религию. Сатирическая книга была написана еще в девятнадцатом веке каким-то французским атеистом, но в СССР по понятным причинам до сих пор пользовалась популярностью и неоднократно переиздавалась.

Раздавив несколько свежих парящих коровьих лепешек, наша “Волга” резво въехала в деревню. В голове у меня заиграла песня:

“Едем, едем в соседнее село на дискотеку,

Едем, едем на дискотеку со своей фонотекой”.

Стая гусей, хлопая крыльями и вытягивая шеи, встретила чужаков звонким гоготом. Откуда-то сбоку выскочила коренастая кривоногая шавка (сразу видно, что двор-терьер, как минимум в десятом поколении). Заливалась лаем, она скакала рядом, не отлипая от нашего переднего колеса. Показала, значит, всей улице, кто здесь папка.

Машина подпрыгнула на колдобине. Девчонки взвизгнули, а Зинченко пришлось сбавить ход. Удивительное дело, дороги внутри села оказались в разы хуже, чем за его пределами. Раскатанную колею в промоинах, присыпанную золой, вообще с натяжкой можно было назвать дорогой. В дождь на такую “магистраль” лучше не соваться, иначе придется “Беларусь” колхозный вызывать.

Бревенчатые дома уставились на нас маленькими оконцами с голубыми резными наличниками и массивными ставнями.

— Куда дальше? — Зинченко крутил головой. — Ну и местечко… У меня кеды новые. Заграничные. Не хочу в них грязь месить. Дефицит вообще-то.

— Давай у местных дорогу спросим, — предложил Быков. — Вот как раз магазин, заодно сигарет купим. Тормози.

“Волга” остановилась возле ветхой деревянной постройки с прибитой над дверью дощечкой, на которой краснела трафаретная надпись с засохшими потеками: "Магазин №3 Райпищепрома".

Местная Мекка. И название сложное. В городах магазины назывались попроще, по названию продуктов первой необходимости: “Вина-Воды”, “Хлеб”, “Молоко”, “Мясо”, “Рыба”. У мужчин наибольшей популярностью пользовался, конечно, первый магазин. У женщин — последние два. У детей, которых “снаряжали” за покупками, выдав копеечки под счет, второй и третий.

Сейчас село еще жило. Жизнь бурлила, и молодежи полно. После учебы не принято было “урбанизироваться”. Многие после ПТУ и техникумов возвращались в родной колхоз.

Скрипучая дверь магазина распахнулась и выплюнула наружу довольную женщину с булкой кислого "кирпича" и двумя бутылками водки... Сразу видно, что тетя, по местным меркам, зажиточная: на ногтях чуть облезлый телесного цвета лак, прическа Леонтьева после недавних бигудей, одета в серую длинную юбку и модную спортивную кофту на молнии. На ногах шерстяные носки и новенькие лаковые калоши. Такая фифа сразу выделялась на фоне серости прохожих в ватниках и кирзачах.

— Мамаша, — высунулся из машины Зинченко, — подскажите дорогу в клуб!

Я поморщился. Не умеет Зинченко с женщинами разговаривать. Тем более, это не просто женщина, а явно звезда местного пошиба. Может, жена главного агронома или даже директор школы.

— Да какая я тебе мамаша?! — тетя гневно звякнула бутылками под мышкой и, демонстративно отвернув моську, летящей походкой, словно из мая, прошагала мимо.

— Не понял, — пожал плечами Зинченко. — Чой-то она обиделась вдруг? Черт с ней. В магазине спросим.

Мы ввалились гурьбой в дощатый домик. Если в городе магазины строились, как правило, на первых этажах панелек, то в деревнях это были отдельные здания, как правило, ветхой наружности и престарелого года изготовления.

Каждый такой магазинчик имел свою неповторимую ауру, одновременно походя и не походя на своих сельских собратьев. У каждого свой запах, цвет окрашенных стен, скрип толстенных досок-половиц, протёртых до глубоких канавок.

За дощатым прилавком, опершись локтями на столешницу в позе камасутровской “Зю”, скучала продавщица в белом бесформенном халате и ситцевой косынке набекрень. За ее спиной скривились в приветственной улыбке полупустые полки с незатейливой бакалеей. Колбасы и прочей копченой рыбы в магазине и в помине не было. Зато в достатке были водка и “Дюшес”. А еще минералка, непременно в бутылках из зеленого стекла.

— Здравствуйте, — Зинченко первым подошел к прилавку.

— Здрас-ти, — ответила женщина, чуть поморщившись, будто делала нам одолжение.

— Дайте нам сигарет. Лучших в этой дыре!

— Гляди-ка ты! — продавщица оживилась, всплеснула пухлыми руками. — Магазин ему наш не нравится! Ходят тут всякие!

Женщина с надеждой смотрела на Зинченко в ожидании “сдачи”. Хоть какое-то развлечение в сельском магазине. Наконец нагрянули городские, и можно спокойно с ними всласть повздорить. На своих-то сильно не поорешь. Вмиг сплетни по селу разнесут, что продавщица Галка с утра покупателей облаяла, а все потому, что муж ее, комбайнер, дома не ночевал, а давеча видели его на ферме, где Лилька, доярка молодая всех своими удоями удивляет и допоздна задерживается. Только гавкни, вмиг припишут то, чего не было. Не успеешь чихнуть, как по всей деревне разнесут, что болеешь, а на другой день уже родственникам соболезнования передадут в связи со скорой кончиной. Хоть и знают друг друга все с малолетства и всех родственников до седьмого колена, но если, к примеру, пра-прадед обидел кого-то из соседей, то об этом помнить будут всегда, и его грех будет на вас, как клеймо. Ведь в деревне человек всегда под прицелом. Даже если на улице не видно ни души – не верьте! Из каждого окошка из-за горшка с геранью на вас смотрят бдительные сельчане. Самое популярное и массовое сейчас развлечение в деревне (после танцев, конечно) – это в окна глазеть.

Да и чревато блажить на местных. Тут ведь каждый друг другу брат и сват, и дети у всех в одну школу ходят и колотят друг друга. А тут такая возможность выплеснуть скопившуюся за трудовую неделю злобушку.

Зинченко, конечно, ответил, порадовал тетку, не дал ей скиснуть:

— Да я не про магазин ваш. Магазинчик очень даже ничего, деревянный правда, как уличный сортир, и запах такой же, но я к нему претензий не имею, я про село в целом: вместо дороги канава, вместо прохожих коровы, из украшений уличных только лепёхи говяжьи и “газоны” из бадалыг засохшей крапивы. Грустно мне такой пейзаж лицезреть, нет в нем прелести русской глубинки.

— А ты мою деревню не трожь! А то щас как мужиков кликну, они тебя быстро в прелесть мордой макнут. Ишь ты! Деловой нашелся! Припрутся из города и хают нас. Вот тебе сигареты, плати и уматывай!

Продавщица удовлетворенно выдохнула и с благодарностью швырнула на прилавок красную пачку “Примы” за 14 копеек.

— А других сигарет нет? — поморщился Зинченко. — Они ж без фильтра даже.

— А у нас других и не берут! Князья нашлись!

— Ладно, — Зинченко отсчитал мелочь и сыпанул ее в исцарапанное блюдечко, стоявшее на прилавке возле огромных, похожих на стиральную доску деревянных счет. — Спасибо, девушка!

При слове “девушка” мать троих детей (если с мужем считать — тоже детина великовозрастная – то четверых) расплылась в счастливой улыбке. День сегодня явно прошёл не зря. И поорать получилось, и девушкой обозвали, еще бы мужа из коровника пригнать метлой поганой, и жизнь вообще удалась.

— Кстати, — Зинченко обернулся уже в пороге. — Забыл спросить, а где здесь сельский клуб?

Продавщица злорадно улыбнулась:

— Да тут недалеко…

***

Машина подкатила к местному ДК. В отличие от других поселковых построек, он отличался статью и кирпичной кладкой. Белыми оштукатуренными колоннами при входе, что подпирали крышу. Чуть ниже черепицы висел огромный барельеф в виде герба СССР в перекрестье знамен. Еще ниже такая же вычурная надпись: “Искусство принадлежит народу”. А под ней в самом центре буквы покрупнее наляпаны: “КЛУБ”. Чтобы, значит, точно не спутать.