Бурят (СИ) - Номен Квинтус
— Я твоих сказок уже вот до сюда наслышался! — Станислав Густавович провел рукой себе по шее. — Ты мне лучше вот что расскажи: если посевные площади не сокращать, то зерно куда девать? Ведь даже в кучах на токах — и то не поместить столько!
— А что ты меня-то спрашиваешь? Если хранилищ не хватает, то нужно просто их выстроить.
— Хранилища на… погоди, я ведь считал, сейчас вспомню… на двенадцать миллионов тонн? Ты хоть представляешь, сколько всего выстроить-то придется?
— А это твоя работа — представлять. Моя работа — просто следить, чтобы ты от своей работы не отлынивал.
— Ну да, конечно! Кстати, тут инженеры предложили забавный такой проект зернохранилища… Владимир Григорьевич предложил. Два проекта: на пять тысяч тонн и на две тысячи.
— Слава, мне не нужно знать всякие мелочи. Если считаешь проекты Шухова годными, займись ими.
— Я не строитель!
— Ты счетовод. Подсчитаешь, сколько потребуется строительных материалов, придумаешь, откуда их взять и как перевезти туда, где они нужны. Где людей на стройки набрать, сколько им за работу заплатить.
— Там металла много нужно, Владимир Григорьевич опять предложил стальные арочные крыши…
— Еще раз: здесь думать и решения принимать — твоя работа. Вот думай и принимай, не порти мне аппетит. Маруся! А на второе сегодня что предложишь?
— Могу борщ предложить, если вам котлет мало было…
Иосиф Виссарионович все же не очень понимал «национальную политику» товарища Бурята. Ведь он и сам вроде «товарищ из республик», как пытались вежливо называть представителей «угнетенных национальностей» некоторые большевики. В том, что Николай Павлович из потомственных дворян, Иосиф Виссарионович очень сильно сомневался: товарищ Мессинг пропахал все доступные архивы и просто не нашел там «подходящей фигуры». Правда, оставался вариант, что товарищ Бурят работал на второй отдел генерал-квартирмейстерства русского Генштаба, а там людей легендировать и прятать умели более чем неплохо — но тогда он выглядел слишком уж молодо, чтобы по этой категории пройти. Впрочем, он и сам говорил, что выглядит много моложе своего возраста… никому, кстати, неизвестного…
А с национальной политикой у него было все как-то уж очень прямолинейно и очень грубо: любые попытки предоставить хоть какие-то преимущества людям по национальному признаку подавлялись весьма жестоко. Были полностью отменены упоминания национальности в любых документах (как, впрочем, и «социальное происхождение»), ликвидированы «национальные квоты» в институтах и университетах. Тоже очень жестко ликвидированы: отдельные преподаватели, замеченные в излишней «лояльности» к абитуриентам определенных национальностей, теперь долбили мерзлую землю в шахтах хранилищ «госрезерва» в вечной мерзлоте.
Так же весьма жестко проводилась «национальная политика» в новых областях России. Правда, тут формально никаких особых притеснений для местного населения не вводилось — но и ни малейших преференций этому населению тоже не доставалось. И в результате из прибалтийских областей выехала почти треть населения: если законы СССР строго соблюдать, то «национальные» мужики просто прокормить себя не могли. В вот создаваемые на освободившейся земле госхозы очень даже могли: к величайшему удивлению Иосифа Виссарионовича в тридцатом году госхозы — на которые пришлось меньше тридцати процентов общей площади полей в областях — вырастили чуть больше восьми миллионов тонн зерна. А все остальные крестьянские хозяйства — чуть меньше миллиона тонн…
Впрочем, в этом году прибалтийские крестьяне смогли изрядно заработать на стройках: почти все восемь миллионов тонн «государственного зерна» были засыпании в новенькие зернохранилища, выстроенные за лето. А почти к каждому такому зернохранилищу была еще и дорога железная протянута. Узкоколейная, но и ее построить требовалось — так что почти любой мужик мог найти себе работу, не требующую особой квалификации. Конечно, и платили за такую работу немного — но все же платили, а в городах цены в магазинах стали куда как ниже, чем были в «независимых республиках»…
Но теперь стройки были завершены, и перспективы года следующего выглядели отнюдь не радостно, так что Иосиф Виссарионович пришел с вопросами к Николаю Павловичу:
— Товарищ Бурят, у меня вот какой вопрос возник: почему вы запрещаете Госплану размещение новых предприятий в прибалтийских областях?
— Я запрещаю? — очень удивился Николай Павлович. — Я ничего не запрещаю, Госплан сам считает, где и что лучше размещать. Учитывая, в том числе, и наличие свободных рабочих рук.
— Но в Прибалтике-то теперь этих свободных рук…
— Относительно квалифицированных рук. А все эти чухонцы даже читать в большинстве своем толком не умеют. Их, конечно, нужно учить, но дело это весьма не быстрое, так что и заводы с фабриками там сейчас строить смысла нет.
— А тот же Руссо-Балт…
— Мне товарищ Струмилин, когда мы вопрос этот обсуждали, справочку составил. До революции на заводах, там размещающихся, свыше девяноста процентов рабочих были русскими, поляками или немцами. Русские в большинстве своем давно уже оттуда выехали, поляки тоже разбежались. Немцы… их хватило на то, чтобы вакансии на Петровской верфи на четверть закрыть. Да и то — они же почти все с германскими паспортами, а вид на жительство мы иностранцам там продлили только до тридцать второго года. Так что многие уедут: Струмилин считает, что больше половины, я более оптимистичен. Пришлось рабочих аж с Урала везти!
— В ЦК поступали жалобы, что для размещения этих рабочих из домов выгонялись местные жители…
— Не выгонялись, а выселялись, причем выселялись из домов, захваченных местной, извините за выражение, интеллигенцией у русских людей, которых прибалты выгнали их своих домов десять лет назад. Мы просто вернули украденное… кстати, тамошняя сельская молодежь уже все сообразила, активно учатся рабочим профессиям.
— И где? Там же ни заводов, ни училищ…
— Только в Питер больше пятидесяти тысяч человек приехало, на заводах питерских подсобными рабочими трудятся. А заводов сейчас в СССР много, так что юного мужичка из новых областей и во Владивостоке встретить несложно.
— То есть идет выселение…
— Иосиф Виссарионович, вы все еще живете в вымышленном мире какой-то седой древности. У нас в СССР все люди равны, нам официально национальность каждого человека не важна. Каждый имеет полное право учиться любой специальности — но мы не гарантируем, что будем его учить там, где он пожелает. Хочет человек учиться на судостроителя — да ради бога, но учиться придется в Николаеве, во Владивостоке, в Комсомольске… в Петербурге еще, но там мест для учеников уже и нет больше. И работать человек может кем захочет, но лишь там, где такая работа есть. А если нет там, где он живет, желаемой им работы, то пусть переезжает или работает на той работе, что есть: человек всяко обязан трудиться, в том числе и для того, чтобы на прокорм себе заработать. Мы даем человеку права, но и обязанностей не изымаем — а обязанности для всех людей у нас тоже едины.
— Но у малых народов…
— У них — как и у народов больших — есть полное право разговаривать на родном языке, изучать историю своего народа, гордиться ею. Но права получать какие-то преимущества за то, что они какой-то народ особый, ни у кого нет. Еще раз: у нас все равны. Все люди, все народы. А задача правительства вовсе не в том, чтобы кого-то там ублажать, а в том, чтобы все люди в стране и дальше были равны. В правах равны и в обязанностях!
— Но дайте договорить! У малых народов меньше возможностей получить должное образование, просто потому, что нет учителей достаточно образованных и языки этих народов…
— Ну как же с вами разговаривать-то тяжело! Вы, как руководитель партии, и должны представителям этих, как вы говорите, малых народов, что им учиться нужно. Но — обратите на это особое внимание — учиться нужно у тех, кто учить уже умеет. Есть русские учителя — пусть учатся у них. Других-то учителей, сами знаете, нет у нас. Вы, я имею в виду партия, просто обязаны людям объяснять, что выдумывая всякие там национальные особенности, они так и останутся в дикости. На тех же чухонцев посмотрите: его умыть и приодеть — так на человека похожи становятся, но гадить в унитаз… за что там унитаз, они ретирадника отдельного не додумались, ночной горшок для них — чудо заморское…
