Галина Гончарова - Аз есмь Софья
Конечно, Матвееву доложили спозаранок. И конечно, тот помчался проверять, что, кто как… ну, попутного ветра в горбатую спину!
Было, было у Софьи желание встретить его по дороге, да нельзя пока!
Надо бы еще распорядиться девочкам… но Софьины воспитанницы свое дело знали. Уж что-что, а «накрутить» человека за день — да запросто! Тут страшную историю рассказать, здесь завизжать, что мышь пробежала, коих Наталья, кстати, боялась и не любила, за волосы дернуть больно или уложить их не так…
Методика воздействия на психику в гаремах отработана до тонкости. Пусть такого опыта у девочек еще и не было, но было желание и возможность. Так что к вечеру Наталья себя чувствовала, как натянутая струна. А в царских покоях разворачивался спектакль по полной программе.
Начал его после ужина Алексей Алексеевич.
— Тятенька, дозволь с тобой переговорить?
— Неладное что, сынок?
— Тятенька, нам бы с глазу на глаз…
Рисковали они с Софьей сильно. Но — выбора не было. Никому другому царь не поверил бы. Так что прошли мужчины в царский кабинет и дверь за собой прикрыли. Софья чуть ногти не сгрызла, ожидая конца разговора. Полцарства за жучок! Но подслушать — увы! — не получилось бы. Оставалось только переживать за брата!
* * *В царском кабинете Алексей Алексеевич сразу отцу в ноги бросился.
— Прости, батюшка! Вели казнить, не вели помиловать! Виноват я перед тобой! Смертно виноват!
И минут пять в таком же духе, до слез и соплей.
Виноват!
Подвел!!
Делай со мной, что пожелаешь!!!
Царь сначала опешил, потом принялся сына успокаивать, а уж потом…
Когда Алексей Алексеевич смог говорить, рассказал он такую историю. Не зря он так к Матвееву идти не хотел. В тот вечер, когда они вдвоем с батюшкой были там, Наталья Нарышкина… что-то случилось с девкой. Он-то уехал и забыл, как ни в чем не бывало. А вот спустя месяц, когда на похороны брата приехал — тут ему записочку и принесли. Не ведал он — от кого записка, иначе б не пошел! Но…
Оказалось, что видеть его желает Наталья Нарышкина. И что Матвеев ее принуждает за царя выйти замуж…
— Принуждает?
Вот тут Алексею Михайловичу первую черту по сердцу и провели. Любил он, да. Но ведь взаимности хотелось, а не покорности! Тем паче — по принуждению.
— Клялась она, что Матвеев ее заставляет. И что другой ей люб.
Алексей Михайлович мрачнел на глазах. Не верить сыну?
Да вроде как сын его никогда не обманывал. С другой стороны — межреберный бес нашептывал: «а вдруг все это просто чтобы ты не женился?». Ребенку не хочется мачеху, так бывает!
Но и…
— А другой — кто?
— Тятенька, позволь мне дальше не рассказывать, а показать тебе все?
— Показать?
— Наталья же с остальными невестами царскими в Кремле сейчас, коли позовем, так придет?
— Сейчас скажу позвать…
— Нет, тятенька, нехорошо так будет. Я сейчас Сонюшку попрошу, пусть ее служанки сбегают.
— Почему вдруг?
— Ежели она знать будет, что ты зовешь — признается ли?
— Почему б и не сознаться ей?
— Потому что и сама она, и семья ее — полностью от Матвеева зависят. Случись что — он никого не пощадит. Для него ведь честь какая — с тобой, батюшка, породниться…
Звучало логично. Но верить все еще не хотелось… ну да ладно. Посмотрим!
— Скажи Софьюшке. Но… куда?
— А ко мне в покои, батюшка.
— К тебе? В покои?
— Там место есть, где спрятаться. А Наталья все равно Кремля не знает… ежели ты, тятенька, в другой комнатке за дверцей постоишь, так, чтобы слышать все, да тебя не видели?
Алексей Михайлович задумался. Алёша ждал. Тут было самое хлипкое место всего плана. Но учитывая мягкий и достаточно своеобразный характер Тишайшего — не сильно они с Софьей и рисковали. Да, отец был гневлив, ревнив и не простил бы, застань он парочку прелюбодеев. Но когда сын кается, когда идут намеки, что он пытался все изменить, но не получилось, когда…
Одним словом — мужчине было проще посмотреть самому, чем потом всю жизнь мучиться вопросами. Нет, если бы к нему подошли иначе, если бы надавили, предъявили претензию — моментально бы получили в ответ по полной. Но мягко, ласково…
Как говорил великий Саади, ласковым языком можно и слона на волосинке водить, не то, что царя на веревочке!
В покоях у Алексея было уже все приготовлено.
Приоткрытая дверь занавешена занавесью, мебель сдвинута так, чтобы не задеть, поставец со свечами выхватывает из темноты только нужное, чуть приоткрыто окно, чтобы шепот ночи заглушил ненужные звуки…
Но на этот раз Софья себя в сторону оттеснить не позволила. Служанку послала, но и сама спряталась — уже привычно, под столом. Что-то подсказывало ей, что Алексей Михайлович ее присутствия не одобрит, но и ждать за дверью?
И так все рук искусала, пока прошлый раз ждала, второго насилия над собой она уже не выдержит! Эххх, где мои семнадцать лет — и где мой прежний опыт…
Раньше-то Софья могла ждать, сколько понадобится. И выжидать, и терпеть — ради своей цели она что угодно готова была сделать.
А сейчас нервы, нервы…
Видимо, изначальная владелица этого тела была очень эмоциональна. Софья давила в себе эти выбросы, но прорывалось, никуда не денешься.
Но наконец, в дверь постучали. Вошедшая Наталья была бледна — и даже на предвзятый Софьин взгляд — е слегка потряхивало.
— Алешенька!
— Наташа, прошу, проходи.
Наталья вошла, дверь за собой закрыла.
— Подобру ли, поздорову ли?
— Тяжко мне, Алешенька! Уж немного времени осталось! Не могу я больше! Что делать?!
Наталья-таки сорвалась. Действительно, сколько можно?! Конец отбора на носу, потом не сбежишь! А за старого царя выходить тоже желания нет, ну не геронтофил она, ни капельки!
— Да, совсем чуть осталось — и батюшка невесту назовет. Ты ей быть точно не желаешь?
— Алешенька! Да противный он! Старый, толстый, вонючий!
Софья под столом расплылась в довольной улыбке. Если мужик такое прощает женщине… это уже не мужик!
— Это отец мой!
— Прости, Алешенька! Только видеть я его не могу больше! Вроде и смотрит ласково, и говорит приятно, а только не могу я больше! Как представлю, что поцеловать его придется — дурно становится! Давай сбежим! Мне без тебя жизнь не в радость!
— Наташа, мы ведь отцу рану нанесем, да какую.
— Коли любит тебя — так простит. А коли нет — неуж ты меня старику отдать хочешь? Так сразу скажи, я уж лучше в воду головой!
— Не стоит.
Алексей Михайлович был великолепен. Спокоен, серьезен, сдержан — и горделив в своем страдании. Станиславский руку бы отдал за такого актера!
— Что ж ты, Наташа, сразу мне все не сказала? Не стал бы я тебя неволить.
Наталья еще могла выкрутиться одна, но думая, что Алексей теперь будет с ней, что царь просто случайно — у нее не было времени сообразить, что все было подстроено. И потому…
— Не вели казнить, государь!
Наталья кинулась царю в ноги, Алексей Михайлович едва отстраниться успел. — Любим мы друг друга!
Царь дал ей поваляться пару минут с криками. Больше и не понадобилось, Наталья поняла, что голосит в одиночестве и стихла. Оглянулась.
— Мы — это кто?
Вот тут Наталья и осознала, что царевич подозрительно спокоен, бросила на него взгляд — неужто… и прочитав там ответ на свой вопрос, едва в голос не завыла. Остолбенела…
Не ждала она предательства. Алексей же Алексеевич был спокоен.
— Не люба она мне и не была никогда.
— А она иначе думала?
— Ничего я ей не обещал, батюшка. Ни любви до гроба, ни руки, ни сердца. Сама решила, что люб я ей, сама на шею кинулась, сама с тобой в любовь играла, а мне глазки строила. Есть тут и моя вина — что не покаялся я вовремя перед тобой, да страшно было мне — и сердце тебе разбивать не хотелось. И любое наказание от тебя за то приму.
С точки зрения Софьи звучало подловато, но — какая разница? Им надо было довести Наталью, чтобы из нее полезла вся мерзость — Алексей этим и занимался.
— А тут еще кое-что. Человек мой поговорил с царевичем Кахети.
— Ираклий…
— И тот утверждает, что Наталья и ему в любви клялась. И это только те, о ком мы знаем. А сколько их всего было — Бог весть.
— Не было такого!
Наталья вскочила с колен. Она была бойцом, она была умна и отважна, но это ее сейчас и подвело. Романов мог пощадить сломленную отчаянием и обманутую, растоптанную и униженную. Но не крикливую девку, вовсе нет.
— Поклеп это! Наветы гнусные!
— Неправда. Ираклия спросить можно, он лгать не станет. Просто не желал он жениться на бесприданнице, вот ты его и приваживала, чтобы созрел.
Софья усмехнулась, глядя на гнев на лице Натальи. Гнев, ярость ненависть, глаза выпучились, с губ слюна ошметками, пальцы когтями скрючены — того и гляди кинется. Вот и пусть кидается!
