Скверная жизнь дракона. Книга третья (СИ) - Костенко Александр

Придавив головной сегмент к земле одной рукой, другой рукой я схватил и резко вырвал из неё все лапки. Гусеница тут же очнулась, запищала ультразвуковой бормашиной стоматолога, распрямила хоботок — и всё. Больше она ничего не могла сделать. Оставалось проткнуть её остриём чёрной палки. Лог… Одна гусеница — это примерно восемь сотен опыта, а за каждый разделанный кокон идёт три сотни.

Окончательно оторвав со всех сегментов лапки и завернув их в тряпку — следовало приступить к потрошению твари, но не вскрывая сегменты. В месте их крепления между собой помимо сосудов, истекающих белым ихором с запахом заплесневелого хлеба — виднелся жёлтый хрящ. Его следовало вдавить внутрь и взболтать сегмент, как шейкер. А стоит перевернуть, как чёрные внутренности со звуком пережёванной макулатуры плюхнуться на снег.

Странные у скверны предпочтения — чёрные внутренности и белый ихор. Но, возможно, именно из-за этого белого ихора в каждом из сегментов образуется перламутровая жемчужина. Диаметром в большой палец, идеально круглая, переливающаяся на солнце с жёлтым оттенком. Она не тонет, не ломается, не горит, даже ману в неё не впустить — бесполезная фиговина, но я решил их сохранять. Эти сферы похожи на жемчуг, он дорогой, а эти жемчужины огромны и добываются с большим трудом, если вспомнить как юрко перемещаются гусеницы. Да и на восемь сегментов приходится максимум пять жемчужин и после испарения их может вовсе не остаться. Думаю, мама уж точно найдёт, куда и как их применить. К тому же, две таких жемчужины от пяти убитых тварей уже лежали в пещере.

Закончив разделывать гусеницу — я отправился в скверный лес за третьей, финальной партией коконов. Слишком мало шансов, что с добытого десятка хоть что-то останется. Стоило углубиться в защитный лес, как послышалось протяжное утробное рычание. Огибая скрюченные деревья непропорционально вытянутым телом, шло порождение с зубастой пастью на спине и золотым мехом, тремя парами ног, запаянной кошачьей мордой, разорванным лбом и вытаращенным крабовыми глазами.

Из-за холодов шестилапая кош напоминала сонного ужа. Едва переставляя лапы и перетягивая длинное тело, порождение так и просилось, чтобы его уничтожили и распотрошили. Я хитро улыбнулся и отвязал от рамки метровое шило, оставшееся от порченого орка. Главное — бить уверенно. И быть уверенным.

Наблюдение показало, что древни в защитном лесе — альфа-хищники. Следующими в пищевой иерархии стоят кошаки, благодаря длинному языку. Лишь древень способен убить его. Вот только способ убийства крайне специфичен.

В отличие от кабана, у кошака кожа мягкая, при желании можно и пальцем проткнуть. Единственная защита — густой мех с золотистым отблеском. Настолько густой, что пальцы в нём застревают, если гладить против шерсти. Но погладить его всенепременнейше необходимо, чтобы нащупать на левом боку твари бугорок, недалеко от первой ноги. И прицелиться в него шилом, держа его горизонтально и выверяя угол в сорок пять градусов. Не хотелось допустить ошибку, иначе будет лишь три секунды убежать или как-то обезвредить тварь.

Замах. Удар. Остриё вонзилось в твёрдую шишку. Шило упёрлось в преграду, потом во вторую, третью. Порождение глухо рявкнуло, обмякло и упало на землю.

Мне повезло, что три недели назад я увидел напавшего на переходную стадию древня кошака, явно желавшего свести счёты с жизнью. Как только древень проткнул кошака веткой — в него полетела «Магическая стрела». Он отбросил добычу и переключился на меня.

Убил я тогда древня магией сразу, истратив все резервы. Зато полностью изучил внутренне строение шестиногого порождения, хоть и плевался знатно: воняет тварь как столетняя помойка. Но главная проблема не в отвратном запахе или мерзостно склизких внутренностях — эту тварь из леса не вытащить, в ней центнера три веса.

Единственное, что можно сделать без ножа, оставленного в преддверье скверны: вырвать язык из трупа, но это крайне утомительно. Пятьдесят метров надо сначала наматывать на посох как на бобину, а потом приложить немало усилий, чтобы вырвать язык с корнем из искорёженного лба. И сразу же бежать к чёрной тряпке за ножом.

Скверна поглощает не только предметы, но даже трупы собственных порождений. Медленно, в зависимости от порождения, но процесс так или иначе идёт. Это только за древнями приходят крабы, а вот остальные всасываются порченым местом. Труп скверного кабана исчезает где-то через три дня, а выпотрошенный кошак будет валяться неделю — но они всё равно распадутся на атомы. Вот только с разделкой шестиногого порождения стоило торопиться по другой причине.

Те самые преграды, в которые упиралось шило — самое ценное. Даже мелкая крупица стоит жизни.

В отличие от других порождений и простых животных, разделка который всегда начинается с живота — шестилапая кош разделывается со спины. Обрезать шкуру вокруг рта, длинной практически в метр и усеянный клыками. Потом прорезать линию до головы и гибкого хвоста скорпиона и аккуратно стянуть кожу руками, не используя нож. И всё время моргая, отгоняя подступающие слёзы, и отплёвываясь от тошнотворного запаха. Хорошо хоть на ногах порождения лишь короткий подшёрсток с костяными пластинами, которые можно игнорировать.

Сняв шкуру со спины и боков — я сделал длинный разрез рядом с шишкой, в которую воткнуто шило, и отплевался от мерзотного запах. Расширил разрез и ещё раз отплевался. Закатал рукав и невольно скривился от предстоящего.

Первая шишка — уплотнение размером с мячик для пинг-понга. Следующая уже как мячик для гольфа, а третья размером с мячик для тенниса. Нащупав последнюю, я прошёлся по ней пальцами, обрывая ногтями крепящие шишку к телу склизкие связки. Потом вернулся обратно ко второй шишке и также оборвал все связки. К первой. И аккуратно вытащил шило вместе с нанизанными плотными сгустками. Красная оболочка с золотыми полосками радовала взгляд, но нос окончательно заложило от аромата помойки. Я как можно скорее пошёл в сторону снега и лишь аккуратно положив этот скверный шампур на мягкую белую подстилку — получил возможность отдышаться и вытереть руку, перемазанную ихором золотого цвета.

Оставшаяся часть шкуры была срезана относительна быстро. Заодно отчекрыжил скорпионов хвост: в прошлый раз он испарился, но вдруг сегодня повезёт?

Солнце клонилось к горизонту, примешивая к белому снегу желтоватый оттенок. Половина пути до пещеры уж точно пройдёт во тьме зимнего вечера, в вечернем холоде и я буду мёрзнуть, несмотря на три слоя одежды. А я не люблю мёрзнуть.

Около воткнутой в снег палки с чёрной тряпкой меня поджидал сюрприз. Последняя партия коконов оказалась вполне удачной. Из пяти мицелиевых рулетов осталось два, и даже один корень был. К тому же, от гусеницы осталась одна жемчужина, два сегмента и с десяток лапок. До испарения языка оставалось не больше получаса, так что я стал собираться. Обычно рулеты от коконов я очищал сразу, чтобы лишний груз не тащить, но сейчас нет времени: хотелось как можно быстрее оказаться в пещере.

Идя по тропинке, протоптанной утром, я как самое жадное существо едва передвигал ногами и проваливался при каждом шаге по пояс. Практически пятнадцать кило на спине, шило с шариками в левой руке, а на правое плечо давило восемь килограмм из-за намотанного языка.

Вскоре стало чуть полегче, и радостней. Язык не испарился, лишь иссох с пятидесяти метров до двадцати, а толщина уменьшилась с двух фаланг пальца до одной.

Через два часа я едва не бежал к пещере, захлёбываясь от радости, даже подъём по горной тропе остался незамеченным. Я забежал во внутреннюю пещеру и растерялся не понимая, за что браться первым: шило, рамка, бобина с языком, шило, бобина… За что мне это наказание? Чего-то одного, всего лишь одной запчасти от порождений достаточно, чтобы я сиял от счастья — но не столько же! Откуда этот аттракцион невиданной щедрости? Неужели небо сжалилось над бедным мной? Вряд ли. Я более чем уверен, что всё это — лишь прелюдия к чему-то крайне нехорошему.