Тьма. Том 1 и 2 - Лео Сухов
— Боюсь, она и впрямь не согласится… — кивнул смотритель, поливая ногу вопящего Псковича какой-то жидкостью из флакона. — Да не орите вы, Виктор!..
— Жжётся! — обиженно сообщил лопоухий.
— Щиплет чуть-чуть… Зато обеззараживает! — доставая бинт, пожал плечами смотритель.
А я лихорадочно размышлял, что делать с единственным жильцом общаги, который остался на четвёртом этаже. За тех, кто останется в комнате смотрителя, я не особо переживал. Судя по всему, тут на печеньках и чае можно месяц в осаде сидеть. Стены бронированные, а окошко пусть и выбито, но есть стальная задвижка.
— Тогда пойду на четвёртый этаж, — решил я. — Вы тут в комнате в безопасности, а вот если к ней кто-то полезет… Там двери-то больше для виду.
— И нас оставишь⁈ — возмутилась Вася.
— У вас бронированные стены и ружьё, — улыбнулся я. — А если что, я тоже подтянусь.
— Подожди, Фёдор, сейчас выдам тебе кой-чего! — отозвался смотритель, одобрив, видимо, моё решение. — Нам тут без надобности, а тебе пригодится.
Завязав на ноге Виктора эффектный бантик из бинта, он покряхтел, залез под кровать… А затем вытащил оттуда металлический ящик и, открыв его, протянул мне такой раритет, что я дар речи на мгновение потерял. Только удивлённо распахнул глаза.
— Из хладного железа? — благоговейно удивился я, принимая оружие.
Это был штык-нож. Но только не современный, а века эдак девятнадцатого, когда их к оружию крепили перед боем. А в обычной ситуации таскали на поясе, в ножнах, на манер короткого меча или кинжала.
— Ага, достался от предков, — кивнул смотритель.
— Я не могу… Ломаются они… — начал отказываться я, боясь испортить эту редкость.
— Да бери уже! — смотритель поморщился. — Мне-то он зачем? Он со времён деда пылится только… Бери!
— Ну спасибо, Семён Иваныч! — сердечно обрадовался я подгону.
— Бери-бери! И гляди там в оба… Ай, точно! Номер мой запиши! — опомнился смотритель и, метнувшись к столу, выписал на листике свои контакты. — Звони, если что увидишь! За двери я не волнуюсь, но решётки на окнах первого этажа так себе… Хоть сможешь позвонить, предупредить!.. Да и я тебе отзвонюсь, если тут что-то начнётся…
Записав себе номер, я послал вызов на телефон Семёна Ивановича, заряжавшийся на столе, чтобы обменяться контактами. После чего кивнул всем на прощание и отправился на дело, посоветовав в окошко запереть за мной дверь.
На первом этаже было тихо и мрачно. Я прошёлся по коридору вдоль всего здания, проверяя, заперты ли двери в комнаты. Заодно проверил пожарный выход на второй лестнице. А потом направился вверх по лестнице, проверяя каждый этаж.
Что могу сказать? Четвёртый этаж, на котором я жил, был самым неухоженным из всех: кафельный пол в коридоре, выкрашенные в нейтрально-казённый цвет стены… Что на первом, что на втором, что на третьем полы были устланы паркетом, перед входом в комнаты лежали коврики, а где-то имелись даже цветы в кадках.
Оказалось, мы с Королевой жили в трёх комнатах друг от друга. Моя дверь была почти напротив лестницы. И хоть больше всего я хотел пойти к себе, но пересилил себя и постучал к Покровской.
— Авелина, прошу прощения, что беспокою!.. — ответа я не дождался, а потому, снова постучав, продолжил без него: — Самое защищённое место в общежитии — это комната смотрителя. Там сейчас собрали всех, кто находится в здании. Может, вы спуститесь?
— Нет! — глухо ответила мне дверь.
Это было так неожиданно, что я даже вздрогнул. Обычно в общежитии слышно, если к двери подходят. А тут — полная тишина.
— Так мне было бы удобнее всех прикрыть… — предпринял я ещё одну попытку.
— Я сказала: не спущусь! — отрезала девушка и отошла от двери.
Вот теперь я её шаги услышал. Она не скрывалась: просто давала мне понять, что разговор окончен.
— Значит, придётся сидеть тут… — пробурчал я себе под нос и пошёл к себе.
Внутри росло раздражение на упрямую девчонку. Теперь понятно было, почему Вася к ней так относится. Как, впрочем, и другие однокашники. Очень раздражающее поведение, в самом деле!..
Но это был не повод злиться. Не дурак же: понимал, что раздражение — результат того, что меня ещё колотит от адреналина. И вообще, я по-прежнему был на взводе после всех утренних событий… А единственный способ, как быстро поправить нервы, подсказала память Андрея. Виски ещё оставался. Если плеснуть на палец, даже координация не пострадает. Зато перестанет трясти, как в лихорадке.
Но сперва я заблокировал дверь на лестницу, а потом оборудовал себе наблюдательный пост в комнате. Ключом раскрутил болты, которыми была закреплена столешница, перенёс её на кровать, а сверху поставил стул. Окно занавесил покрывалом для кровати и пододеяльником — чтобы меня с улицы видно не было. И уселся, посматривая на улицу через получившуюся щель.
Моё окно выходило на сторону общаги, противоположную от входа, а узкое зарешёченное окно в комнате смотрителя — наоборот. Так что я просто поглядывал вокруг, выполняя просьбу Семёна Ивановича и не ожидая увидеть ничего необычного.
Но увидел… Двух мужчин-двусердых, которые притаились в тени деревьев.
Правда, заметил я их не сразу. Оба сидели неподвижно, скрываясь за кустами. И, что самое неприятное, смотрели они на наш этаж. Просто чуть левее моего окна.
— А вы что за черти? — удивился я, напрягая глаза. — Бинокль бы…
Вот у них бинокль был. И они в него иногда смотрели.
А в тот момент, когда мимо протрусила целая стая вульфов, голов в десять, оба двусердых мужика спрятались в кустах, пропуская тварей мимо.
И это напрягло меня ещё больше.
В этом мире двусердые всегда сражались с Тьмой. Тот, кто не сражался — либо был плохим двусердым, либо имел какие-то плохие намерения — а значит, опять-таки был плохим двусердым. И чем больше я наблюдал за мужчинами, тем больше утверждался в мысли, что намерения у них и впрямь недобрые. Они явно не на помощь к нам пришли.
А потом с другой стороны из темноты парка вышел ещё один мужчина. И вот тут никакого сомнения не было: этот гнусный тип пялился прямо в моё окно! Я даже удивился, решив было, что он меня видит через пододеяльник. А потом догадался взглянуть на него, потянувшись к чёрному сердцу…
