Благословенный 2 (СИ) - Коллингвуд Виктор
Графиня Дашкова молчала. Я знал, о чём она думает. Когда-то она столько сил положила, чтобы помочь Екатерина занять трон; но подруга глубоко разочаровала её, отодвинув от власти. Теперь же, на исходе жизни, есть шанс взять реванш над надменною бывшей подругой, разом затмив все её достижения! То, что не удалось Екатерине Великой, притом не удалось настолько, что она даже не решилась сказать в открытую о желании отменить рабство, а не то, чтобы прямо отменить его, — теперь это может сотворить Екатерина Малая!
— Как же вы собираетесь всё устроить? — наконец, спросила она.
— Напечатав литературу, раскрывающую бедственное положение крестьян, все невыгоды крепостного права и славную будущность, ожидающую Россию после его отмены, распространив её среди самых надёжных полков армии, я объявлю об отмене крепостного права при первом же торжественном случае — вероятнее всего, в манифесте после коронации в Москве. Армия, принеся присягу, под влиянием верноподданнических чувств и доводов, изложенных в книгах, что мы вложим им в руки, защитит меня от гнева самой алчной части дворянства, а широкая огласка освобождения крестьянства не позволит вернуться к прежнему положению, даже если меня всё-таки убьют.
— Что мне следует предпринять?
— Напечатать книги и распространить их. В армии, в столицах, в крупнейших городах. Напечатать мой манифест на вступление на трон, и после коронации сразу распространить его на самой широкой территории. Тут вам помогут слушатели университетов и структуры, созданные мною для переселения крестьян; надеюсь, кое о чём уговорюсь я и Церковью. В день коронации расклеить манифест по всем углам, раскидывать на площадях, раздавать на рынках, — в общем, дать самую широкую огласку.
— Александр Павлович, и всё это должна буду сделатья́?
— Возьмите на себя определённую часть работы, а что-то я поручу другим людям. Но важно до времени сохранить секретность! Вы готовы?
Графиня обречённо кивнула.
— И последнее. Где, вы говорите, можно найти господина Поленова?
* * *
Александр Яковлевич Поленов, автор трактата «О крепостном состоянии крестьян в России», служил теперь в третьем департаменте Сената. Это оказалось очень удачным совпадением, в котором я узрел перст судьбы.
— Господин Поленов, ваш трактат сохранился?
Немолодой уже чиновник, прежде чем ответить, задумчиво протёр очки.
— Он хранится у меня дома, в рукописном виде. Но зачем это вам теперь?
— Я хотел бы его напечатать. Вы предоставите его мне?
Несколько секунд Поленов, кажется, не мог поверить ушам.
— Вы, Ваше высочество, хотите повторить попытку, что кончилася неудачею у бабки вашей? Весьма смело…
— Да, но это не всё. Александр Яковлевич, а ведь в Сенате хранится много судебных дел о злоупотреблениях помещиков своею властью над крепостными?
— Да, но ещё больше таких сведений вообще не дошло до суда, не говоря уже о Сенате!
— Мне не нужно всего, достаточно лишь самых вопиющих случаев. Вы предоставите их мне?
Поленов обещал. Уже вскоре кипы исписанных листов пожелтелой бумаги оказались в моём распоряжении.
Несколько ночей я корпел над записями, привычно продираясь сквозь «яти» и фиты' Так, кто тут у нас… Помещик Свиньин, крепостной гарем… Помещик Прокопьев, убил своего кучера, за то что бедняга «запалил» дорогого рысака… Замечательно! Капитан Толокнин, растление несовершеннолетних… Нет, пусть будет «помещик Толокнин». С армией мы дружим.
Далее, что у нас тут… Александр Васильевич Салтыков. Крепостной гарем, растление…60 жертв. Таак! Да ведь это отец покойного Пети Салтыкова, любимца двора, моего соратника по Выборгу! Вот тебе раз! Не знал, что папаша у него этакой сукин сын… Ну, Петя, ничего не поделаешь: дело есть дело, а мёртвые сраму не имут, тисну, пожалуй, и твоего папеньку в список негодяев, с подробным описанием всех его славных деяний.
В общем, немало интереснейших сведений было вытянуто из пыльных архивов: осталось только правильно их применить…
* * *
Основой основ моей антикрепостнической пропаганды, конечно же, было сочинение господина Радищева. Но, после подробного ознакомления, творение это показалось мне довольно-таки посредственным. Как агитационный материал против крепостного права она не шибко годилась. А другого-то нет!
Но зато был у неё один несомненный плюс — она была известна и популярна. Почти никто его, по понятным причинам, не читал но решительно все знали, что её автор угодил в Сибирь и чудом избежал смерти. За несколько лет Путешествие из Петербурга в Москву превратилась в настоящий бренд запрещённой литературы, некий загадочный запретный плод.
И тут я подумал — а почему бы не воспользоваться этой криптопопулярностью? Ну а то, что сама книга слаба — так это мы поправим!
И, вооружившись материалами Поленова, сел я в соавторы к Радищеву.
Непростое это, скажу я вам, дело — править чужой текст, в особенности такой тяжеловесный и вязкий, как у Александра Николаевича. Впрочем, у него был ещё один заметный плюс: книга эта мало кем прочитана, и очень невелика. И я стал безжалостно добавлять туда новые главы, полные различных обличений, щедро черпая материал судебных дел, которые дал мне Поленов.
На выходе, плодом соавторства А. Н. Радищева и молодого, но амбициозного писателя А. П. Романова, получилась объёмная и совершенно убойная вещь. От изначального «Путешествия», признаюсь, осталось одно название: теперь это было мощное смешение жанров судебного триллера, духовного трактата, детектива и добротного хоррора, на все лады пропагандирующее немедленное освобождение крестьян. Графиня Дашкова, прочитав всё это, была в ужасе!
* * *
18 апреля 1796 года
— Александр Павлович, да это невозможно! Тут одной Сибирью не обойдётся: не сносить мне головы!
— Успокойтесь, Екатерина Романовна! Не пойман — не вор! Буде бы у нас умели расследовать такие преступления — тогда да, а так… Никто и не дознается, где напечатана эта книга!
— Но вы же намерены ещё и распространить её… Любой недоброжелатель сможет воспользоваться случаем, чтобы надёжно свести со мною счёты!
Черт… Она боится. Впрочем, и я бы на её месте тоже боялся!
— Хорошо, давайте поступим так: вы печатаете книгу и кладётё её в надёжное место. Как только открывается «окно возможностей» — я полагаю, вы понимаете, о чём я — мы её распространяем среди целевой аудитории. Целевая аудитория, если что — это армия Суворова, 50 тысяч штыков, готовых выступать против безбожных французишек. Только применим мы её не снаружи, а внутри страны — этот корпус будет охраною моего царствования. Но надо их убедить в том, что делают они правое дело, может быть, даже и вопреки своим финансовым интересам. Вы готовы? Вы со мною?
Екатерина Романовна наградила меня долгим пристальным взглядом, будто пытаясь прочесть в моих глазах свою судьбу.
— Александр Павлович, — наконец произнесла она. — Я согласна сделать всё это… но если дела пойдут не так, — Господь вам судия!
* * *
12 апреля 1795 года
…это ужасно, — произнесла, наконец, Наташа Суворова. — Ужасно. Неужели все мужчины таковы?
— Не могу сказать вам насчёт всех, я не имел чести знать всех мужчин не то что мира, а и Петербурга. Но да, многие таковы — отвечал ей я, осторожно беря её безвольно опущенную руку.
— Конечно, — с сухими звенящими слезами в голосе продолжала она, — мы ещё не повенчаны, и, вроде бы, он может делать, что душе угодно. И всё равно это мерзко. Брак — есть таинство. Так меня учили всю жизнь. А тут какая-то, прости меня Господи, случка! Ещё и обставили всё, как языческий обряд… Отвратительно.
— Ну, видите, что мы только что услышали с такой откровенностью от этой девицы, Арталии: многих женщин это устраивает. А когда есть предложение — возникает и спрос! Я, конечно, никого не оправдываю, но ведь не все способны побороть искушение!
