Детство - Василий Сергеевич Панфилов
– Балки всякие, – На доску по краям становятся кирпичи, а поверх них кладётся балка, – железо кровельное.
– Поджиг, – Пономарёнок достал мешочек и развязал ево, показывая марганец. Потом достал глиняную стопочку и пузырёк с глицерином. Налил, запечатал вощёной бумажкой, опустил всё в мешочек к марганцу, затянул потуже…
– Придержи!
Придерживаю по краю железо, а Мишка ка-ак влупил по нему! Я ажно глаза зажмурил – подумалось почему-то, што вспышка прям вот сейчас полыхнёт. Ничево, обошлось.
– Гляди!
Пономарёнок прилёг, и я повторил вслед за ним. Несколько томительных секунд, и вот наконец вспышка! Кровельное железо проедено почти тотчас, на балку потребовалось побольше десятка секунд, а на вроде как потолочную доску упал уже обычный почти огонь, евший её чуть не полминуты.
– Понял? – Спросил меня Мишка, и тут же продолжил, не дожидаясь ответа, – Не от твоих поджигов она умерла! Крыша, балки, потолок! Што там сверху упадёт? Так, уголёк! Ожог может быть, но не гибель!
– И главное, – Пономарёнок сел на корточки и поднял палец, – я специально узнавал! Прислуга в таких особняках почти всегда на первых етажах живёт. Дом же с крыши горел, сверху! Выскочить успела бы, вот ей-ей! Другое тут што-то?
– Што, – Тупо переспросил я, тоже вставая и отряхиваясь от пыли и сора, прокручивая в голове Мишкины слова.
– Откель я знаю? – Пожал тот плечами, – Может просто серце с испугу, такое бывает. А может и тово – страсти всякие, как в рассказах о сыщике Путилине. Внебрачная дочь, споры из-за наследства, роковая страсть и такое всё прочее.
– Так из-за меня напугалась, если серце! – Закручинился я, лохматя волосы.
– После – не значит вследствие! – Козырнул дружок умными словами, – Да и вообще! Штобы никого невзначай не обидеть, ето покойником надо быть! Ты по улице пролетел в спешке, а кака-то барыня напугалась и померла от удара. Так што теперь, ты виноват? Нет! Просто серце у неё слабое, а вот почему, ето уже другой вопрос!
– И всё равно… жалко!
– Мне тоже, – Кивнул Мишка, – Молодая девка, жить и жить! Хочешь вину нечаянную искупить, так помоги её родным! Тпру, оглашенный! Куда вскочил! В газетах писали, откуда она, так я всё собрал!
– После Пасхи небось купцы разговеются, – Дружок неловко встал и потянул меня с пустыря, – тут-то и сможешь заработать! Хочешь если, так хоть все деньги ети и отошлёшь. Тока смотри! Никаких следов штоб!
– Да, – Задумчиво сказал я несколько минут спустя, когда мы ушли уже с пустыря, – и правда, нужно снова тренироваться. На кулачки и танцы меня сейчас не хватит, а на одни только коленца и ничево так, потяну. Потихонечку если начать.
– Вот! – Обрадовался за меня Мишка, прихрамывающий рядом на тротуаре, – на человека хоть стал похож, а то чисто чучело! Как в лобмарде у Леберзона, помнишь? Пыльные такие поделки стоят, корявые, молью поеденные. Ночью такие если увидишь, так и до нужника дойти не успеешь.
– Человека, – Вздохнул я, – а в храме Божьем не чувствую ничево. Только што поют красиво, да выщитываю, сколько денег на ето всё ушло. И по всему выходит, што тьма!
– И я не чувствую, – Легко сказал дружок, – как и мастер мой, Федул Иваныч. Много нас таких!
– Потаённые старообрядцы? – Удивился я.
– Зачем же потаённые? Так… – Мишка пожал плечами и замолк ненадолго, пропуская служанку с корзинкою, – негласно. При Александре, который первый, нас задумали были наново переписать, да мы и не противу были. Чиновники в рясах воспротивились – да так, што против царя пошли! Записали тогда только потомков прежних записных, да и то не всех и не везде[80]. Где тока глав семейств записали, а где и вовсе хер на перепись положили.
– А што так?
– Деньги, – Усмехнулся Мишка кривовато, – У нас когда рождается кто, так священники приходские, с причтом вместе, аж окна и двери выламывают, и попробуй – встань против них! Требуют денег, да штоб новорожденных у них крестили.
– Ну и, – Снова усмешка, – законы ети, што православие защищают, никто не отменял. Так и выходит, што дай, дай, дай… Часто давать приходится, выгодно попам такое. А официально если записаны, то уже шишь! Многие из наших и рады бы записаться, а нельзя. Так и вертимся.
– А што раньше не говорил?
– А ты спрашивал? – Изумился Мишка.
– Ну да, – У меня ажно ухи заполыхали, – так-то мы о вере и не говорили.
– Вот! Да я и привык, – Пождал плечами Пономарёнок, – не то штобы таиться, но помалкивать да вилять. На ровном месте можно ведь иначе спотыкнуться, да влететь на законы ети, а потом и штраф.
– Так я не один такой, што в храме Божьем…
– Божьем, – Фырнул Мишка, – Ладно, о том после, если захочешь. Нет, не один, много нас, и все разные. Есть и такие, што постные-препостные прям. Есть те, кто вроде как и в церкви никонианские для виду ходит, а есть и такие, што лес Храмом щитают. Бог, Егорка, он либо есть в душе, либо нет. А где тебе с ним разговаривать лучше, то дело десятое.
Глава 42
– Заступ!
– Не было! Егорка, скажи!
– Не было. По краешку, но не заступ.
Мотаю головой, и ребята расходятся, ворча недовольно, хотя только што мало не за грудки хватались. Мне верят, потому как знают, што врать в таких делах не буду, даже если себе на пользу. Не то штобы честный сильно, просто понадобится коли соврать, лучше иметь репутацию честного человека. А по мелочам-то зачем?
Подкидываю биток, примеряюся…
– Егорка! – Максим Сергеевич подлетел, руками в коленки упёрся да стоит, надышаться не может, – Вот ты где! Уф… Пошли! За меня сыграешь!
– Благодарю за честь, которую вы делаете мне, милостивый государь, – Выставляю вперёд руки, – но давайте начнём сначала. Итак?
– Во даёт! – Восторженно выдыхает кто-то из игроков, – Тока што орал «Куда смотришь, козлина!», и на тебе – милостивый государь!
– Играем в покер, – Максим Сергеевич не без труда собирается с мыслями, – второй день как пошёл. А я несколько не в форме, как вы видите.
Вглядываюсь в красные глаза с расширенными даже на свету зрачками, и киваю понятливо. Нюхательный табачок, ясное дело! Из Южной Америки.
– Вот… – Бывший офицер снова теряет нить повествования, и собирается не без явного труда, – а по предварительному согласию, каждый из нас может выставить заместителя.
– Понимаю, Максим Сергеевич. Но мне-то какой резон?
– Егор Кузьмич… на коленях!
Он и
