Новая жизнь 3 - Виталий Хонихоев
— Не было — автоматически говорю я и у меня дергается левое веко: — поклеп и клевета.
— Ого?! Так ты и с Шикой?! Сора! Сора!
— Да тише ты! — шиплю я на Юрико: — не было ничего! Ну… то есть…
— Ни хрена себе! — глаза у Юрико округляются: — Сора! Ты слышала?! Кента и Шика!
— Да ладно — мрачно отвечает ей Сора: — а по-моему — Кента и Кимико. Посмотри, как взглядами обмениваются все утро…
— Клевета и поклеп — говорю я и чувствую, что звучит это крайне неубедительно. Как-то вот отрицай, не отрицай, а ответственность нести придется. Вот так.
— Надо на него пояс верности одевать — задумчиво говорит Юрико: — что? А как иначе — только отвернись, а он уже… а ведь был таким хорошим девственником. Это все Мико виновата, ее влияние, не иначе…
ЭПИЛОГ
— Добрый день, Кента-кун. — говорит мне женщина в ярко-красном костюме, словно сошедшая со страниц журнала «Прада» и «Фэшн». Ее кожа — воплощение усилий косметологов и фармацевтов, разве что не светиться изнутри, ее лицо — квинтэссенция титанического труда пластических хирургов, и этот труд не прошел даром. Ее фигура — это результат специально разработанной, выверенной до последней калории диеты, каковая была разработана лучшими нутрициологами мира. К диете добавляются усилия фитнесс-тренеров и пластических хирургов, а может и авиационных инженеров (по формированию груди — ее аэродинамические характеристики совершенны). Ее тело — словно дорогой спортивный суперкар, с допусками на микроны, отполированный, ухоженный, готовый к адской поездке, гарантирующий незабываемые впечатления… и по большей части стоящий в гараже на тридцать машин.
Уверен, что и душевное состояние у нее — выверенное и стабильное, как и полагается мотору такого спорткара. Все работает как часы, все соответствует характеристикам, указанным в технической документации, она как чертова Мэри Поппинс — само совершенство. Но, поймите меня правильно — это другое совершенство. Вот когда смотришь на юную девушку, которая привстает из воды, скромно потупив взор и краснея от смущения — тогда ты славишь Бога, природу, вселенную, которые сделали возможной такую красоту. Но когда смотришь на эту женщину во всем ее великолепии — то славить нужно только ее саму. Это ее труд в каждом сантиметре ее кожи, в упругости ее груди и в отсутствии морщинок … думаю совершенно везде. Как говорят — не бывает некрасивых восемнадцатилетних девушек. Но говорят и так — в двадцать лет красота девушки — заслуга ее родителей. В сорок лет — ее собственная.
Но этого мало. Есть еще и социальный статус и глядя на нее, я понимаю, что глянцевые страницы журнала и на йоту не передают излучение «скромного обаяния буржуазии», всего этого впечатления от по-настоящему дорогого и идеально сидящего по фигуре костюма, от дубовой мебели, от вышколенного секретаря в прихожей. Все вокруг говорит — смотри, Кента, это — хозяйка жизни, человек, которой если поймает золотую рыбку — выпустит ее обратно в океан, потому что достиг всего. И когда золотая рыбка высунет свою мордочку из-под поверхности воды и недоуменно спросит — «А как же желание?», то эта женщина только поморщится и скажет: — «Ну, хорошо. Чего хочешь-то?».
— Добрый день, Накано-сама! — я кланяюсь в пояс. Накада Наоки — совладелица студии и эфирный директор регионального отделения шоу «Токийский Айдол». Человек, который принимает решения. Она-то мне и нужна. Конечно, я отдаю себе отчет, что это с моего места она кажется великаном и на самом деле титул «совладелица» скорей всего означает «держатель миноритарного пакета акций размером в ноль целых, ноль десятых и сколько-то сотых процента», а уж «эфирный директор регионального отделения в Сейтеки» — имеет значение только в этом регионе. С точки зрения Токийского офиса шоу — это лишь одна из сотен менеджеров среднего звена. Но для меня она в данный момент — пик, потолок, высшее звено, какое я только могу достать. И у нее достаточно полномочий, чтобы решать вопросы по проведению шоу в регионе.
— Достаточно формальностей — улыбается Накано, но ее глаза остаются холодными, словно два ствола карманной артиллерии, думаю в случае с Накано — это девятимиллиметровые «Люгеры», те самые, которые «si vis pacem, para bellum», есть в ней что-то от немецкого орднунга. Как говорят немцы — Ordnung muss sein, то есть «порядок должен быть». Именно в рамках этого порядка и процедуры, эфирный директор Накано и согласилась встретиться со мною. И у меня есть пять минут, чтобы заинтересовать ее в моей затее, в противном случае… о, нет, она не будет меня выгонять. Не царское это дело. Просто через пять минут в кабинете появится ее секретарь, похожий на Тома Круза и Брэда Питта одновременно и скажет что у директора Накано назначена встреча и вежливо выпроводит меня за дверь. А директор Накано встанет, вздохнет, устало потрет виски и проворчит что-то вроде «Чертовы дилетанты, кому есть дело до того, чего они тут напридумывали», откроет воон тот встроенный в дубовую библиотеку бар и нальет себе качественного и дорогого виски на два пальца. И забудет обо мне и этой встрече.
— Итак — говорит Накано и откидывается в кресле, побарабанив пальцами по подлокотнику. Уверен, что под ее дубовым столом, больше похожим на аэродром — она положила ногу на ногу. Сейчас барыня будет созерцать цирк уродцев. Кунсткамеру. Пять минут на созерцание и полчаса потом — на то, чтобы смыть послевкусие от встречи с голоногим качественным алкоголем. Или что тут принимают в высших эшелонах? Кокаин?
— Уважаемая, Накано-сама! Я отдаю себе отчет в том, что не подхожу под формат вашего шоу. И не собираюсь цепляться за место в нем. Понимаю, что в постановочных боях и поединках есть смысл только на один-два раза. Поэтому у меня есть предложение, которое может заинтересовать вас. — и я начинаю излагать свой план. Чем дальше я говорю — тем выше поднимаются брови на лице у эфирного директора Накано Наоки-сама. Нет, не так чтобы «ни черта себе, что он придумал! Это же бомба!», нет. Скорее «ты смотри, какое забавное дерьмо ко мне в кабинет приплыло. И кто его сюда пустил? Надо бы охрану поменять». Накано не верит в меня и это
