Жена на продажу, таверна на сдачу - Константин Фрес
Пока коржи были еще теплые, я ловко и быстро обрезала их, ровняя края. Остывая, они становились жесткими, и крошились, словно печенье. Поэтому надо было спешить.
Часть поварят готовила крем из жирной сметаны и сахара, взбивая ее с добавлением лимонного сока — для кислинки.
Остывшие коржи мы смазывали кремом и складывали на огромный поднос, в один большой, широкий, как стол, торт.
Сметана лилась рекой; ее понадобилось так много, что Карлу срочно пришлось еще раз выехать к молочнику и скупить у него всю сметану, что была, и самые жирные сливки.
Торт вышел огромный, яркий, желтый. Я натолкла обрезки остывших коржей в мелкую крошку и этой присыпкой украсила торт со всех сторон, чуть прижимая медовое крошево деревянной ложкой к крему.
Торт вышел такой широкий, что еле пролез в дверь, когда мы выносили его в прохладный погреб.
Там торт должен был выстояться, пропитаться кремом и стать мягким.
В погребе, на столе, уже стояла огромная разобранная коробка из шелковой бумаги. На ее дно мы поставили поднос с тортом, и я приступила к последней, завершающей работе.
Из самых жирных взбитых сливок, белых, как морская пена, и густых, как масло, и сахарной пудры я сделала огромный узор на весь торт. Красивые белые цветы, розы и лилии, и морозные разводы, словно на зимнем окне.
Мелкие белые конфеты из сахара, как жемчужины, рассыпанные по торту, поблескивали в темноте.
Из светло-желтой сахарной карамели я сделала тонких бабочек и посадила на белые лепестки роз.
Затем мы с поварятами аккуратно собрали коробку, упаковали ее, перевязали лентами.
И я, снимая косынку и фартук, почувствовала, как ужасно устала.
Но на душе у меня было спокойно и радостно. Потому что все дела были сделаны.
Карл встретил меня на опустевшей кухне.
Там погас очаг. Пахло свежей выпечкой. За окном, за разовыми распустившимися кустами, последние посетители доедали свой ужин.
— Ну, — произнес Карл торжественно, — теперь, стало быть, свадьба?
— Да, — ответила я тихо и торжественно. — И не забудь привести с собой Бъёрна и Тильду!
***
День свадьбы был просто волшебным!
Но, наверное, каждый день весны в Белом Городе был чудесным, светлым и ясным.
Мне предлагали разные платья, легкие летящие эльфийские наряды.
Но я решила надеть звездное платье, что раздобыл мне из шкафа Карл. Мое платье веселой летней стрекозы над весенним лугом и прудом. И цветок белой лилии в волосы.
Всего-то в моем наряде и было изменений, что вместо прозрачного плаща я надела длинную, тонкую фату, красиво оттеняющую цвет моего лица.
Да Феланор торжественно возложил мне на голову тонкий эльфийский серебристый венец с зелеными камнями.
— Теперь ты принцесса, — подсказал он. — А через час станешь королевой.
— Ох, Феланор, — проворчала я. — Как же волнуюсь!
— Не переживай. Это, конечно, ответственность. Но что-то мне говорит, что подданным ты уже нравишься!
В качестве свадебного подарка Карл преподнес мне белые шелковые туфли. На этот раз они были мне впору, и новые.
— Набойки на них набил сам Бъёрн! — подсказал наш верный привратник, когда я туфли примерила. — Это, считай, подарок ото всех нас. Ты увидишь его в толпе. Он очень волнуется, понравятся ли тебе эти туфли, поэтому помаши его, чтоб ободрить.
— Конечно, — ответила я тихо и радостно.
И вот в назначенный час мы с Феланором рука об руку вышли на дворцовый балкон, к ожидающим нас жителям Белого Города. Я, сверкающая, словно стрекоза, и он — светлый принц Белого Города, в белых одеждах, шитых серебром и золотом!
Старый друид, похожий на лешего, в зеленых одеждах, соединил наши руки, связал их стеблями цветов. И мы проговорили слова клятв верности друг другу.
И тогда над дворцом взошла радуга, и взлетели в небо сотни тысяч белых бабочек.
Феланор сказал — это необычный, но добрый знак.
Почти как снег летом.
Мы стали королем и королевой Белого Города.
И, с замиранием сердца приветствуя своих подданных, я отыскала в толпе Бъёрна и Тильду, и помахала им рукой.
И они радостно махали мне. Тильда даже подскакивала от радости. Ведь она и не мечтала стать гостьей эльфийского города, да еще и лично приглашенной королевой.
Праздник закатили просто невероятный!
Угощения было так много, что хватило на всех. И дичи, и вина, и сладостей. Но главным украшением стола оказался мой торт. Мой прощальный торт — потому что с моей профессией поварихи я, увы, прощалась.
Его резали на маленькие кусочки, чтоб могли попробовать все желающие.
И многим он показался самым вкусным, что только приходилось пробовать за всю жизнь!
А рецепт… рецепт теперь знал только Карл и его верная команда поварят.
Что до Якобса…
Ох, уж этот Якобс!
Конечно, его ловили. Поговаривают, что в разных частях города его видели, когда он нежился на солнышке, развалившись в кустах шиповника. Но отловить его никак не удавалось. Он был ловкий, как черт. И таинственным образом исчезал всякий раз, когда стража к нему подкрадывалась и начинала окружать со всех сторон.
Управы на него не было!
Но в каждом городе, думаю, найдутся один-два беспокойных недобрых призрака.
А под конец празднования, когда стемнело и в небо запустили золотые цветы салютов, среди гостей вдруг обнаружился мой бывший муженек.
Одному небу было известно, как он умудрился пробраться в Белый Город! Кто его пустил! Но, видимо, это были еще проделки Катарины и ее черной стражи, которая за пятак пустила б и горного тролля с каменной дубиной…
Муженек был растрепанным, словно только что с дороги. Его галстук съехал на сторону, за собой он волочил желтый потрепанный чемодан, разбухший от вещей, напиханных туда.
— А этот что тут делает?! — увидев незваного гостя, грозно вскричал Феланор, перегнувшись через перила. — Кто разрешил пускать?!
От этого грозного окрика бывший муженек заметался, словно пойманный заяц, забегал. Но Бъёрн ухватил егоза шкирку, и поднял вверх, как нашкодившего кота.
— Выдворить сию минуту! — грозно крикнул Феланор.
— Но-но-но, —запротестовал, заикаясь, муженек, — как же так?! Я-я-я заплатил за вход! Я-я-я только что прибыл! Нельзя меня выдворять! Я буду жаловаться!
И он задрыгал ногами, силясь освободиться от хватки Бъёрна под оглушительный хохот собравшихся на дворцовой площади гостей.
Бедный муженек…
Он смотрелся таким жалким, таким растерянным, что даже смеяться над ним было грех.
— Верните мерзавцу его деньги, — крикнул Феланор, — и тотчас же прочь
