Civilization (СИ) - Коллингвуд Виктор
Вскоре, однако, возникло недовольство среди торговцев — по ним ударила возникшая инфляция. Тут не привыкли, что цены постоянно растут (дикие люди, что сказать), миттанцам нравится, когда все стабильно — сколько хора ячменя стоила при делах, столько и должна стоить сейчас.
Пришлось вводить ауру — чисто золотую монету — а монеру оставить как серебряную монету. Соотношение нарушилось, теперь в 1 ауре было 210 рангов, в монере — 60. Это несколько восстановило репутацию нашей валютной системы.
Последние десятилетия вообще ознаменованы бурным развитием торговли. Завоевание долины Ары и выход к южным и восточным морям, союз с атласцами — все это очень способствовало ее развитию. Наши товары ударными темпами уходили во всех направлениях. Торговля с другими цивилизациями приносила просто таки головокружительные прибыли — иноземные товары продавались в десятки раз дороже цены закупки. Очень выгодна была торговля с Шан, ремесленники которой искусно обрабатывали драгоценные камни, ткани, изготавливали самые разнообразные предметы роскоши. От них поступало много изделий из бронзы — сосуды, тарелки, чаши, лампы; разная домашняя утварь, браслеты и кольца, канаки поставляли отличное оружие, ремесленные товары, изделия для металлообработки, отличные виды тропического дерева, и пр.
Но все это благополучие привело к быстрому росту роскоши и распадению некогда более-менее единого общества.
В своем мире я привык к тому, что люди, заработав некоторые деньги, стараются и далее их преумножать, делая вклады или инвестиции, приобретая недвижимость или произведения искусства. Но здесь все было по-другому. Получив на руки живые деньги, большинство миттанцев начинало тут же их тратить, вкладываясь в демонстративное потребление. Стремление поразить друзей и недругов своей экстравагантностью оставило далеко позади все иные мотивы.
Слишком поздно я понял, что одним из виновников был я сам. Я не дал людям Миттаннии концепции загробного мира и загробного воздаяния. Если бы они знали, что со смертью их поступки будут предметом суда, и мотовство будет наказано заключением в ад, а бережливость в этой жизни вознаградится раем — они бы вели себя несколько по-другому.
Проникающая в жизнь страны роскошь вызывала осуждение приверженцев старины. Все чаще я сталкивался с этим напрямую.
В этот раз мне пришлось разбирать в суде дело о запрете роскоши. Жители города Стабия с жалобой на своих авуров — жрецов-муниципалов, являвшихся среди прочего и блюстителями нравственности. Те запретили жителям одеваться в одежды из тонких материй с бахромой по подолу и носить украшения из золота, определенные виды сандалий из крашеной кожи, а также применять косметику.
Услышав суть дела, я сразу же мысленно занял сторону истцов — действительно– какое дело каким то моралистам, что люди должны носить или стоит ли им разрисовывать лица? Это недопустимое вторжение в частную жизнь, и вообще — смехотворно!
От авуров выступил их глава — бритоголовый (по старой моде) высокий демарх, из уважаемого древнего рода. Одетый в темно — красную ст’олу с бахромой по краю, из под которой виднелся белый пастрон — очень консервативный наряд — он вышел вперед, опираясь на свой жреческий посох. Он произнес речь, которая показалась мне примечательной и изменила мое мнение о предмете спора:
'Посланник и сограждане великого Союза! Нужда заставила меня придти сюда, нужда, которая не может быть исчислена ни талентами ни фарсангами, ни хорами. Ведь как исчислить горе матери, чье дитя погибает? Как сосчитать беду мужа, чьей дом разрушен, а семья уведена в степи? Нельзя это исчислить, можно лишь прочувствовать.
Мы знаем, что воин, участвовавший в победоносной битве, вправе обить подол столы багряницей. Это обычай столь древний, что никто не рискнет сказать когда он зародился. Воины, одержавшие победу в бою, отмечаются издавна– ведь доблесть — это то, на чем держится наш мир. Стоит лишь чуть ослабить руку, держащую секиру — и соседи немедленно этим воспользуются. Те, кто улыбался и учтиво кланялся вчера, завтра вспомнят о старых долгах и обидах, и явятся за своим — а «свое» у сильного — все, чем владеет слабый.
Наш город стоит на краю степей. Каждый раз, когда из глубин Ордоса приходит караваны тассагитов, мохавов, гальвиндов, атлассцев, мы видим в них связанных рабов, захваченных у тех, кто не смог отстоять свое. И если мы ослабеем, завтра мы сами окажемся в таком караване.
Некоторые граждане Стабии считают, что все это неважно. Что стены города охраняют пустынные духи и горные великаны. Что можно одеваться как женщина и плясать, упившись хозой, что можно совершать безумства, надышавшись дыма конопли, по примеру степных племен. Что доблесть неважна, и любой может украсить себя багряницей до бровей. Лишь бы были деньги на удовольствия, а все остальное — неважно.
Я открою вам правду. Ни степные духи, ни горные великаны не придут нам на помощь, когда враг подступит к городу, чьи жители забыли как держать меч и натягивать лук. Такой город обречен, он уже обречен, хотя еще и не знает об этом — не хочет знать! Он обречен.
Может быть, вы скажете — велика ли беда, если парень оделся не по праву? Много ли вреда от того, что у него золотой перстень и фибула? Ну выпьет он в неурочный час — не рухнут же от этого стены!
Я так отвечу на это. Невелик корень омежника, но лишь капля сока из него убивает самого сильного воина. С ужасной улыбкой умирает он. Такие же улыбки я вижу на лицах гуляк, день за днем убивающих наш город.
Никому не хочется дежурить на стенах. Никому не нравится упражняться с луком, стирая пальцы тетивой. Всем хочется гулять и веселиться, как эти молодцы.
Развращенная молодежь убивает наш город подобно яду. Они отравляют остальных. Они показывают, что законы можно не соблюдать. Что можно не стоять в строю, а гулять где попало и делать что хочешь. Завтра их — и нас всех — поведут на рынок с колодками на шее, потому мы разучились исполнять свой долг, потому что кто-то подал пример — заразительный пример, отравляющий пример — и он понравился нам.
Мы должны чтить закон — древний как пески закон наших предков — иначе сгинем в песках. Я все сказал'.
Человек тяжело опустился на место. Я молчал, пытаясь осмыслить произнесенное авуром.
Все эти «великие города» — по сути, очень маленькие сообщества людей. Где все друг друга знают. Им постоянно приходится идти в бой плечом к плечу — спокойных дней у них немного. Только вера друг в друга позволяет им выстоять в строю, не бросаясь врассыпную. Доверие друг к другу, единые моральные ценности, можно сказать– братство — это залог выживания ВСЕЙ общины. И одна — две паршивые овцы способны все разрушить, разложить этот моральный сплав, ведь если можно одному — то можно всем. Они по-другому, с совершенной нетерпимостью, относятся к таким вроде бы несущественным вещам, на которые современный мне человек не обратил бы внимания.
Но надо уже что-то решать. Я отдаю дань его позиции, она во многом разумна. Но ведь мне надо как-то двигать прогресс вперед, а для этого нужна свобода, а не вот эти вот бредни. Запретами ничего не решить. Общество должно переболеть этим, и само, без всяких дурацких запретов, отвергнуть демонстративную роскошь как нечто смехотворное.
Ну и, наконец, это плохо для бизнеса. Я тут пытаюсь наладить торговые связи для продажи предметов роскоши с сумасшедшей прибыльностью, чтобы оплачивать и философов, и солдат, и еще кучу всяких причуд, а этот бритый хрен заявляет, что роскошь не нужна. Да он мне всю малину поломает!
— Пусть горожане сами решают, что дозволено, а что нет. Вы избираете авуров каждый год. Изберете нового, он примет новые законы. Я не буду решать, какие сандалии вам носить, и не обращайтесь больше с такими исками!
Бритоголовый авур выслушал меня спокойно, полузакрыв глаза. Он уже знал, что проиграет этот суд.
Знал бы я, к каким последствиям приведет мое решение…
* Фиено — фасоль, керкеро — горох.
