Столичный доктор. Том V (СИ) - Вязовский Алексей
Мне показалось, или минут через пять сын начал дышать чуть пореже? Да ну, не может быть. Скорее всего, я принимаю желаемое за действительное. Эффект так быстро не наступит. Подождем очередного замера, тогда и узнаю. Вместе со всеми.
Когда сиделка ловко сунула кончик термометра Сашке в прямую кишку, я отвернулся. Не хотелось даже смотреть на результат. А вдруг всё напрасно? Самый опытный в этом вопросе — Николай Васильевич молчал, никаких комментариев не выдавал.
— Тридцать девять и три десятых, — произнесла сиделка.
На три десятых меньше прошлого раза? Ничего не значит. Ошибка измерения, мало ли что. Фигня, короче. Я почувствовал, как мои ногти вонзились в ладонь, и разжал кулак. Не поможет ведь.
Гневанов сообщил, что показатели без изменений. Как было, так и осталось. Сергей Александрович разочарованно вздохнул. А чего ты хотел? Даже если микробы сейчас начали массово погибать, то нужно время, чтобы организм отреагировал. Я чешу в затылке. Почти наверняка у сына бактериальная пневмония? Всякие нехорошие кокки в легких? Скорее всего, так и есть — вируса гриппа вокруг не наблюдается, никто из семьи и слуг не болеет. Я уже коротко опросил окружающих. Так что если это бактерии, то пусть и наш слабенький пенициллин уработает непривычных к нему бактерий на раз, два, три…
В воздухе запахло уксусом — начали обтирать тело младенца в попытках хоть немного снизить температуру. Я вдруг вспомнил, как на скорой подрабатывал студентом еще, и меня поставили на ночь к педиатру. Поехали на вызов, а там годовалый ребенок пьяный — родители обтирали его водкой, как взрослого, вот и надышался. Зрелище не для слабонервных.
— Примерно через час обычно изменения начинаются, — тихо сказал мне Николай Васильевич на ухо.
Мы с ним рядом стояли, так что нас никто, наверное, и не слышал. Дмитрий Витальевич рядом с сиделкой возился, Великий князь что-то тихо говорил Лизе. Повторять им слова Склифосовского не буду. Не тот сейчас момент, когда стоит вселять надежду.
Еще через четверть часа температура сдала позиции, с пиретической, которая выше тридцати девяти, стала фебрильной, тридцать восемь и семь. Состояние из очень хренового перешло в просто отвратительное. Покапать бы сейчас, он же обезвожен. На такую массу… Да хотя бы четверть литра физраствора и столько же глюкозки пятипроцентной. Медленно, чтобы не перегружать сердце, которому сейчас и без того несладко приходится.
— Вы можете телефонировать, чтобы привезли стерильные растворы и системы для внутривенного вливания?
— Такому малютке… Как собираетесь обеспечить доступ?
— Через родничок, конечно же. Совсем как у той дамы, что мы у вас смотрели, помните? Только оставлять ничего не будем.
Я могу шутить. Уже хорошо. А Склифосовский может улыбаться. Тоже неплохо.
Интересно, производил кто-нибудь инъекции таким образом? Внутривенные вливания сейчас не очень распространены. А у детей — тем более. Но я сделаю. В любом случае отговорюсь, что слышал где-то. Или читал. Неважно. Лишь бы Сашке стало получше. Нет, не так. Я хочу, чтобы сын выздоровел. Именно так, а не иначе.
Вошел лакей, что-то сказал Сергею Александровичу. Тот кивнул, и махнул мне рукой, приглашая поближе. Оказалось, от Менделеева приехали с кислородом.
— Встретьте их, Евгений Александрович. Вам покажут, где можно расположиться. Всё равно лучше вас никто не знает, что надо сделать. Только прошу вас…
— Приложу все силы, — ответил я, и пошел встречать гостей.
Естественно, Дмитрий Иванович на просьбу с самого верха отреагировал максимально быстро и эффективно. Газ привезли в большом стальном баллоне, литров двадцать примерно. Выкрашен простой молотковой краской, никаких надписей. Посуда наверняка для исследовательских целей применялась, что там обозначать, если и так понятно Да и не мое это дело, мне ехать, а не шашечки. Возле кислорода стояли двое — в костюмах, штиблетах, в руках шляпы держат. Один лет тридцати, с английскими усами, щеголевато закрученными на кончиках, второй чуть старше, растительностью на лице напоминавший отца народов.
— Мы по поручению профессора Менделеева, — шагнул мне навстречу тот, что помоложе.
— Здравствуйте, господа. Меня зовут Баталов Евгений Александрович. Это у вас всё?
— Рад знакомству, — отозвался мой визави. — Морощук Иван Сергеевич, инженер. Нет, у нас еще есть оборудование. Просто сам баллон…
— Килограмм сорок, не меньше, — прикинул я.
— Сорок три, — уточнил инженер.
— Вам помогут. Прошу за мной.
Вернее, за лакеем, потому что я и сам не знаю, куда идти.
Кислорода оказалось не так уж много, по крайней мере, для моих запросов. Восемьдесят атмосфер, да еще и не до конца заполнен наверняка. Литра два в минуту… Вот и считай — в самом лучшем случае часов на двенадцать, если не случится попутных потерь. А они точно будут — тут не редуктор, а одно название, шланг каучуковый на живую нитку…
Ладно, для согревания газа можно просто опустить шланг в емкость с горячей водой. Увлажнить… Аппарат Боброва соорудить недолго, хоть из пустой винной бутылки. Примитивный носовой катетер сделаю… Только синей изоленты не хватает, чтобы скрутить всё в кучу! И ведь никто кроме меня и не виноват! Как же, подавай сразу аппарат искусственной вентиляции легких. Желательно, чтобы положительное давление на выдохе присобачили, с застоем бороться. И мониторчик сбоку, цветной. Прожектер, блин. А про такую простую вещь ни разу не подумал. Всё в облаках витаем, Евгений Александрович!
Скрипнула дверь и я повернулся посмотреть, кто там вошел. Странно, что у Великого князя дверные петли со звуковой сигнализацией. Понимаю, что Питер, сырость, но можно выделить кого-нибудь, чтобы с масленкой прошелся. Кстати, это как раз хозяин и пожаловал.
— Что у вас? — спросил князь. Недовольно слегка, но самую малость.
— Ваше Императорское высочество, — инженер Морощук бросил рукоделие, поклонился. — Доктор нам задачу поставил, сейчас решаем некоторые трудности. Максимум через полчаса всё будет готово к применению!
— Занимайтесь, — буркнул Великий князь. — Евгений Александрович, ваше присутствие здесь обязательно?
— Уже нет, Ва…
— Следуйте за мной.
И уже на лестнице его высочество сообщил, что температура упала до тридцати восьми и двух десятых, а одышка — до пятидесяти.
Хвала тебе, господи, за милость и внимание к моим молитвам!
* * *Странно, но со Склифосовским доктор Гневанов не спешил поделиться сомнениями. Зато как только меня увидел, тут же подбежал.
— Что за лекарство вы ввели? Температура падает! Думаете, сейчас начинается псевдокризис?
Устал, наверное. Потому и не спросил сразу про инъекцию. Поспать ему надо, отдохнуть, а он ради здоровья великокняжеского ребенка свое гробит. А ведь годов уже немало, силы кончаются. И веры в счастливый исход нет, потому и считает, что сейчас тот самый страшный и ужасный псевдокризис, после которого станет еще хуже.
— Дорогой Дмитрий Витальевич, — я взял коллегу за локоть и оттащил к окну. — Что за лекарство, сказать не могу. Но поверьте, после него мальчику будет только лучше. Сейчас наладим подачу кислорода, сами заметите улучшение.
— Кислорода⁈
Приходится долго и муторно объяснять, как происходит вспомогательная подача. Вообще бы, конечно, сначала опробовать все на взрослом и Гневанов мне тут же это ставит в упрек. Соглашается быть подопытным кроликом.
— Кислорода мало! — пытаюсь я возражать, но вяло. Доктор переходит в наступление, и я сдаюсь. Мы кладем Дмитрия Витальевича на кушетку в той комнате, где всё в кучу собирали, подаем ему кислород из баллона в нос.
— Очень необычные ощущения — комментирует врач, вращая глазами. — Слегка голова закружилась.
Ага, запьянел чутка. Странно, с чего? Ну конечно, вентиль открутили на полную, и драгоценный газ расходуется на ерунду. Помощники Менделеева с интересом рассматривают происходящее, тихо переговариваясь. Один даже записывает показатели — мы меряем Гневанову давление по ходу действия. Волевым усилием тесты закончены, я спрашиваю мнение доктора.
