Совок 11 - Вадим Агарев
Отступление. Матыцын и Завьялов.
— Валентин Павлович! — голосом, в котором озабоченности было больше, чем оптимизма, обратился к Матыцыну Александр Петрович Завьялов, — К глубочайшему сожалению, у Зинченко с Корнеевым произошла небольшая накладка! Не смог он переломить ситуацию и установить с ним доверительные отношения, — под конец фразы голос заместителя отдела административных органов обкома сорвался и он несолидно пустил петуха.
— Небольшая накладка, говоришь⁈ — очень тихим голосом переспросил своего доверенного человека товарищ Матыцын, — Ты чего мне тут пытаешься на мозги срать, а? Ты меня совсем за придурка держишь, что ли?
Прожигающий Завьялова взгляд и тихое, но звенящее шипение Валентина Павловича ужасали. Они пугали замзава гораздо больше, чем самый громкий и злобный крик второго секретаря. Слишком хорошо знал Завьялов, что бывает с теми, с кем товарищ Матыцын разговаривал таким вот образом.
— Не держи меня за идиота, Александр! — заметив, что его доверенный помощник вот-вот сомлеет от страха, второй человек в области ослабил хватку, — Говори всё, как есть! — потребовал он и даже попытался улыбнуться. Но вместо ободряющей улыбки, у него получился звериный оскал, — Мне нужна объективная картина! Говори!
Дёрнув кадыком, Завьялов протолкнул ком из горла куда-то вниз и начал свой доклад.
Подробностей встречи Зинченко с Корнеевым он и сам пока не знал. Подполковник почему-то всячески избегал попыток их выяснить. Но о том, что контакта у них с милицейским лейтенантом не получилось, обкомовцу было известно доподлинно.
— Не пошел на контакт с Зинченко этот милиционер из Октябрьского, — с отчаянностью смертника выпалил Завьялов, глядя поверх головы товарища Матыцына. — Это еще не всё, Валентин Павлович! Этот Асташкин из прокуратуры, который лично занимался Корнеевым… — нерешительно умолк Александр Петрович.
— Что Асташкин? — нетерпеливо повысил голос Матыцын, — Чего ты сопли жуёшь, как беременная баба? Рожай уже быстрее, слизняк!
— Нервничает он, Валентин Павлович! Как бы не сломался и сдавать всех не начал! И еще он всё время твердит, что один на нары он не сядет! — выпалил свои главные опасения Завьялов, преодолевая дрожь. — Он сегодня с этим Корнеевым встречался и тот ему наобещал чего-то ужасного! Теперь этот Асташкин гарантий для себя требует! В противном случае, он грозится дать признательные показания, как по этому Корнееву, так и по всем прежним делам!
Второй секретарь надолго задумался, глядя перед собой в одну точку. Александр Петрович сидел не жив, ни мёртв и боялся пошевелиться, чтобы, не приведи бог, не потревожить шефа.
— Ты вот, что! — приняв какое-то решение, глухо проговорил товарищ Матыцын, — Завтра к четырнадцати часам доставь его ко мне!
— Кого? — не понял Завьялов.
— Да ты, оказывается, совсем мудак, Саша! — с брезгливым сожалением и каким-то новым оценивающим взглядом смерил своего подручного Матыцын. — Корнеева, разумеется!
Глава 4
— Не кочегары мы, а плотники! — сознательно фальшивя, напевал я гимн монтажников-высотников. К которым, когда-то, в течение двух месяцев после армии имел самое непосредственное отношение.
— Доставай дела! — как вихрь ворвалась в мой кабинет заполошная Зуева, — С ума сойти, девять дел! Не вытянем мы вдвоём с Пастуховой!
Я прекратил сборы домой и, застыв, уставился на неё с почти искренним удивлением.
— Чего ты смотришь? — без симпатии, но уже и без сердитого осуждения, прикрикнула на меня Лидия Андреевна, — Данилин велел принять у тебя все дела! — она задрала подбородок и демонстративно отвернулась в сторону, выказывая мне свою обиду.
— Не отдам я тебе дела! — не менее импульсивно и дерзко глядя на её пылающее правое ухо, не подчинился я начальнице.
— Никому их не отдам, сам буду расследовать! И еще я вынужден тебе, Лидия, официально заявить! — принял я позу пионера при вносе в актовый зал школы знамени Совета дружины, — Тебе, душа моя, не удастся запихнуть меня в объятия к этой, прости господи, Галине Эдуардовне. На это ты даже не надейся! Ты мне нравишься намного больше, чем она! Сердцем своим добрым нравишься и красотой дивно-ангельской! И борщи ты варишь непревзойдённые! Нет, не отдам я тебе дела, Лида!
Оттарабанив, как Отче наш сей отлуп, я скрестил руки на груди, тем самым давая понять, насколько серьёзны мои бунтарские мысли, любовь и намерения.
Начальница впала в куриную неопределённость. Я с удовлетворением наблюдал, как две противоположных эмоции боролись на нервном, но по-прежнему прекрасном челе капитана Зуевой. Мятеж подчинённого требовал от неё сиюминутной и самой жесткой реакции. Здравый смысл и присяга взывали о том же. Но отнюдь не они одержали победу в мятущейся женской душе.
Сначала лицо Лидии Андреевны озарилось счастливой улыбкой. Потом она отмерла, сделала шаг навстречу и повисла у меня на шее. Не ограничившись этим, она еще и всхлипнула.
А секундой или двумя позже, дверь кабинета распахнулась и в неё решительно вошла вторая, но первая по штатному расписанию замша майора Данилина.
— Закрываться в таких случаях следует! — ничуть не застеснявшись, заявила она, делая вид, что не смотрит в нашу сторону. — Меня Данилин послал, велел половину дел в свою группу забрать! — недовольно пояснила она свой визит, — Давайте сюда три дела!
— Половина, это пять! — покраснев, не согласилась капитан Зуева с алдаровской арифметикой и смущенно отступила от меня на шаг, — Или хотя бы четыре!
— Ладно, давай четыре! — кисло поморщившись, уступила Ирина и вдруг желтозубо ощерившись, подмигнула Лидии Андреевне. Проявив таким образом подлую бабью солидарность.
— Нет, Ира, дела я тебе не отдам, самому мало! — снова пожадничал я и, вспомнив давнишний свой косяк, полез в сейф, — Держи, давно уже хотел тебе отдать, да всё время забываю! — протянул я Алдаровой четыре целлофановых упаковки с колготками, которых еще с десяток осталось у меня от прежних запасов.
Нахмурившаяся при моих первых словах Ирина, вдруг засияла не только прокуренными зубами, но и просветлённо-счастливыми глазами. Забыв про процессуально-уголовную развёрстку Данилина и про все прошлые невзгоды, она схватила из моих рук шуршащие пакеты. Не обращая внимания на неодобрительный взгляд Лиды, которым та наградила меня.
— Деньги отдам после двадцатого! — опомнившись, отрезала Алдарова,
