Послание из прошлого - Сергей Александрович Милушкин
Доктор неслышно подошел и мягко положил руку на его плечо.
— Не нужно, — сказал он спокойным и каким‑то очень добрым голосом. — Не нужно себя корить. Вы ни в чем не виноваты. Это жизнь. Я бы на вашем месте поступил бы точно также.
— Да что вы знаете? — в сердцах выпалил Виктор. Горячие слезы текли из его глаз и падали на джинсы — стыд вдруг исчез из он рыдал, совершенно не стесняясь и не сдерживаясь.
— Все. Я все знаю, — так же мягко сказал доктор. — Вы же сами мне только что рассказали.
Виктор поднял голову и изумленно посмотрел на старика.
— Вы же сказали, гипноз на меня не действует и ничего не получится.
Доктор пожал плечами.
— То, что случилось недавно, вы очень хорошо помните и рассказали мне чуть ли не дословно: как защищали девушку, как на вас повесили нанесение тяжких телесных повреждений, приведших к смерти. Рассказали про суд, про то, как вас предала девушка, которую вы защищали. Про срок и этап, про колонию, как вам удалось там выжить в последние семь лет… — доктор сделал паузу, потом присел рядом с Виктором на кушетку. — Про маму, которая ждала вас и не встретила… как потом пересмотрели приговор по новым обстоятельствам и как вас выпустили… про найденные магнитофонные плёнки в шкафу и голос, который вы услышали…
Но вы просили пойти еще дальше, вы просили узнать, почему тот мальчик, которым вы были — ничего не помнит. Почему в вашей памяти не осталось и следа от тех событий, будто их и вовсе не было.
Виктор повернулся и посмотрел на доктора. Сердце учащенно билось, будто бы человек, сидящий рядом, подошел к той самой черте, за которой простиралась его Terra Incognita — пропасть, черная и бездонная, но — отнюдь не пустая. Виктор нутром чувствовал, что там, за этой чертой кто‑то есть — кто‑то смотрит на него долгим немигающим взглядом, и взгляд этот отнюдь не добрый. Монстр, спрятавшийся глубоко внутри пещеры поджидал его всякий день и всякий час, в любое мгновение — где бы Виктор не находился, чем бы не занимался, — тяжелое хриплое дыхание жуткого Цербера преследовало его неотступно. Он был на страже детской тайны, ее хранителем и вечным соглядатаем.
— Господи, — простонал Виктор. — Сколько же времени прошло?
Яков Абрамович взглянул на часы.
— Четыре часа тридцать семь минут. Признаться, я шокирован вашим рассказом. Но еще больше я шокирован тем, что… ваш отец… Леша… Алексей Петрович… я всегда думал, что это… простите, болевой шок, бред тяжело раненого человека — в таком состоянии люди чего только не говорят, особенно на войне. Да и в мирной жизни, когда я оперировал уже в нашей городской больнице, бывало так, что больной вдруг неизвестно по какой причине вдруг выходил из общей анестезии, иначе говоря, просыпался, и начинал говорить такое, что у бригады волосы вставали дыбом — часто совершенно на каких‑то странных языках или рассказывая вещи, которые явно с этим больным произойти не могли никак, хотя бы потому что он живет в двадцать первом веке, а говорит про век девятнадцатый… — доктор покачал головой. — Алексей же был в полном сознании, но… мне, как доктору, было понятно, что без срочной помощи, донорской крови, я не смогу долго его удерживать…
Он попросил хранить эту фотографию, которую вы увидели на полке. Хранить и ждать того дня, пока кто‑то не придет и не узнает его. Он сказал, что такой день обязательно настанет.
Виктор почувствовал, что мелкая дрожь пробирает его с головы до пят.
— Как? Как он мог знать об этом? — тихо спросил он. — И почему я все‑таки пришел? Почему к вам? Почему не к другому доктору?
Яков Абрамович едва заметно улыбнулся.
— Вы верите в судьбу? Звучит, конечно, глупо, антинаучно… но все же?
Виктор оглядел кабинет доктора долгим взглядом и мощнейшее чувство дежавю потрясло его — ведь он уже бывал здесь, в этом кабинете, рассказывал свою историю седовласому доктору, может быть не раз и не два — и кушетка и каждая деталь в этой маленькой, доверху набитой книгами комнатке была ему знакома — от старинного коричневого абажура под потолком, до выцветших обоев со странным геометрическим рисунком. Он мог поклясться, что видел этот рисунок не единожды — а много, много раз.
Доктор внимательно смотрел на него, ожидая ответ.
— Я не знаю… не знаю…
— Не вступившись за ту девушку, вы бы не попали в колонию… а не попав в колонию, не пришли бы ко мне…
— Так что?.. все предопределено?
Доктор посмотрел на свои руки, перевернул их ладонями вверх, будто бы собирался совершить намаз, но вместо этого указательным пальцем правой руки указал на длинную и глубокую бороздку на ладони.
— Линия жизни… видишь? Ее пересекает множество других линий и куда ты направишься — выбирать только тебе. У тебя всегда есть выбор. Разве сейчас, будь у тебя такая возможность, — теперь он смотрел на Виктора со всей серьезностью, — ты бы не помог той девушке? Зная, что тебе придется провести за решеткой долгих семь лет?
— Я бы поступил точно также, — тихо сказал Виктор. — Ни капли не жалею о том, что произошло.
— Ценой своей жизни твой отец спас большую часть отряда, успев за пятнадцать минут до нападения предупредить командира. Если бы у тебя была возможность…
Виктор похолодел. Он знал, что будет дальше. Он знал, какой вопрос задаст доктор.
— … если бы то мог, если бы существовал хоть малейший шанс его спасти, предупредить — ты бы сделал это?
Виктор покачал головой.
Доктор долго молчал, потом, словно очнувшись, встал с кушетки, прошел к столу и тихо сказал.
— На задней стороне фотографии есть надпись. Алексей сказал, что ты поймешь, о чем речь и сможешь сделать правильный выбор.
Он добавил, что верит в тебя. И…
Виктор посмотрел на доктора. В глазах старика
