Холодное лето 1402-го. Том 1 - Сергей Владимирович Руденко
Найдя взгляд замершего соседа, я вдруг «неожиданно» сменил гнев на милость:
— Если в кровную родню досталось такое позорище, что уж тут ждать от остальных. Ты собирался оскорбить мою матушку?
Парень понял, что смерть кажись, отменяется, но не сумел выдать ни слова, и поэтому яростно затряс головой, показывая, что «ни в жизнь и ни когда ничьих матушек не собирался оскорблять».
— Ладно, ты сожалеешь? — уточнил я (снова множество кивков), — тогда убивать тебя было бы и впрямь жестоко…
По-прежнему не сказав ни слова, парень еще пару раз кивнул, окончательно успокаиваясь, но и фактически признавая, что оскорбление все же было.
— Ну и нечего тогда разводить между добрыми соседями вражду. Бывай, пойду я, — игнорируя всех остальных, напоследок уточнил доверительно, и можно даже сказать по-дружески. — Тело все еще болит, да и не вся сила вернулась ко мне. Но ничего, я тех тварей, что пока еще уцелели — непременно найду… — сообщил это, я неторопливо проследовал во двор, сопровождаемый ошарашенными взглядами молодежи обоего пола.
Единственное, что несколько отравляло ситуацию — это необходимость все рассказать наставнику. Серебра-то лично у меня не было. От слова «вообще».
Глава 2
Полтора «ливра» самоуважения
Городок Бон-сюр-Сон, время после полудня
(10 февраля 1402 года, тот же день)
Когда я устало прошкандыбал в дом, наставник пребывал на кухне и увлеченно колол полено. Сейчас здесь была самая теплая и востребованная комната, если конечно, не хочешь у себя в спальне под одеялом. Бродить вокруг да около не хотелось, но вывалить ему все и сразу все-таки не смог, поэтому начал издалека.
— Как думаешь, — проявил я дипломатичность, — наше с тобой лечение могло стоить полтора ливра? (они оба могли бы питаться с местного рынка на эту сумму не меньше года и это безо всякой экономии — прим.)
Дядюшка вопросу не удивился. Отложив топор, он сначала глянул на свою ногу, потом, упер взгляд в потолок, будто что-то мучительно пытаясь вспомнить, и только после этого заговорил:
— Твое лечение я считай и не видел, знаешь же, не ходил поначалу, а поэтому оценить не могу. Но мне наложили несколько швов и отняли ногу. Швы они и есть швы, хотя и здесь можно навертеть так, что хлопот не оберешься. А вот нога — это может лишь показаться чем-то простым. Возьми топор — «тюк!» — и все, но нет. Отняли ее так, что воспаления считай, что и не было. Да и в остальном у меня претензий нет. К своей деревяшке, конечно, пришлось привыкать, но видел я одноногих, кому на конце кости скол оставили или еще какую глупость… В общем, думаю, да. Полтора ливра серебром — это честная цена за такую работу, — словно чтобы подкрепить весомость своего заключения, Жан хлопнул себя по колену и вернулся к топору, не пытаясь что-то уточнить.
— Тогда нам надо заплатить кучу денег, — смущенно сообщил я. — Может и не прямо завтра, но придется. Взамен я потребовал вернуть Роха…
Уцелевший жеребец получил кличку за густой иссиня-черный цвет. «Рохами» — на местном, судя по всему германизированном диалекте, звали грачей.
— Не беспокойся, ты правильно поступил! Если они не испортили жеребца, то в любом случае такой боевой конь, даже в нашем захолустье, не может стоить меньше 20 ливров.
— Я, честно говоря, беспокоился, сумеем ли мы содержать себя и дом, а теперь вот еще и он…
— Ты же не собирался прожить с нашего поля или и вовсе пойти гнуть спину на кого-то из местных купцов⁈ Для первого — у нас слишком мало земли, а второе —…об этом я и думать не хочу! — снова отложил топор Жан.
Я пока так далеко не заглядывал, но ответил, конечно же, подчеркнуто возмущенным взглядом. Мол, да как ты мог такое даже подумать⁈ Кивнув, мне подтверждая, что иного и не ожидал, дядюшка вдруг вывалил:
— Твоему роду пристало кормиться только с копья. Ну, торговать, правда, тоже можно было бы, — с едва скрываемой брезгливостью признал он, — но что об этом. У нас не хватит серебра, чтобы собрать даже на самый малый караван, с которого была хоть какая-то возможность заработать. Люди, повозки, животные, да и сам товар — все это обойдется слишком уж дорого… — ненадолго о чем-то задумавшись, он неохотно уточнил. — Разве что усадьбу заложить, но торговля сейчас чересчур опасна и велик риск, в случае неудачи, остаться и вовсе бездомным, а значит — потерять и права здешнего горожанина. Нет, лучше бы обойтись без этого…
Я сидел, опасаясь моргнуть лишний раз. Эти нежданные размышления дядюшки, поведали мне о моем собственном предположительном статусе куда больше, чем все доступные ошметки воспоминаний.
«…Блин, да кто же я такой? И ведь не спросишь. Вот что может быть подозрительнее, чем пацан, который не помнит, кто он такой? Судя по гнилым языкам малолетних болванов, Дирк и правда, был чьим-то незаконнорожденным отпрыском. Вряд ли сыном крестьянина, раз за мной, простите, 'не западло» присматривать такому необычному человеку, как ты. Нет, не меньше того интересно, а кто ты сам такой, «дядюшка Жан?»
Очень кстати в памяти всплыло, что латыни Дирка учил тоже он, но откровения на сегодня, кажись, закончились. Мне оставалось только наблюдать, как наставник вернулся к своему топору, и продолжил ловкими выверенными движениями щепить лучину.
Неудачные образцы он отбрасывал к печи, скорее всего, как обычно, они пойдут на растопку, а вот те, что получше, они станут освещать наши тихие почти семейные вечера…
— Эй, хозяева? — голос донесся не с улицы, а уже со двора, и окончательно разрушил сложившуюся идиллию, а значит, не стоило надеяться на еще какие-нибудь оговорки.
«…Ну, кого там черти принесли…» — чуть не выдал я вслух от неожиданности, но вовремя прикусил язык. Не стоило слишком уж отличаться от вежливого и сдержанного Дирка. Так и до беды недалеко.
Сообразив, что неизвестного гостя, как единственному ходячему в нашей компании, лучше бы встретить самому, я подорвался и, успокаивающе кивнул попытавшемуся встать дядюшке.
* * *
За порогом и правда, был чужак.
Юный щегольски принаряженный парень с коротким мечом на поясе. Он находился уже внутри двора, хотя так и не было принято. Но вряд ли это его вина. Очевидно, я в волнении не запер калитку, когда думал о том, как же сообщить наставнику о новых и немаленьких расходах.
— Мое почтение, — весьма корректно, пусть и без хоть какого-то подобострастия поклонился он. — Мой хозяин только что прибыл в ваш город, и хотел бы остаться в нем месяца на три-четыре, а может даже и до конца лета. Не примешь ли на постой? Я знаю, что горе посетило ваш дом, и пусть полученное серебро не залечит душевных ран, но оно пригодится, чтобы покрыть хотя бы часть других потерь…
Одно
