Мир совкового периода. Четвертая масть - Игорь Черемис
Отец Аллы посмотрел на дочь, потом – на мать. Перевел взгляд на меня – нехороший у него был взгляд, оценивающий. А потом он каким-то неуловимым движением освободил правую руку, на которой висела Алла, как-то слишком легко шагнул вперед – и протянул эту руку мне.
– Ну, будем знакомы, Егор, – сказал он. – Мать права – поговорим, посмотрим… а там и решим…
«…твою участь» – отчетливо повисло в наполненном шумом воздухе аэропорта «Домодедово».
***
Руку я ему, разумеется, пожал – и он не упустил возможность сдавить мою ладонь так, что я был готов завопить от боли. Но не завопил – лишь улыбался, сдерживая рвущийся изнутри крик и пытаясь хоть немного сжать его руку в ответ. Не слишком удачно – эту рабочую лопату и стотонный пресс, наверное, не брал, – но тут засчитывалась и простая попытка. В общем, в этом раунде мы остались каждый при своих.
Ну а потом настал мой черед наносить удары – больше моральные, конечно, но тут привычные правила не работали. Алла поделилась с отцом, что в Москву мы поедем на «машине Егора» – она так и сказала, хотя до этого я самолично слышал, как она называла её «нашей». Потом я выдал ему термос с «адмиральским» кофе – и был вознагражден очень задумчивым взглядом. Ну а потом я показал всё, на что был способен за баранкой этого пылесоса – «Победа» не предназначалась для скоростной езды, и поэтому большую часть пути я спокойно тошнил в общем потоке, лишь иногда ускоряясь, чтобы обогнать особенно медлительные «Жигули» или «Волги». На МКАДе было попроще, но и там мне приходилось регулярно возвращаться в правый ряд, чтобы пропустить каких-то гонщиков, не боящихся злых гаишников.
В общем, когда мы подъехали к дому на Новоалексеевской, я серьезно вёл в счете – правда, никаких гарантий, что отец Аллы не скинет карты и не объявит соревнования по боксу, у меня не было. Я лишь надеялся на произведенный мною эффект и на его благоразумие. В конце концов, должен же он был хоть что-то взять от матери?
На дачу мы не вернулись по нашему общему решению. Дорога из глубины сибирских руд, в которой отец Аллы строил свою Байкало-Амурскую магистраль, занимала как бы не сутки; я предполагал, что в доставке будущего тестя на историческую родину были как-то задействованы ручные дрезины, сани с собаками и, возможно, вертолеты малой гражданской авиации. В общем, ему надо было банально привести себя в порядок и воспользоваться благами цивилизации, недоступными в городках участников великой стройки. Ну и просто поваляться на диване, который мы с Аллой освободили.
И вот тут ему удалось впервые удивить меня. Отец моей девушки какое-то время провел в большой комнате, чем-то гремел, что-то двигал. А потом он заглянул в комнату к Алле, в который мы с ней ждали объявления моей участи, и как-то безразлично спросил:
– А чего вы тут кувыркаетесь? Жили бы на моём диване. Я там всё убрал, всё равно мне до возвращения будет не до этих дел. Пошли!
Мы подчинились.
Комната теперь выглядела чуть более большой, чем раньше. Все принадлежности для черчения были куда-то убраны, лист с кульмана снят и, кажется, помещен в черный тубус, который появился в самом углу комнаты. Кульман тоже был разобран – доска выглядывала из-за двери, а сам он в сложенном состоянии лежал в углу, рядом с тубусом. Бумаги, которые Алла достала из ящика и вернула на стол, тоже куда-то делись.
– Вот, располагайтесь, молодежь, – сказал он и вышел из комнаты.
Мы с Аллой переглянулись, и она запоздало крикнула вслед отцу:
– Папуль, спасибо!
Это было почти необъяснимо; впрочем, я предполагал, что Елизавете Петровне, которая сейчас хозяйничала на кухне, удалось незаметно прошмыгнуть в комнату к сыну и научить того уму-разуму. Но это были лишь мои домыслы – мы сидели за закрытой дверью и ничего особо не слышали.
– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил я.
– Не-а, – Алла мотнула головой. – Но, думаю, он тебя принял… хотя, наверное, ещё не до конца.
***
