Разбойник (СИ) - Прохор Смирнов
Да, каждый лиглинг в возрасте года удостаивался своего имени от Старейшин. Каждый лиглинг был частью племени, был его верным воином, охотником, а каждый другой соплеменник – его другом и роднёй. Каждый лиглинг был привязан к логову, где он всегда мог получить всю помощь, которая могла бы ему пригодиться. Где он неизменно оказывался бы в кругу друзей.
Конечно, если лиглинг – не машарагадунгва. Тогда племя отторгало его себя, как проклятого духами и оставленного предками, как чудище с Той Стороны, грозящее разрушением и упадком племени. Его помечали полосой сока особого дерева вандушмаргун, который чуял всякий лиглинг, и изгоняли прочь. Тогда у такого лиглинга не было своего имени, ведь Старейшины давали его только члену племени. Тогда у лиглинга не было и племени, которое делилось бы с ним едой и защищало от опасностей. Не было у него и логова, где он мог бы провести время среди сородичей и почувствовать себя в безопасности.
И Квадунгурарашава за пять лет изгнания убедился: если и можно умереть, оставшись живым – то для этого надо родиться машарагадунгвой.
[1] Имя «Квадунгурарашава» в переводе с языка лиглингов Восточных лесов означает «охотник, смотрящий из кустов». (прим. авт.)
[2] Собственно, значение имени, которым вождь окрестил Квадунгурарашаву – «Волунарарашава» («проклятье, сидящее в кустах») (прим.авт.).
Глава 3. Скованные одной цепью
В этом мире солнце большую часть года вставало рано, поднималось высоко и палило нещадно. Время от времени набегали тучи, устраивая настощяий потоп. Впрочем, скоро всё снова сменялось ярким солнцем. Такая погода была идеальной для бесчисленного множества растений, как местных, так и завезённых из остального Рейбора. За неё любили этот мир и бесчисленные аристократы, маги, как смертных, так и Старших рас, наслаждающиеся удивительно тёплой погодой. А вот работникам, в основном рабам, горбатящимся на плантациях и рудниках, такое солнце не сулило ничего хорошего.
Их поднимали всегда с первыми лучами солнца. Даже для тысяч рабов-грайдцев, разбросанных по всему этому миру, самых стойких и выносливых существ Рейбора, на огромной плантации или в бездонных рудниках работы всегда хватало на полный день. На плантациях они собирали урожай растения налатолл, известного среди грайдцев как мафшахерх. С самого утра им необходимо было проверить инвентарь перед рабочим днём. Затем, пока солнце было ещё низко, они пропалывали грядки, чистили дорожки, дворы усадеб, сараи и конюшни. Когда солнце становилось в зенит, начиналась самая мучительная часть дня. Мафшахерх раскрывал свои бутоны только под яркими лучами солнца, обнажая сероватые пушистые кисточки. Их-то и надо было собирать грайдцам с самого полудня, аккуратно складывая кисточки в корзину, заботясь о том, чтобы ни одна не упала в пыль или не смялась. Вечером, когда солнце почти садилось, счастливчики отправлялись сторожить огромную виллу хозяина, присутствовать на приёмах в качестве охраны или совершать куда более тёмные дела во благо своего господина. Другие же, завершив сбор мафшахерха, должны были убрать инвентарь и, пока не прозвенит зовущий к отбою колокол, подкапывать, поливать, укреплять стебли, кусты и ростки мафшахерха.
Такая изнурительная каждодневная каторга зимой, когда для мафшахерха было слишком холодно, чтобы раскрываться, сменялась не менее мучительной работой в шахтах, обычно принадлежащих тому же собственнику, расположенных на другом конце мира. Хотя грайдцы и были самым выносливым видом Рейбора, даже они были вовсе не железными. За сотни лет большинство хозяев уже наловчилось и стало внимательными господами, не допускавшими покупки слишком старых или, наоборот, слишком молодых рабов. И, кроме того, многие из них были по-настоящему эффективными собственниками, и с пониманием относились к неизбежному износу своих трудящихся. Так что все прекрасно понимали: если ты попал в рабы – ты труп.
Так, по крайней мере, объясняли Гросоху те немногие более старшие рабы, которые были готовы делиться какой-никакой житейской мудростью с новоприбывшими. Теперь уже не осталось ни одного из них, а сам Гросох запомнил: желание поступиться своим ради другого редко кончается хорошо.
Он пододвинул свою корзину, уже наполовину наполненную кисточками мафшахерха, поближе и принялся дальше обрывать ближайший куст. Его покрытые грубой кожей пальцы почти не чувствовали мягкости кисточек, только какое-то едва различимое прикосновение. И тем не менее он старался не сжимать нежные кисточки слишком сильно – а то вдруг рассыплются…
Хотя Гросоху-то какая разница, если подумать? Да, всем рабам давали лишние подачки за каждую лишнюю собранную кисточку. Для этого специально выводили всех рабов в поле, демонстрировали счастливщиков всем на зависть и раздражение… Но какой толк в этих подачках? Что помешает Гросоху прямо сейчас просто смять эту кисточку в руке?..
Грайдец сердито помотал головой. Такие мысли всегда ставили его перед каким-то выбором, которого он не понимал. Лучше уж не думать: так меньше мучаешься.
Он опять покачал головой и посмотрел на солнце. Оно уже было совсем высоко, а на небе – ни облачка. Гросох не любил жару: от неё потеешь и становишься совсем тупым…
– Не смотри на солнце, – послышался ворчливый голос. – Оно выжжет тебе глаза.
Гросох обернулся – за ним стоял старый грайдец, который работал здесь ещё до Гросоха. Имени его Гросох не знал – рабы вообще не делились друг с другом своими именами – поэтому про себя так и называл его Стариком. Этот грайдец не был особо щедрым на советы, но хотя бы не задирался. Это уже была большая редкость.
– Я знаю, – пробурчал Гросох. Старик окинул юнца недоверчивым взглядом.
– Все вы, молодые, вечно всё знаете, – проворчал он. – Что ж тогда…?
Следующего слова Гросох не понял. Старик был из другого мира, и говорил смешно, как маленький ребёнок, не научившийся ещё толком произносить звуки. Иногда понять, что он имеет в виду, было сложно, но в целом Гросох справлялся. По крайней мере, он говорил на языке грайдцев, а это уже куда лучше.
– Не мни так мафшахерх! – снова заворчал Старик. Гросох вдруг заметил, что, задумавшись, чуть не смял в руке сразу несколько пушистых кисточек. Он сердито фыркнул. Думать вредно!
– Тебе-то что, если б и смял? – огрызнулся он.
– Хозяин такого не любит, – буркнул Старик. – Не надо лишний раз злить его и его надсмотрщиков.
Гросох обнажил
