Хитрая затея (СИ) - Казьмин Михаил Иванович

Как выяснилось, очень даже сказалось. Из Разрядной палаты Ваня двинул ко мне и похвастался бумагой, свидетельствовавшей о третьем разряде. Что ж, не только его это успех, но и в немалой степени мой собственный. А если найду, как уберечь моих учеников от того, через что пришлось пройти Ване — будет не просто успех, а триумф. Нет, никаких «если» — когда найду!

…Тем временем отбытие в Александров неумолимо приближалось. Варя озаботилась составлением списка того, что надо будет взять с собой, я же принялся загружать Смолина, поставив ему две задачи, решать которые ему придётся в наше отсутствие. Одна из тех задач особой сложностью не отличалась — нужно было поддерживать в доме чистоту и порядок, зато вторая не блистала простотой, потому как Смолину всё же надлежало наконец выбрать, кого из слуг он возьмётся готовить себе на замену.

Ещё я от души подбросил работы почте, отослав объёмную и увесистую посылку своему университетскому приятелю Альберту фон Шлиппенбаху, куда вложил пару револьверов, карабин под револьверный патрон, пару охотничьих ружей с машинкой для снаряжения патронов, да самих патронов не пожалел, загрузив их двенадцать сотен револьверных и три сотни охотничьих с разным снаряжением — пулями, дробью и картечью. Уж он-то оценит по достоинству, да и отблагодарить товарища стоило, это же его подарки подтолкнули меня к созданию нового оружия. [1] Ну и, понятно, коммерческий расчёт тут тоже присутствовал — если я всё понимаю правильно, скоро пойдут заказы из Пруссии, потому как хотя бы соседям своим Альберт новыми стреляющими железяками обязательно похвастается, а помещики в Восточной Пруссии толк в оружии очень хорошо понимают.

Написал я и профессору Левенгаупту. Длинное письмо написал, длинное и обстоятельное, с рассказом о своих учебно-артефакторских достижениях и провалах, главным образом, конечно же, о достижениях. Профессору Хюбнеру, преподававшему мне артефакторику, тоже написал, хотя и несколько короче. Впрочем, делиться с обоими подробностями и тонкостями своей методики я не стал, да и общие её положения изложил довольно обтекаемо. Всё-таки, раз уж я решил стать в этом деле первопроходцем, значит, так тому и быть, и нечего даже столь многомудрым учёным мужам тут меня опережать, хотя тому же Левенгаупту оно и не надо, он куда больше увлечён общими проблемами магии как явления и магиологии как науки, а относительно Хюбнера я надеялся, что он и самую суть тут не сразу поймёт, слишком для его педантичной натуры всё это окажется новым и непривычным.

Раз уж зашла речь о Левенгаупте, скажу и о том, что я в очередной раз взялся по его методе упражняться с предвидением, а то что-то оно меня долго не радовало. Хотя, впрочем, объяснить такое положение можно было и тем, что всё, со мной за последний год происходившее, вполне подлежало прогнозированию исключительно путём логических умозаключений, да и то не особо сложных. Однако же, насчёт эпического провала Ивана могло бы и шепнуть на ушко — пусть лично меня этот провал затронул лишь косвенно, но затронул же…

На этот раз ощущения после умственных упражнений остались самые благоприятные и никаких сложностей, которые могли бы подстерегать меня в Александрове, предвидение не обозначило. Вот и хорошо, если кому сложности и нужны, то уж точно не мне, без них как-нибудь обойдусь. Зато без каких-либо вразумительных причин и даже без малейшего повода вспомнилась дурацкая история с неудавшимся ограблением дома Ташлиных. К чему бы это? Уж вряд ли я стану этим заниматься — я ведь уже совсем скоро убываю из Москвы, да и Шаболдин говорил, что розыск там не сегодня-завтра закроют, даже если так и не удастся опознать убитого вора. И с какого, спрашивается, перепугу предвидение мне о том вдруг напомнило? Или это так, просто пришло на ум? Как бы там ни было, мысли о том деле я признал несвоевременными, а потому и неуместными, что и помогло мне отодвинуть их подальше. Чем нагружать голову, мне и так хватало, и я принялся за очередное уточнение плана своей диссертации — кому с Ташлиными разбираться, найдётся, а уж с моими попытками оставить своё имя в науке никто ничего за меня не сделает.

Впрочем, не так много успел сделать и я сам, потому что подошло время обеда, а затем Варя в очередной раз принялась проверять список подлежащего увозу имущества…

За два дня до отъезда я предметно поговорил с Лапиным — нужно было чётко и ясно обозначить работу, которая мне от него требовалась.

— Вот что, Ваня, — втолковывал я ему, — артефактора я из тебя выучил хорошего, ты сам это понимаешь, я тоже понимаю, — Ваня согласно кивнул, пока не соображая, куда я клоню.

— Работы для хороших артефакторов у меня хватает, — продолжал я, — как и денег, чтобы за такую работу платить. Но от тебя мне этого мало.

— Это что значит — мало? — не понял Ваня.

— То и значит, что мало, — я позволил себе усмехнуться. — Напомни-ка, сколько мы с тобой провозились, пока учёба не пошла на лад?

— Ну да, было дело, — смущённо признал он.

Поскромничал Иван, ох как поскромничал… Он тогда на пятый день только начал привыкать, как правильно готовить себе рабочее место. То есть, в приказном порядке я его к этому принудил в первый же день, а вот понимать, почему надо именно так, а не иначе, он стал на пятый. Я, правда, и сам хорош, неправильно оценил уровень, с которого Ваня начинал, но теперь-то я такой ошибки не допущу.

— И потому, Ваня, мне от тебя будет нужна помощь в обучении заводских артефакторов, — подвёл я Ивана к главному. — Я как раз для того в Александров и еду. А потом уже готов буду поставить тебя на саму артефакторскую работу.

— Думаешь, я справлюсь? — без особой уверенности спросил Ваня.

— А куда ты денешься? — пожал я плечами. — Жалованье ради такого случая положу тебе, как у мастера. Дальше — посмотрим, как работать будешь. Ну что, согласен с такими условиями?

Недолго, какие-то несколько мгновений, подумав, Ваня согласился. Ну а что, жалованье мастера всяко больше, нежели у простого работника, а парень жениться собирается… Да и сообразил, наверное, что мне его после мастерских денег посадить на работу с понижением жалованья тоже невместно будет — малый он, пусть и не особо опытный, но умный, это я ещё по гимназии помню.

…Долго ли, коротко ли, но настал день, когда отправиться в путь нам всё же пришлось. Собственным выездом [2] я пока не обзавёлся, но от предложенной отцом кареты тоже отказался — железной дорогой получалось быстрее. Встречу в Александрове нам должен был обеспечить заводской управляющий. С задачей этой Фаддей Степанович Самойлов уверенно справился, прибыв на станцию в большой коляске, где и ему место нашлось, и нам с Варварой и Иваном, и нашим пожиткам. В доме, что в прошлом году занимали Василий с Анной, жил теперь сам управляющий с семьёй, поэтому для нас сняли другой, почти такой же, да ещё и неподалёку от завода. Прислугу Фаддей Степанович тоже нанял, в общем, быт нам благоустроил. Остаток дня ушёл на устройство на новом месте, обед у управляющего, знакомство с его семейством — довольно миловидной супругой Ириной Андреевной, и совсем ещё маленькими сыном Николенькой и дочкой Настенькой, да на отправку Ивана в снятую для него меблированную комнату. На завод я решил идти завтра.

Со стороны главных ворот завод наш выглядел таким, каким я запомнил его по прошлому разу, но стоило мне пройти мимо старых цехов, как открывшийся вид меня прямо-таки поразил. Нет, я, конечно же, знал, сколько земли досталось нам от Бельских, но… Одно дело просто держать в голове некое, пусть и немалое, количество десятин, [3] и совсем иное — видеть воочию, сколько на них построено. Да уж, породнение с Бельскими оказалось правильной идеей… Особенно, когда за дело взялся я.

Моё поручение оформить Ивана Лапина мастером и приписать пока его к моей же особе Самойлов переадресовал заводской конторе, где Ваня пока и остался, а сам отправился сопровождать меня в осмотре новых цехов. Осмотр меня в общем и целом удовлетворил — сами цеха, за небольшим исключением, уже построили, сейчас в одних ещё продолжалась отделка, в других уже ставили оборудование, возле третьих расчищали от строительного мусора землю. Усердие управляющего в поддержании внутри заводской ограды чистоты и порядка мне понравилось, за что я тут же выразил Фаддею Степановичу благоволение. Доброе слово, как известно, и кошке приятно, вот и для Самойлова оно стало полезным для общего состояния души дополнением к изрядному жалованью, что платил ему отец, и воодушевлённый моей похвалой Фаддей Степанович повёл меня показывать остальные свои достижения.