Сергей Бузинин - Последняя песнь Акелы. Книга вторая
— Прошу прощения, сэр… то есть Фрэнк, — явственно сглотнул слюну Дальмонт, — но с вашего… твоего позволения я бы отнес большую часть этого богатства, — корнет указал на банки с консервами, — своим людям. Нас и раньше кормежкой не сильно баловали, а последние две недели мы новые дырки в поясах чуть не каждый день вертим, сэр. Люди недоедают, а ваш подарок был бы неплохим подспорьем…
Дожидаясь, пока Дальтон распределит «манну небесную» среди своих солдат, Бёрнхем от скуки взял с узкой самодельной койки томик в потрепанном кожаном переплете. Он приготовился прочитать один из тех псалмов, что Дальмонт шептал под обстрелом, но, к его удивлению, на белых плотных листах виднелся не текст библейских откровений или какого-нибудь романа на худой конец, а невзрачные клочки бумаги, аккуратно наклеенные на плотный картон.
— Знаете, Генри, — сказал Бёрнхем, глядя, как мальчишка жадно, но в то же время аккуратно поглощает пищу, — я тут еще немного посвоевольничал, и наткнулся на такую вот вещичку, — он положил на стол удивившую его находку, — мне кажется, что это марки… Но если я прав, то их ведь нужно на конверты клеить, а вы собираете… Или у вас настолько обширная аудитория, что марки для писем нужно запасать впрок?
Дальтон, прекратив жевать, на минуту задумался и, тряхнув головой, ответил вопросом на вопрос:
— Сэр… простите, все никак не могу привыкнуть, Фрэнк, что вы сделаете, если найдете бумажник, набитый ассигнациями?
— Отдам владельцу, конечно, — пожал плечами Бёрнхем, потом, поколебавшись, добавил: — Вот только искать его буду не очень долго и усердно.
— Так вот книжица, которую вы держите в руках, равноценна такому бумажнику. Здесь только часть моей коллекции, самая, признаюсь, ценная. Эти, как выражаются многие, клочки бумаги, испачканные почтмейстерами, никогда не падают в цене. С каждым годом они становятся дороже и дороже, потому что их мало и становится меньше. Обратите внимание на этот экземпляр. Это знаменитый «Голубой Маврикий», в мире их осталось не больше пяти десятков. Ведь только из-за того, что гравер ошибся, почти весь тираж был уничтожен. А оставшиеся экземпляры многократно выросли в цене. Или этот… — Дальмонт любовно погладил картинку, — это александрийская почтмейстерская марка, так называемый Голубой мальчик. Впрочем, Фрэнк, это интересно только коллекционерам. Могу только повторить — подобная коллекция помимо всего прочего неплохое вложение капитала.
Потрясенный новой для себя гранью человеческой глупости, Бёрнхем торжественно произнес:
— Корнет Дальтон! Слушайте мой приказ! Никогда, я повторяю, никогда, не рассказывайте о почтовых марках моим подчиненным, особенно Паркеру! В Техасе и так почта через раз до адресата доходит, а если об истинной стоимости искусства узнают мои обалдуи, люди перестанут получать письма вовсе. Ограбления почтовых дилижансов в Америке проблема, близкая к общенациональной катастрофе, так что убережем малых сих от искуса…
Озадаченный Дальтон пожал плечами и после некоторой паузы кивнул:
— Хорошо, Фрэнк. — После чего еще раз покосился на Бёрнхема и на всякий случай убрал кляссер подальше.
Глава пятая
— Могло быть и хуже, — Бёрнхем дважды прошелся вдоль строя вытянувшихся напротив палаток солдат и обернулся к Митчеллу и Паркеру, сдавленно хмыкающим в сторонке. — Я беру с собой Картрайта, Хоста и… пожалуй что, — Фрэнк скользнул взглядом по группе волонтеров, куривших поодаль, — Сварта. Сварт! — позвал он мужчину лет сорока пиратской наружности. — Ты эти места знаешь?
— Не то чтобы очень, охотился пару раз, — пожал плечами «пират», затягиваясь внушительной самокруткой. — Но куда надо — проведу. Не заблудимся.
— Значит так, джентльмены! — Фрэнк вновь развернулся к строю солдат: — У меня для вас есть новость. Сегодня, а скорее всего и завтра вы на позиции не пойдете, — он переждал сдавленный радостный вздох, прокатившийся вдоль строя, и продолжил: — Но на вашем месте я бы не спешил радоваться, потому что я отбываю… по делам и оставляю вас на попечение этих славных малых, — Бёрнхем кивнул на Паркера и Митчелла. — Любить и жаловать не прошу, потому как это бесполезно, но удачи вам пожелаю.
Тихий, удивленный ропот пробежал вдоль строя и тут же стих, сменившись тридцатью парами выжидательных взглядов, буравивших фигуры американцев.
— Рой! — окликнул друга Бёрнхем, аккуратно укладывая на землю свой оружейный пояс. — Присмотри тут за моим, — заметив, что к его поясу добавилось оружие Картрайта, Хоста и Сварта, поправился, — нашим добром. Мы прогуляемся… неподалеку. Рассчитываю, что к вечеру вернемся, — и, повернувшись к строю спиной, не спеша направился в сторону холмов.
— Фрэнк, — взмахнул рукой Дальмонт, — то есть, прошу прощения, господин лейтенант, сэр! Вы ведь идете на разведку? — дождавшись утвердительного кивка Бёрнхема, юноша высказал мучивший его вопрос. — Но почему тогда вы оставили здесь все свое оружие, сэр?
— Ну почему ж все? — улыбнулся Бёрнхем, демонстрируя корнету остро заточенный клинок «Боуи». — Кое-что я себе оставил. А почему… — Фрэнк немного помолчал, но все же ответил: — Знаете, Генри, есть у человека такая особенность: когда у него при себе серьезная пушка с большим стволом, то ему начинает казаться, что он подобен Богу. Вооруженный до зубов субъект не так внимательно смотрит по сторонам, что в конце концов может закончиться… печально. А когда же у человека нет ничего, кроме рук, ног и само собой головы, и рассчитывать не на кого и не на что, то на затылке появляется дополнительная пара глаз. Я от подобных болезней избавился уже давно, но все же предпочитаю лишний раз не рисковать. Тем более что мы идем только посмотреть местность. Так сказать, набросать картинку щедрыми мазками.
— А звери?! Ведь там, куда вы идете, могут быть дикие звери!
— Побойтесь бога, корнет! Какие звери будут жить в зоне боевых действий? А если нам и попадется какой-нибудь контуженный лев, Хост и Картрайт порвут его на куски голыми руками.
* * *— Ну что, недоноски?! — презрительно ощерившись, Майлз упер руки в бока. — Будем знакомиться. Я — капрал Седьмой Кавалерии Митчелл, на ближайшие несколько дней ваш самый жуткий кошмар. После сержанта Паркера, конечно.
— А не маловат ты для кошмара? — не менее презрительно скривил губы здоровяк из второй шеренги. — Мы тут и не таких удальцов обламывали…
— Фамилия, храбрец?! — рявкнул Митчелл, окидывая оценивающим взглядом говоруна. — Выйти из строя!
Англичанин прищурился, смачно сплюнул на землю, после чего под одобрительный шепоток сослуживцев вразвалочку вышел вперед и встал перед американцем:
— Рядовой третьего взвода второй роты Первой Бригады Королевских стрелков Чизхейм.
— Ты забыл добавить «сэр», рядовой, — зло усмехнулся Митчелл, одновременно нанеся резкий удар окованным носком тяжелого ботинка по голени оппонента.
Дальнейшего не смог рассмотреть никто, и только двое, самых глазастых во взводе, утверждали потом, что успели заметить, как гигант, заваливаясь на землю, на полпути повстречался подбородком с коленом капрала.
— Еще недоверчивые имеются? — Паркер, задорно улыбаясь, встал сбоку от Митчелла, полировавшего свои ботинки полой мундира так и не поднявшегося с земли солдата. — Нет? Ну, я почему-то так и думал. Фрэ… господин лейтенант просил меня присмотреть за его имуществом, а так как я буду занят вами, то не смогу уделить его вещам должного внимания. Чтобы ничего не пропало, мы назначим часового… — Рой замолчал, внимательно вглядываясь в солдатские лица. — А так как мы все здесь добрые христиане, то часовым мы назначим того, кто устанет больше всех! Чтобы понять, кто устанет, сейчас вы все, и вы, сэр, в том числе, — Паркер ткнул в Дальмонта, — пробежите… Два… Три… Пять… — Рой, загибая корявые пальцы, оглянулся по сторонам, — семь кругов от этой палатки до во-о-он того расщепленного дерева. А чтоб показать мне, насколько хороши королевские стрелки, бежать придется в полной выкладке…
— Отлично, джентльмены, отлично! — зааплодировал Паркер, глядя на запаленно дышащую толпу солдат. — Можно даже сказать — великолепно! И видит бог, я бы так и сказал… если бы был буром. По такой мишени, как вы, промазать практически не-воз-мож-но! Беременные мулы, и те быстрей копыта переставляют! Майлз! — Рой мотнул головой в направлении отставшего от общей группы солдата. — Этот джентльмен очень устал, помоги ему, пусть отдохнет.
Те из англичан, кто еще мог хоть как-то шевелиться, проводили Митчелла и его подопечного завистливыми взглядами: американец стянул со спины запыхавшегося солдата ранец, вырвал из рук винтовку и, почти взвалив его на себя, потащил британца куда-то в сторону. Но уже через минуту завистники облегченно вздыхали про себя, радостно переводя дух: Митчелл вытащил солдата на пятачок между палатками, на самый солнцепек, с явной натугой вытянул откуда-то тяжелый даже на вид ранец и, с усилием взгромоздив его на спину бедняги, жестким пинком заставил того выпрямиться. Добившись желаемого результата, Митчелл всучил солдату винтовку и снисходительно похлопал по плечу:
