Четвертый кодекс - Павел Владимирович Виноградов
Неважно. Он прожил эту жизнь так, как прожил и свершил то, что свершил.
Кукулькан бессознательно провел ладонью по покрытой татуировками и шрамами груди. В их причудливом переплетении крестообразный знак был почти не заметен. Он велел выколоть его там очень давно и лишь потом сообразил, что знак — сакральный и для майя — находится там, где должен был висеть нательный крест, когда-то надетый матерью на шею Жени Кромлеха. Который тот не снимал — сам не зная почему.
И он не знал, почему сейчас вспомнил об этом. Может быть, по ассоциации с формой мачты своей готовой к дальнему — очень дальнему — походу лодки. Мачта и парус — тоже его заслуга. Впрочем, он в свое время лишь подал идею одному лодочному мастеру из касты купцов — пполом. А тот уже сам воплощал ее — стал наращивать борта у здешних огромных долбленых пирог, ставить на них крестообразную мачту с плетеным из тростника или хлопчатобумажным парусом. Потом естественным образом постоянно сновавшие по морю по торговым делам купцы вводили другие усовершенствования. И он продолжал им подсказывать — например, конструкцию неведомого здесь балансира. Так что сейчас в распоряжении Кукулькана было вполне достойное судно, которое — при безумном везении, конечно — вполне способно было перенести его через океан. В общем-то, в его бывшем мире энтузиасты совершали такой же путь и на еще более утлых суденышках...
«Но вот зачем меня туда понесло?..»
Вряд ли он тосковал по родине — родина Евгения Кромлеха была в другом мире, который еще не существует, да, видимо, никогда и не настанет. А родина Кукулькана — в юкатанской сельве.
Он отбросил докуренную сигару, поднялся и подошел к лодке. Вроде, все в порядке: груз под тростниковой крышей в середине большой пироги был рационально распределен, чтобы не нарушить остойчивость, и надежно прикрыт настилом от воды морской и небесной. В основном, пища, конечно: маис в виде сухих лепешек, жареных зерен и муки, тапиока, бобы, сушеные овощи, корнеплоды и фрукты, арахис, мясо чарки, которое прекрасно умеют вялить на островах. В сосудах из тыкв — пресная вода, подсолнечное масло, мед.
Должно хватить — если поймает Антильское течение, не попадет в штиль и буря не потопит или не забросит неведомо куда...
Есть еще рыболовные снасти. Да и много чего. Оружие, например — уже бронзовое, хороший топор, копья и кинжалы. На том конце пути будет не лишним. И золото с серебром там точно пригодятся. Этого у него порядочно, хотя можно было и больше, но негоже набивать лодку в ущерб припасам.
В общем, местный касик жившего на этих островах народа лукайян снарядил его на совесть. Еще бы он этого не сделал: благополучие его племени зависело от фактории пполом, для которых Гуанахани был важной перевалочной базой на торговых маршрутах. Они доставляли товары, обменивали их на местные, а при необходимости помогали отбить приплывавших с юга свирепых людоедов — караибов. Сами же пполом воздавали божественные почести этому таинственному владыке Кукулькану, намеренному уплыть в неведомое.
Вот, кстати, и они.
Размышления Кромлеха прервала приближающаяся экзотическая какофония — заунывный рев раковин, шуршание мараки, скрип гуира и гулкие удары в барабаны. Со стороны построенной прямо на берегу фактории, обнесенной высоким частоколом, двигалась яркая процессия. Впереди — касик. Обычно он обитал в укрепленной деревне в глубине острова, но по такому случаю прибыл со свитой в факторию. В отличие от своих невысоких и хрупких на вид соплеменников, он был довольно внушительного телосложения. Росту ему еще прибавляла высокая тиара, искусно выполненная из перьев. Носил традиционную для островов длинную хлопчатобумажную юбку с узорами, но на торс его был накинут явно доставленный из страны майя богато украшенный разноцветными перьями плащ. Континентальное происхождение имели и его многочисленные золотые, нефритовые и яшмовые украшения. Обтянутое шкурой ягуара, увешанное кистями и перьями длинное копье с бронзовым наконечником подчеркивало его высокий статус. В Майяпане никто не позволил бы столь мелкому владетелю пользоваться ягуарьей шкурой, но на островах управляющие торговых факторий обычно закрывали на это глаза — они же не были имперскими чиновниками, а бизнес такое нарушение вполне стерпит.
Рядом с касиком шел ах пполом йок, купеческий глава, обладавший тут властью куда большей, чем местный вождь, хотя формально Гуанахани, как и прочие острова моря Таино, в империю не входил. Купец был гораздо ниже касика, полноват, одет богато и добротно, но несколько консервативно — в столице так давно уже никто не одевается. Впрочем, Кукулькан уже несколько лет не был в своей столице...
«А теперь Майяпан уже вряд ли присоединит острова», — думал Кромлех, глядя на приближающуюся процессию приплясывающих и нестройно поющих под варварскую музыку полуголых островитян.
В империи многим казалось, что она в зените могущества, но Кромлех, который знал историю будущего, понимал, что упадок близок. Причины, по каким лет двести спустя случится коллапс, деяния Кукулькана не отменили. Нехватка воды, которая в областях майя всегда была проблемой, с изменением климата на более засушливый станет катастрофической. Леса уже сейчас почти вырублены, земля истощается и скоро не сможет прокормить все прибывающее население. Голод вызовет народные мятежи и дворцовые перевороты, города будут разрушены, кровь пропитает землю. Потом придут дикие народы и поработят тех, кто остался в живых. От некогда могущественной державы уцелеет лишь несколько анклавов.
Но знал он и то, что по прошествии времени дикари примут культуру майя и сами станут высокими тольтеками — утонченными философами, астрономами и магами. На переотложенных почвах поднимутся новые леса, среди которых начнут расти города цивилизации-преемника.
В мире Кромлеха этот ренессанс тоже возглавил Кукулькан, который не был им. Может, он появится и в этом мире — какой-нибудь вождь, принявший славное имя. По крайней мере, Кромлех постарался, чтобы оно не было забыто, и чтобы его потомки пользовались почетом и поклонением. Четырех сыновей — «цветов шипа его ската» — он оставил в Чичен-Ице, и старший вполне достойно правит Майяпаном, продолжая его дело. И в Городе богов, где Кукулькан-Кетцалькоатль жил последние четыре года — ветшающем, потерявшим силу и значение, но все еще священном — он породил двоих мальчиков, которым там оказывают те же почести, что и ему.
Так что, когда с севера придут пока еще дикие мешика-ацтеки, старая династия Кетцалькоатля в их глазах останется священной. Может быть, они даже пригласят кого-то из его потомков править ими. Хотя Кукулькан мог на это только надеяться, но повлиять уже не мог никак.
