Отдельный 31-й пехотный (СИ) - Виталий Абанов
— Придется оттирать. Это из дворницкой брезент, как Захар придет — велю ему оттереть, — говорит секретарь, глядя на брезент: — эка его… а ведь с виду приличный человек был.
— Николай? Так и есть. Он сын моего старого знакомого по службе. — отвечает Никанор Петрович: — избаловал тот его. Да и взрыв в лаборатории его подкосил изрядно. Он невесту свою и друг пригласил на опыт посмотреть, и для пущей наглядности да веселья — увеличил количество ингредиентов и магию свою влил.
— Так этот тот самый Николай? Это тот случай, когда в Академии магическую взрывчатку изобрели?
— Да, тот самый. Завалило их, пока разбирали завалы, пока валькирии подъехали… и так от тел ничего толком не осталось, вот только его удалось поднять. С тех пор он очень изменился, перестал наукой интересоваться, в себе замкнулся. Начал големов поднимать и… придавать им форму неотличимую от человеческой. Матушка к нему во флигель заглянула, а там Николай сидит и его друг и невеста, словно живые. Не хотел он верить, что они умерли, не отпускал. Уж сколько ему говорили, что это неправильно — големов с лицами покойников с собой таскать везде, да разве ж он слушал. Еще и увлекся идеями равенства этого всего, дескать все равно все умрем, в чем разница между королем и нищим. И жил с этими големами, представляешь? Такой ужас…
— Шекспира начитался. — кивает секретарь: — а жаль. Слышал я что он талантливый был юноша.
— Конечно. Поднять голема — уже достижение, а уж форму придать и в плоть обличить… да поддерживать все время — это просто невероятно. Высочайшие ранги такое могут. Только они.
— Жалко… вы еще чаю будете?
— Нет, напился уже. Пожалуй, пора на сегодня работу заканчивать, поздно уже. Скажи в гараже чтобы мне экипаж подготовили, через минут пятнадцать я спущусь.
— Конечно. Надеюсь, этот лейтенант больше сюда ничего не притащит.
— Не уверен. Этот — упорный.
Интерлюдия 2
— Откуда голод? Я тебя, душонка ты заячья спрашиваю, — голод откуда? — она трясет невысокого и толстого человека в порванном сюртуке за шкирку: — говори! У тебя в амбарах зерно пудами гниет! Какой к черту неурожай⁈
— Ваше Высочество! Ваше Высочество! Умоляю! — уездный голова зажмуривается и очень сильно потеет, Ай Гуль отпускает его воротник и брезгливо вытирает пальцы платком.
— Какой к чертовой бабушке голод и неурожай? — спрашивает она у него, немного подостыв: — я только в двух складах побывала, но вам же зерно девать некуда! Четверть сгнила с прошлого года еще!
— Прошу прощения, Ваше Высочество, но это же частное зерно. Купеческой артели «Симонов, Бревицкий и Ко». Я же не могу его раздать. А и раздам — дальше что? На следующий год они снова придут, Мужички ленивые и хозяйствовать не могут, каждый раз до такого вот доводят. Что толку-то?
— Какая сейчас разница? У тебя в уезде голодный бунт! Открыть амбары и раздать зерно — по мешку в руки!
— Царица небесная! — хватается за грудь уездный голова: — то же не мое зерно! Это же куплено все!
— Вы меня сейчас со своими играми доведете! — угрожает Ай Гуль: — думаешь я не знаю, что у вас тут монополия и вы цены на закуп зерна у мелких собственников роняете? За бесценок скупаете, а потом на складах гноите! Открывай амбары! Организуйте выдачу зерна голодающим. Кухню полевую мы развернули на пустыре у церкви, там для тех, кто еле ноги волочит — каша и суп горячие. Хлеба тоже выдадим, оповести всех, чтобы донесли до крестьян и прочих. Деньги… я сама заплачу. Выдачу зерна организуешь не у складов, чтобы беспорядков не было, а на площади, вывозить подводами будешь. Тем, кто будет помогать при выдаче — добавишь зерна полмешка. — она потирает переносицу: — С купцами, если недовольство будет — сама поговорю. Если до конца дня выдачу зерна и очереди за едой не организуешь — я тебя лично в глыбу льда вморожу. Будешь стоять на площади, весной оттаешь. Ясно⁈
— Дык… Царица небесная, купцы же…
— Сказала — сама поговорю! Что? — она поворачивается к одному из своих помощников, и тот шепчет ей на ухо несколько слов.
— Так вот оно что! — тон ее голоса меняется, вокруг начинают кружиться снежинки, воздух заметно холодеет, уездный голова — бледнеет и сглатывает: — так эта купеческая артель твоему куму принадлежит! Ах ты, скотина! Мироед!
— Матушка! Не губите! Не берите грех на душу! Ай! Я все исправлю! Сей момент!
— Ваше Высочество, прошу вас… он же уездный голова, а вы его сосулькой чуть не убили!
— Отпусти, я его сейчас… а ну иди сюда, собачий потрох!
— Все сделаю! Уже бегу амбары открывать! Все сделаю! Не губите!
Интерлюдия 3
— Цветкова Маргарита! Цветкова! Стой ты уже! — окликают ее на входе и она — оборачивается. Две валькирии из местного, столичного гарнизона.
— Да? — говорит она: — я Цветкова. А что?
— За тобой не угонишься! — улыбается та, что повыше и шире в плечах: — от самого штаба тебе вслед кричу.
— И-извините, — говорит она, понимая, что все это время в своих думах где-то витала. Приказ есть приказ, она же адъютант у Владимира Григорьевича, приказом самой Мещерской. Однако по прибытии в столицу надлежит сперва дела сдать, отчитаться, да в обитель Ордена Святой Елены Равноапостольной явится, а уж потом на место дальнейшей службы прибыть. А пока она в монастырь съездила, пока в штабе отчитывалась, пока то, да пока се… бюрократия, будь она неладна. Вот уже три дня как.
— Да ладно! — машет рукой старшая: — я Марта, а это Вероника. Мы чего подошли — ты же с Восточного Фронтира прибыла, ты случайно лейтенанта Уварова не знаешь? Героя Фронтира?
— Как не знаю? Да мы с ним вместе сюда прибыли! И сражались с тварями плечом к плечу! Владимир Григорьевич — замечательный человек! Умный! Порядочный! В жизни никого не обидит!
— Так ты и есть та самая Цветкова. — улыбается Марта: — с утра ищем. У наших в гарнизоне штук пять Цветковых будет. Популярная нынче фамилия.
— Ну… какая понравилась, ту и взяла. — отвечает Цветкова: — цветы разные бывают.
— Вероника у нас Верескова, ей песенка про вереск нравится, а я — Пушкина.
— Пушкина?
— Это однофамилец. — улыбается Марта: — но неважно. От гвардии лейтенанта тебе большой привет, он передавал что соскучился и ждет, когда ты к исполнению своих обязанностей приступишь.
— Божечки! — прижимает ладошки к горящим щекам Цветкова: — так и сказал⁈
— Так и сказал. — кивает Марта: — а еще он у тебя странный.
— Он всегда таким был. — машет рукой Цветкова: — не похож на других.
— Он нас в ресторацию сводил! — встревает в разговор Вероника: — там так красиво! И
