Вдовье счастье - Даниэль Брэйн
Тонкий серебряный медальон на общем камне ярко блестел среди медяков. Я стояла перед камнем на коленях, проходившие мимо люди смотрели, наверное, на меня, что думали — черт их знает, а я утирала слезы и только хотела, чтобы вина моя перед несчастной Палашкой стала немногим меньше.
На это уйдет много времени. Я забуду потерянные минуты не раньше, чем получу взамен новое чувство вины.
И в ночь перед балом я, уткнувшись в подушку, рыдала, стараясь не разбудить ни детей, ни слуг, и все же в дверь тихонечко поскреблась Феврония, постояла, принесла мне стакан воды, поставила его возле кровати и исчезла.
Комнату заливал лунный свет, за окном, заглушая все звуки ночного города, захлебывался от тоски и любви соловей. Дурная птица…
Утро началось куда позже обычного, в семь, я встала опухшая, с болью в висках, с нечистой совестью. Так дойдет до того, что продирать глаза я буду в двенадцать и за полночь вертеть хвостом на балах, а у меня дети, работа, бизнес, налаженная, привычная жизнь. Дети чувствовали мое скверное настроение, были притихшие, и я уже не то что поедом себя стала есть — встряхнулась, наедине надавала себе оплеух, чтобы щеки слегка порозовели, оделась и после завтрака сама отвезла малышей в сад к купчихе Барановой.
Данила зорко высматривал периметр, где не было ничего опасного, я пила чай с калачами, потом Наталья Семеновна подняла палец, таинственно улыбнулась и наказала мне обождать. Я никуда и не собиралась — игры детей были в самом разгаре, поэтому терпеливо ждала, думая, что она или принесет мне что-то любопытное для нашего с ней магазина, или порадует новой идеей.
— Вот, Вера Андреевна, — Наталья Семеновна села за стол, положила передо мной свернутое в рулон бархатное полотно и оскалилась как хищница, хвастающаяся добычей. — Достались мне эти камни от Мефодия Лукича, а у него сей заклад граф Дулеев так не выкупил. Забавно поглядеть на графиню будет, так берите, на бал наденете, вернете после да мне расскажете, только уговор, Вера Андреевна — ничего не упустите!
Она разворачивала бархат, и голубые глаза ее злорадно поблескивали, как и крупные рубины на ожерелье и серьгах. Наталья Семеновна в красках себе воображала, как перекосит графиню Дулееву, когда новоявленная купчиха третьей гильдии Апраксина явится в бывших графских фамильных драгоценностях на прием, и если о чем-то миллионщица Баранова и печалилась, то лишь о том, что лично спектаклем не насладится.
Трое детей Натальи Семеновны были постарше моих малышей, и старшенькая, тоже Наталья, которой уже исполнилась девять, настолько привязалась к Грише, что расплакалась, когда нам настала пора уезжать. Баранова, глядя на расстроенную дочь, проговорила:
— Что бы вам, Вера Андреевна, летом детей на дачу ко мне не отправить? Присмотр у меня хороший, все же две няньки, и ваших девок пришлете, барышня к нам соседская ходит, учит детей языкам, родители ее совсем обнищали… Дача моя, не снимаю, огород свой с оранжереями, хозяйство такое, никакому помещику не мечтать, матушка моя детей любит, да и тетка души не чает. Подумайте!
Я обещала подумать, но больше из вежливости. Я с трудом представляла, как на несколько месяцев расстанусь с детьми, я еле выносила вынужденную разлуку в несколько часов, но… Сереже через несколько лет ехать в лицей, и если Петру Аркадьевичу я отказала из мести, то приглашением Натальи Семеновны грех не воспользоваться, нужно давать детям больше свободы и самостоятельности. Главное, что мои малыши уверены безоговорочно — я люблю их сильнее всего на свете и я всегда на их стороне.
Даже если меня по какой-то причине нет рядом.
После обеда дети легли спать, а я растянулась на кушетке, и Ненила обложила мое все еще опухшее лицо кубиками льда, а шею обернула мокрым полотенцем. Неприятно, но я терпела, и не потому что хотела показаться перед светским обществом во всей красе — мне и отекшей и в обносках нет равных! Мой визит на бал к графине Дулеевой был негласным вызовом всего купеческого сословия. Вот она я, Вера Апраксина, дворянка, отрекшаяся от двора, поправшая вековые нерушимые скрепы, написавшая фамилию на мужицких телегах. Я, у которой был выбор — сдохнуть от голода, продолжать дрыхнуть до часу дня, триста раз перешивать, пока нитки не поползут, бальные платья и не прятать взгляды от кредиторов, или выкинуть гордость как отжившую свое вещь и начать работать в поте лица, как все честные труженики. Вот она я, а плата за ваше безделье красуется у меня на груди, так скрипите зубами, шипите мне вслед, ваше время уже истекает.
Смотрите — и можете презирать тех, кто уже определяет, что вам носить, как носить, что есть, из чего, в каких домах жить, в каких экипажах ездить, каких лошадей запрягать. Смотрите, ведь спустя сотню лет ваше сословие разбежится, растворится дымом, оставив как память несколько символических королевских дворов, а еще через сотню лет в Букингемский дворец ворвутся с хохотом простые девчонки — внучка шахтеров и коммерсантов и смуглая актриса второго плана, и окончательно рухнет ваш старый мир под ноги бизнесменам, врачам, ученым, инженерам, мастеровым.
Мне никто не поверит, если я расскажу, сочтут умалишенной.
Дверь скрипнула, я услышала быстрый шепоток Анфисы и приоткрыла один глаз. Кусочек льда тут же отвалился, и Ненила, вытолкав Анфису из комнаты, подскочила ко мне и стала прилаживать новую льдинку из мисочки, но я уже рассмотрела в ее руке какой-то конверт.
— Лежите, барыня Вера Андреевна, — нахмурила брови Ненила, — я наказала ванну сготовить, а потом одеваться будем, еще куафер придет.
Я улыбнулась — схватывала девочка на лету, набиралась и слов, и манер, а ведь только что я вывезла ее из глухой деревни, где она пасла телят, доила коров и ходила за курами. По себе я знала, что все наносное, чуть что, слетит шелуха и вместо чопорной изысканной горничной будет оторва-девка, которой сам черт не брат и горящая изба с лошадьми по колено, но забавно.
— Что там у тебя, ну-ка дай, — я требовательно протянула руку, и Ненила спорить не стала. Помимо прочего, она еще и великолепно понимает, когда нужно прикусить язычок. Девочка чудо, но все же я не оставлю ее при себе, выдам замуж, поскольку… ученая уже крестьянской смекалкой.
Я села, рассыпав подтаявшие кубики льда и испытав не самое приятное чувство, словно весь этот лед осыпался мне прямо в живот и
