Соправитель (СИ) - Старый Денис

*………*………*

Петербург

25 февраля 1752 года.

Я был бледен, сидел за столом и держал в руках пустую, не набитую трубку… [по свидетельствам Г. К. Жукова такая была реакция И. В. Сталина на начало Великой Отечественной войны].

Нет! Я испытывал злость, решимость, был готов сам сесть на коня и мчаться до Берлина, чтобы лично отхлестать по мордасам мужеложца Фридриха.

Ну как же так? Я же давал ему время разобраться и с французами и с Австрией. Фридрих должен был оценить мой ценный подарок — время. Наивно я посчитал, что получится столкнуть лбами европейские державы, а после, на вороненом коне, после одного-двух сражений, я бы въезжал в наш, русский, Берлин. И что себе думал Фермор, когда не обеспечил охрану русских магазинов? Столько добра потеряли! На полгода войны!

Сегодня утром из Либавы прибыл русский корабль с новостями. Это судно ранее привезло немыслимое количество серебра для курлядской знати. Эти «постельные клопы» курляндцы не разрешали России размещать свои гарнизоны на территории герцогства. Потому пришлось очень сильно раскошелиться. Можно было и силой принудить курляндцев, но лучше заплатить там, где дорогу откроет серебро, чем лить кровь и делать эту дорогу опасной.

Я уже почти принял решение о восстановлении Эрнста Бирона герцогом. Нужно только с ним встретится и поговорить, наделить обязательствами перед россйиским престолом. Может и не вся та грязь, что потомки лили на Эрнста Бирона, черна, а есть среди поступков, некогда всесильного курляндца, и белая благородная глина? Не так уж и в упадке пребывала Российская империя при Анне Иоанновне, лепила же она вместе с «гончаром» Бироном свою Россию. И экспедиции были и польшу русский сапог топтал и Бахчисарай познал разорение.

Может быть нужно и обратиться за разрешением к польскому королю Августу III? Но все более ранние контакты с этим человеком говорили о его слабости внутри исконных польских земель, не то, что в Курляндии. Такой себе правитель, который на словах сам просил об усилении русского присутствия в регионе, но на деле не мог повлиять на замшелую курлядскую знать. Без герцога курлядцы возомнили, что могут удачно управлять своим герцогством и без правителя. Еще аукнится им эта «семибоярщина».

Но злило и обескураживало не потерянное зазря серебро и даже не огромное количество провианта и фуража, разграбленное пруссаками. Я был вне себя от так называемых «просвещенных методов войны» дядюшки Фридриха. Если бы Россия избивала и замучила до смерти тысячи прусских подданных, принуждала тех воевать за другого монарха? Я даже не представляю, чем нужно было заткнуть уши от многоголосого воя во всех пресвященных дворах Европы. Вот, чего я не собирался спускать с рук мужеложцу — пытки и убийства истинных верноподданных Российской империи, которые умирали с именем Елизаветы Петровны на устах. Вестовой говорил, что и мое имя звучало со стороны замученных русских солдат и офицеров.

Вот она — моя Великая Отечественная война! Ученые говорят, что история циклична, по-моему Гегель впервые какую-то концепцию по этому поводу придумает. Так вот! Цикл начинается, пример для потомков будет такой, что бить немца войдет в привычку!

«Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой! С тевтонской силой темною. С проклятою ордой!» — крутилось в голове и не отпускало. Как отнесутся люди к такой песне? Для меня это не вопрос пиара, или хитрой манипуляции сознанием русского человека… Хотя, почему, нет? Да и манипуляция так же. Чтобы русский солдат грыз зубами прусского капрала, чтобы без сомнений резал прусского кирасира и улана, которые творили такое бесчинство с моими подданными. Столько верных солдат забили до смерти!

— Фермора посажу на кол за такую сдачу двух дивизий. Почти без боя! Позор! — вслух проговорил я.

— Простите, Ваше Величество, не понял, что именно нужно сделать! — прикинулся «лихим и придурковатым» Бестужев-Рюмин.

— Смотрю, Алексей Петрович, что Вы окончательно потеряли хватку и уже не понимаете не то, чтобы настроение своего монарха, но и даже мою прямую речь! — взбеленился я, на все еще официально, канцлера.

— Потому и прошу у Вас, Ваше Императорское Величество, отставку. Стар стал, пора и молодым дорогу уступить. А мне и в поместье можно дожить свой век, — Бестужев прикинулся болезненным, не забывая кряхтеть, словно и вправду столетний старик.

— Алексей Петрович, я не дам Вам отставку! — сказал я и позвонил в колокольчик.

— Ваше Величество! — моментально материализовался Илья.

— Кто из казаков сегодня дежурит? — спросил я секретаря.

Да, уже секретаря. Справляется Илья Степанович Шкудрин, да еще и дворянин. Так чего мне князей да графов искать на эту должность?

— Никита Лукич Рябой, — ответил Илья.

Вот оно как! Он, оказывается уже до «Лукич» дорос. Быстро они рядом со мной отчества свои вспоминают, чтобы не зазнались и не стали считать себя новой элитой. Мне казачки нужны, как исполнители, мои опричники, а не гвардия. Хотя… гвардейский казачий полк? Почему и нет⁈

— Зови Никитку и пошли за всеми вестовыми, нужны все, что во дворце! — дал я распоряжение и ухмыльнулся Бестужеву.

Не могу я просто так взять и отправить Бестужева-Рюмина на покой, если только на вечный. С этого станется уехать куда, да в ту же Англию и оттуда всякие глупости говорить. Или чернуху какую написать в тихую, чтобы потомки почитали и сказали: «Экий гад был этот Петр III!». Такого секретоносителя нужно изолировать.

Он же давно сопоставил все события и явно уверился, что я главный злодей. Хотел подмазаться к трону, но… оказалось, что особой силы за Бестужевым и не водится. Даже Шуваловы имели намного возможностей меня боднуть и без Елизаветы. Этот же, нет. Людей канцлера всех вычислили, кого отправили подальше с очень, ну очень ответственными поручениеми, к примеру, привезти запечатанное письмо в Иркутск, где написано, что «предъявителя сего письма следует арестовать». Так что пустой он, особенно в свете явного разлада с Англией.

— Никита Лукич, арестуйте канцлера и отправьте под конвоем в Ораниенбаум. Нет… — я вспомнил, что в бывшем ранее нашем семейном гнездышке, сейчас проживает Екатерина и заниматься излишним иезуитством, организовывать встречу двум опальным людям, не стоит. — Сразу в Люберцы на базу. Там он дождется свою семью и отправится в село Березовое, к могиле Светлейшего князя Александра Даниловича Меньшикова.

Это всем в назидание — не дразните власть! Петруша был, да весь кончился. Теперь только самодержец российский.

— Ваше Величество! Как же так? Я же верой и правдой! Я же еще могу служить, могу просто жить, за что? — Бестужев, и так имевший солидный возраст, вдруг превратился в старика.

Может, в какой-то мере мне и было бы его жаль, но, эта «мера» была столь скудна, что и на кол посадил бы мог, сложись такая ситуация на сто лет назад.

Могли быть проблемы с арестом Бестужева, если бы два с лишним года назад не умерла племянница Алексея Разумовского Авдотья Даниловна Разумовская, которая была замужем за сыном-идиотом Андреем Бестужевым-Рюминым. Еще, будучи Президентом Военной коллегии, я не знал, куда пристроить Бестужева-сына. Он абсолютно взбалмошная, тупая бездарность. Образования толкового нет, амбиций больше нужного, рост в чинах благодаря папе. С огромным удовольствием отправлю и этого Бестужева в ссылку [в РИ Андрей Бестужев умудрился так куролесить в ссылке, что это дошло до Елизаветы, а Екатерина II распорядилась даже приставить к Андрею солдат, чтобы те следили за хулиганством, между прочим генерал-поручика].

Проблема Бестужева немного отвлекла от мыслей о начале войны, но, как только, молящего о пощаде, бывшего канцлера буквально унесли из моего кабинета, вновь накатила злость.

— Шешковского, Салтыкова, обер-прокурора Шаховского, Штеллина. Отправить письмо Демидову Никите Акинфеевичу, письмо Мясникову, Голицына Михаила Михайловича, Миниха, Разумовского. Всех их доставить в самое ближайшее время. Прусского посла приволочь ко мне. Не попросить приехать, а приволочь! И я не обращу внимания, а, может, и награжу, если под глазом Финкенштейна будет виднеться алая синева! — давал я распоряжения.