Сердце Изнанки - Олег Валентинович Ковальчук
— Дима!
Похоже Татьяна приложила своего сына по ошибке, приняв его за ассасина.
Я прищурился. Неужто Пылаева маг холода? Воздух в коридоре пропитался озоном, как перед грозой, и я ощутил порыв ветра. В спальне Пылаевых разгулялся настоящий ураган.
Подбежав к дверному проёму, я осторожно выглянул из-за угла. НЕ хотелось бы попасть под горячую руку как Дмитрий.
Картина мне предстала любопытная.
Барон Пылаев, лежал в углу, его лицо блестело от пота, а в боку торчал кинжал. Кровь толчками вытекала из раны, расползаясь по ковру тёмным пятном. Татьяна Пылаева стояла раскинув руки, защищала своего мужа собственным телом и магией, её руки дрожали от напряжения. Вокруг женщины вился ледяной вихрь, создав защитный барьер. Татьяна рыскала глазами по комнате, пытаясь уловить малейший намёк на врагов, и её взгляд был полон отчаяния.
Обычным зрением я видел только супругов, будто в комнате больше никого не было. Зато в энергетическом плане, я тут же увидел, как двое ассасинов, скрытых невидимостью, пробирались к барону, лавируя сквозь ледяной вихрь, созданный Татьяной.
Вдруг один из ассасинов, чья синяя аура дрогнула, резко подался вперёд. Я заметил движение — что-то блеснуло, и прямо из воздуха проявился летящий кинжал, нацеленный в баронессу. Но, к счастью, клинок отскочил от плотного вихря, окружавшего её, с глухим звоном.
В ответ Татьяна направила в место, откуда вылетел кинжал, поток морозного воздуха, и невидимку с такой силой впечатало в стену, что брызнула кровь. Я сперва не понял почему удар оказался таким разрушительным — стены в доме Пылаевых не отличались прочностью, — но затем заметил: ассасин напоролся на вешалку, висевшую на стене. Её крючья пронзили его тело, и аура начала гаснуть. Сила этой женщины поражала — так управлять стихией!
Но больше позабавил контраст. Подумать только, супруга огневика Пылаева — маг холода! Прямо-таки лёд и пламень. Теперь понятно почему они всё время так спорят!
Тем временем, последний ассасин, всё ещё под пологом невидимости, продолжал двигаться. Он крался вдоль стены, обходя вихрь. Он явно пробирался к раненному Пылаеву с простой целью — добить барона. Я не собирался давать ему шанса. Вскинув револьвер, я шагнул в комнату, готовый выстрелить, но в этот момент мой взгляд встретился с глазами Татьяны Пылаевой. Её лицо, искажённое страхом и яростью, на миг замерло, и я понял, что она не признала, кто я. В её руках всё ещё искрился холод, готовый обрушиться на любого, кто приблизится.
Глаза Татьяны Пылаевой вспыхнули гневом, и в комнате стало холоднее, будто зима ворвалась в поместье. На канделябрах и стенах заискрился иней. Но Татьяна, похоже, неверно истолковала цель моего появления.
— Это ты во всём виноват! — зашипела она, выбросив руку в мою сторону.
Я едва успел нырнуть обратно под защиту стены, в следующий миг, мимо меня пролетела огромная сосулька, пробившая стену с глухим треском. Нет уж, больше подставляться не собираюсь.
Но мне и не нужно было выглядывать — моя способность видящего позволяла различать ауры сквозь стены, и я уже знал, кому какая принадлежит. Выставив руку с револьвером из-за укрытия, я напитал артефакт энергией до предела и выпустил пять пуль, заряженных огненной магией, прямо в спину ассасина, что почти подобрался к Александру Филипповичу.
Этот оказался крепче других. Его щит поглотил первые две пули, вспыхнув синим сиянием. Третья пуля разнесла защиту в клочья. Четвёртая угодила в спину, в область сердца, а пятая — точно в затылок. Аура ассасина погасла, и тело, проявивишись из невидимости, рухнуло на пол. Татьяна взвизгнула, увидев труп, но её вихрь холода не ослаб, а аура продолжала метаться — женщина выискивала новых врагов — и, похоже, меня в их числе.
Я бросил взгляд на Алису, стоявшую в коридоре. Она растерянно переводила глаза с Дмитрия, всё ещё приходящего в себя у стены, на меня.
— Что там? — тихо спросила она, поймав мой взгляд.
— Кажется, всё под контролем, — ответил я. — Иди, успокаивай мать, а то она весь дом заморозит.
— Ага, — кивнула Алиса и бросилась в комнату, крича: — Мама!
Татьяна, увидев дочь, тут же воскликнула:
— Алисонька, сюда, ко мне! Я тебя защищу! Где этот подонок? Я его в ледяную болванку обращу!
— Нет, матушка, не надо! — взмолилась Алиса. — Он нас спас!
Но Татьяна, всё ещё на грани истерики, не слушала. И тут раздался голос Александра Филипповича, слабый, но глубокий, пробивающийся даже сквозь шум стихии.
— Дорогая, — прохрипел он, кашляя, — если уши меня не подводят, именно крики этого парня нас разбудили. Он действительно нас спас.
— Да, я вас спас, — подтвердил я, оставаясь за стеной. — В доме больше нет ассасинов. Их было пятеро, все мертвы. Пожалуйста, урезоньте свою способность. Я могу помочь Александру Филипповичу.
— Я тебе не верю! — рявкнула Татьяна, но её голос дрогнул.
— Матушка, позволь ему! — вмешалась Алиса. — Он сегодня Димку лечил, Вениамин Семёнович подтвердил. А папе совсем плохо, смотри, сколько крови!
— Отпусти магию, — повторил я, стараясь говорить спокойно.
— Ладно, иди лечи, — наконец уступила Татьяна, но её тон был резким. — Но дёрнешься — голову снесу, ясно?
— Ясно, — ответил я. — Выхожу без оружия.
Я положил палаш и револьвер на пол, поднял руки и медленно вошёл в комнату.
— Видите, я не опасен, — сказал я, показывая ладони.
Татьяна прищурилась, её руки всё ещё были в изморози.
— Что задумал? — процедила она.
— Видите перстень? — я повернул правую руку, показывая кольцо Злобина на мизинце.
— Это наш родовой перстень — устало произнесла женщина.
— Да не этот, а другой рядом. В нём вшита печать лечения. Я им лечил Дмитрия.
— Да давай уже быстрее, не время объяснять! — воскликнула она, но опустила руки, и вихрь вокруг неё начал слабеть.
Я выдохнул, чувствуя, как напряжение чуть отпустило, и бросился к Александру Филипповичу. Его рана выглядела скверно: кинжал всё ещё торчал в боку, кровь пропитала ковёр, растекшись лужей. Вытаскивать лезвие было нельзя — оно закупоривало рану, и без него барон истёк бы кровью за минуты.
— Александр Филиппович, — сказал я, опускаясь рядом, — кинжал я оставлю в ране, его вытащит лекаря. Я же сейчас остановлю кровотечение и залечу, что смогу.
— Делай, — прохрипел он, его лицо было бледным, но глаза всё ещё
