Утро под Катовице (СИ) - Ермаков Николай Александрович
Ох и везёт же тебе, Ковалёв! Ладно, пиши рапорт, а остальным он займётся.
Я тогда в уцелевшую избу пойду, не на улице же писать! — сообщил я Ковалёву о своих намерениях, после чего взял у Краснова список и отправился в тот дом, куда отнесли Горбушкину. В избе температура была в самый раз для лечения обморожений девушки — примерно плюс пять градусов. Похоже, здесь с утра не топили, вот дом и остыл к вечеру, но нам как раз того и надо. Из бойцов здесь находился только Пашкин, сидевший у стены на скамейке.
А Федоров где? — спросил я его про второго бойца.
Санитаров пошел искать.
Давай, затопи печку, много дров не клади, два полена хватит. К тому моменту, когда протопится, у неё уже обморожение пройдет. И поставь воду кипятить в кружке.
Пашкин принялся суетиться у печки, а я сел за стол и приступил к составлению рапорта. В избе было темно, опасаясь финнов, мы не зажигали даже лучины и мне пришлось писать рапорт в темноте, напрягая все свои способности. Большую часть пришлось писать на основании сведений, полученных от Калинина. Картина, изложенная в рапорте, получалась совершенно безрадостная. Всего в строю оставалось двадцать семь человек без учёта Горбушкиной, и без учёта артиллеристов, чья судьба была мне неизвестна. Кроме того, сколько человек убито, а сколько ранено доподлинно неизвестно — часть трупов лежит на поле за околицей и их никто не пересчитывал. А раненых доставляли в госпиталь без какого либо учёта. Полный бардак!
А-а-а! Больно!!! — внезапно взвыла Горбушкина, выгнувшись дугой на полу и пытаясь вырваться из теплого кокона.
Пошел прогрев! Оставив бумаги, я подошёл к девушке, которая под влиянием боли стала изрыгать многоэтажные непристойные выражения.
Когда-то давным-давно, ещё в Тюмени, мне по своей глупости довелось отморозить ногу, поэтому я не понаслышке знал о том, какую дикую боль испытывает человек, когда замёрзшие конечности начинают отогреваться и в них восстанавливается кровоток. Так что её поведение меня не удивило. Взяв горячую воду, я добавил в кружку немного спирта — сейчас это пойдёт на пользу и, приговаривая успокаивающие слова, привел её в сидячее положение и поднёс кружку ко рту. Та на минуту замолчала, чтобы выпить, но потом снова стала требовать, чтобы её развязали.
Ещё десять минут! Товарищ капитан, Вам надо прогреться и потом я всё лишнее сниму, — твердо пообещал я девушке и она несколько успокоилась, но ещё некоторое время продолжала стонать и материться вполголоса.
В это время появился Федоров с одним из санитаров — Сергеем Зиновьевым — и сообщил, что Павлов с остальными своими подчиненными помогают в госпитале. Пришедший санитар с ходу предложил получше протопить помещение, а потом раздеть Горбушкину и растереть. Вот-вот, после таких действий и приходится отрезать пальцы после обморожений. Пришлось надавить на него своим званием и заявлением, что вся ответственность на мне.
Когда обещанные десять минут прошли, я расстегнул на Горбушкиной ремни и убрал лишние шинели. После того, как она осталась в своём ватном костюме и валенках, я сказал:
Теперь, чтобы кровообращение полностью восстановилось, Вам надо делать физические упражнения — начните с бега на месте.
Та не стала спорить, хотя, казалось бы, кто я такой? Не врач и даже не санитар, и по званию младше её, однако девушка, поднявшись с пола, приступила к выполнению моих указаний, постанывая и жалуясь на боли в ногах и руках. А тем временем я поставил греть последние оставшиеся у меня две банки финских консервов. У моих бойцов и Зиновьева были свои запасы, которые они также поставили в печку. Ещё через пятнадцать минут Горбушкина сообщила, что у неё ничего не болит и полностью возвратилась чувствительность пальцев на руках и ногах. После этого я усадил капитана за стол, дал ей горячую пищу и снова развел немного спирта в горячей воде.
Вам бы, товарищ капитан, показаться врачу, а то неясно, какие ещё последствия могут быть после переохлаждения! — сказал я отогревшейся и слегка захмелевшей девушке, после того как она выпила и поела.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})А, не до этого сейчас! — отмахнулась Горбушкина и спросила, переходя к делам, — Что там с ротой?
Я по приказу старшины Калинина подготовил рапорт, разрешите зачитать?
Давай, я слушаю!
Командиру батальона майору Колесникову. Рапорт. Настоящим сообщаю, что… — далее я прочитал описание боя, полученное мной от Калинина…
Нет, не пойдет, — вынесла свой вердикт капитан по окончании прочтения, — Про комиссара надо было написать, что он не просто поднял роту в атаку, а геройски возглавил атаку, заставив врага отступить на исходные позиции! И другие моменты надо более подробно описать. Так что давай бумагу и организуй освещение, я сама напишу как надо, а вы с Калининым потом по моему образцу напишите!
Ну что же, дело командирское. Занавесив по моему приказу окна шинелями, бойцы настрогали лучин и зажгли их, вставив в щели между досками стола. Я дал капитану бумагу и химический карандаш, после чего она приступила к составлению рапорта. Написав пару строк, капитан подняла голову от бумаги и вежливым, но твердым тоном мне сказала:
Товарищ отделенный командир, прошу Вас организовать сбор оружия и документов погибших бойцов и командиров, оставшихся на нейтральной полосе.
Вот же, курва, твою мать! Вылечил на свою голову! Теперь переться на сорокоградусный мороз. Хорошо, что она в сумраке не видела моего лица, когда я максимально лояльным тоном ответил:
Есть!
После этого я оделся и взяв Пашкина и Федорова, направился к переднему краю. Калинин всё также сидел у горящего дома и таращился на пламя. Похоже, у него какой-то бзик, может он тайный пироман? Сев рядом со старшиной, я сообщил:
Горбушкина пришла в себя, теперь пишет рапорт, а меня отправила организовать сбор документов и оружия с нейтральной полосы.
Правильное дело! — поддержал приказ капитана старшина, — Я тоже об этом думал. Пойдем, я тебе бойцов выделю!
Калинин встал и направился к избе, в которой раньше располагался третий взвод. Здесь также как и в большинстве других домов было выбито два окна, но бойцы уже завесили их шинелями и затопили печь, так что внутри было достаточно тепло. Зайдя в помещение, старшина назвал пять фамилий, и, после того как эти бойцы подошли к нам, приказал им одеваться потеплее и поступить в моё подчинение для выполнения приказа капитана Горбушкиной. Судя по выражениям их лиц, бойцы были весьма огорчены перспективой что-то делать на улице в такой собачий холод, однако деваться им было некуда и они, одевшись, вышли на улицу. Оглядев одетых в трофейные маскхалаты бойцов, я сказал им, чтобы шли следом за мной и направился к передовой. Добравшись перебежками до околицы, я залег за сугробом и посмотрел на нейтральную полосу. Увиденное зрелище меня огорчило — финны оказались расторопнее и теперь их солдаты ползали между трупами на заснеженном поле собирая ранцы, оружие, документы и боеприпасы. Всего таких бесшабашных смельчаков я насчитал одиннадцать человек. Опять придется воевать. Сев на землю за сугробом, я подозвал к себе бойцов.
Сейчас там, — я махнул рукой в сторону поля, — Ползают финны, поэтому вы должны рассредоточиться максимально широко и после моего выстрела начинаете стрелять в сторону финнов. Не высовываться и после каждого выстрела менять позицию. Ваша главная задача отвлечь финнов от меня, поэтому целиться никуда не надо. Все, разбежались, быстро!
Проследив за бойцами, занявшими позиции по фронту, я двинулся в глубь нашего расположения. Складская изба была расположена за горящим домом, при этом она была выше и удобно стояла торцом, так что я мог стрелять из чердачного оконца, но противник не сможет меня обнаружить, так как вспышки выстрелов будут незаметны за пламенем. Разместившись на этой позиции, я приступил к планомерному уничтожению финнов, работавших на нейтральной полосе. Мои бойцы поддержали меня отвлекающим огнем, солдаты противника также активно включились в перестрелку. После того как я попал в шестого финна, я понял, что недооценил противника — у меня над ухом противно взвизгнула пуля. Я сразу вжался в пол и отполз от оконца в сторону, а потом и спрыгнул с чердака в сугроб. Всё-таки смогли засечь, и если бы финский снайпер учёл, что горячий воздух, поднимающийся над горящей избой, смещает летящую пулю вверх, то я бы уже мог пораскинуть мозгами. Пришлось возвращаться на передовую и продолжать отстрел уже оттуда, пользуясь тем, что мои бойцы ведут отвлекающий огонь. Так как мне приходилось менять позицию после каждого выстрела, а финны на нейтральной полосе не спешили подставляться под пули, прячась за трупами и в складках местности, то их уничтожение заняло у меня довольно много времени — более трёх минут. Убедившись, что враги на нейтральной полосе уничтожены, я передал по цепочке приказ своим бойцам прекратить огонь и собраться за горящей избой. Надо выждать какое-то время, чтобы бдительность противника снизилась. Когда все собрались, то выяснилось, что имеются потери — один боец погиб от попадания в голову. Назначив двух бойцов наблюдателями, я приказал остальным отдыхать, а сам направился на доклад к Горбушкиной. Обрисовав капитану ситуацию, я рассказал о дальнейших планах и, получив одобрение, вернулся к горящей избе, где и завалился спать рядом с бойцами. Проснувшись через сорок минут, я разбудил своих солдат и отправил их на нейтральную полосу собирать оружие и документы, а сам занял позицию на переднем крае для прикрытия. Финны не демонстрировали никакой активности, видимо основательно устав от продолжительных боёв, поэтому наша операция прошла тихо и успешно — уже через час в складскую избу доставили собранные документы, оружие и другое имущество. Составив список погибших на нейтральной полосе, я отнес его Горбушкиной и там же завалился спать на скамейке. Разбудили меня около пяти утра — оказалось, что нас отводят в тыл, а позиции занимает пехота РККА. Погрузившись в два ЗИСа, мы за час добрались до Салми, где на сильно поредевшую роту выделили три дома, один из которых отошёл под штаб, квартиру капитана Горбушкиной и склад. Всё-таки хорошо, что старшина Калинин остался цел и невредим — он быстро организовал расселение и кормёжку личного состава, причём командовал бойцами напрямую, не привлекая меня и других комотов в качестве промежуточного звена. Тыловые вопросы он решает намного лучше, чем боевые, ну так на то он и старшина. После раннего завтрака все снова завалились спать. Мне досталась панцирная кровать с ватным матрасом — весьма комфортные условия по сравнению с бойцами, которым пришлось спать на полу. Около двух часов нас подняли обедать, затем сходили в баню, благо, здесь парилка была нормальной, русского типа с каменкой. Перед самым ужином Калинина, меня и других двух комотов вызвала к себе Горбушкина. Она сидела в штабной комнате за большим прямоугольным столом, заваленном бумагами. В свете электрической лампочки были хорошо видны мешки под глазами на её бледном, осунувшемся лице. Показав рукой на лавку у стены, она произнесла: