Главред: назад в СССР 4 - Сергей Анатольевич Савинов
А еще у меня сложился в голове очередной паззл. К моменту, когда я работал журналистом в лице Женьки Кротова, Бродов-старший уже умер. А Василий Бродов был редактором столичного немного желтушного сайта, рассказывавшего о «неожиданных» и «скрытых» страницах истории. Я не придал этому значения, хотя ресурс этот почитывал. И мне в голову тогда не могло прийти, что человек по фамилии Бродов появится в моей новой жизни…
Но это все будет потом, уже после распада Союза. Или, если перестройка пройдет как задумано, то просто позже. Когда та самая «информационная поляна» очистится. А Хватов тогда, выходит, решил зачистить ее от меня? Получается, он и есть тот самый влиятельный человек из Калинина, способный заказать убийство конкурента? Или есть кто-то еще, повыше, чем он?
— Что теперь со мной будет, Жень? — от раздумий меня отвлек Бродов. — И что будет с Васькой?
Хороший вопрос. Что теперь в принципе будет со всеми нами⁈ И тут меня неожиданно взяла злость. Не на Бродова, нет, хотя и он был в значительно степени виновен в происходящем. Весь этот цирк устроил человек, который всего пару месяцев назад отстранял меня от редакторской должности за недостаточную лояльность советской власти. Насколько же лицемерным он был!
Вот кто на самом деле убил страну, неожиданно понял я. Идейные коммунисты в моей прошлой жизни любили винить Горбачева. Мол, продался Западу, даже анекдоты на эту тему ходили. Афган, Чернобыль, надрыв в гонке вооружений — все это было ничто по сравнению с гнусью, которой занимались такие вот Хватовы на ключевых постах.
Когда стране требовалось обновление, они затыкали всем рты. Скрывали от людей правду, не слушали тревожных предупреждений, потому что это мешало спокойно делать карьеру. Зато потом, когда СССР, превратившийся в живой труп, покатился под откос, эти люди переобулись в воздухе и цинично принялись снимать сливки с эпохи перемен. Кто-то приватизировал народную собственность, другие сменили партийную вывеску, а третьи и вовсе, хапнув напоследок, сбежали на Запад, который еще вчера публично осыпали проклятьями.
Да, на моей малой родине был Краюхин, был Козлов и другие партийцы, которые искренне верили в то, что делали. Те, кто работал. Кто осторожничал не из опасений за свою шкуру, а чтобы не навредить стране. Жаль, что их, судя по всему, не хватило в критические моменты. А с такими, как Хватов, и врагов не надо. Без ЦРУ Союз развалили, из-за собственной жадности. Перспективу он в моих словах углядел, надо же… А чтобы я не мешал, чуть на тот свет меня не отправил. Еще и улыбался в лицо, на собрания мои ходил. Больно. Как будто толкнули и плюнули вслед. Но я сильный. И я не терплю подлость по отношению к себе, а также к тому, что люблю и чем дорожу.
— Садись и пиши, — ответил я Бродову, который, судя по всему, опять удумал загреметь на больничную койку.
— Что писать? — с готовностью уточнил тот.
— Эссе для колонки мнений в вечерку, — я так увлекся, что сломал в руках карандаш. — Тема: «Как я дошел до жизни такой». И подпись: Арсений Бродов, корреспондент газеты «Андроповские известия».
Тяжкий вздох толстяка слышали, наверное, на всех этажах.
* * *Хватова задержали в больничном коридоре, когда он, ни о чем не подозревая, расхаживал в халате и тапочках, пытаясь охмурить медсестер белозубой улыбкой и гэдээровскими шоколадками. Долго не верил, что за ним пришли по-настоящему, пытался отшучиваться, а затем угрожать. Об этом мне рассказал Поликарпов по телефону — от встречи я отказался, сославшись на авральную сдачу газеты.
Готовили мы ее действительно в мыле. Все-таки нелегкая это работа — за сутки наполнить вечерку добротными материалами. Хорошо, что подавляющее большинство моих журналистов были честными и порядочными людьми, искренне любящими свою работу. С одним из таких, вернее с одной, я сидел сейчас в своем кабинете, корпя над макетом номера.
— Евгений Семенович, — Зоя пригладила волосы и покраснела. Впрочем, как обычно. — Что будем делать с колонкой мнений? Из-за того происшествия ведь у нас больше не было новых текстов… Целых две полосы свободны, а уже три часа дня. Что делать?
Глаза девушки от волнения расширились до диаметра медных пятаков. Это делало ее трогательной и очень милой. Я даже улыбнулся мысленно. Совсем юная, славная, но… Нет, Аглая ошиблась — Зоя мне не подходит. Она талантливая журналистка, преданная идеям коллега и даже вполне себе друг. Но не спутница жизни, не женщина, с которой хочется просыпаться.
— Мы успеем, — расслабленно улыбнулся я и положил перед Зоей листы с текстами Бульбаша и Никиты Добрынина.
— «Покаяние», — прочитала девушка заголовок статьи парня. — Это тот фильм, который Никита должен был посмотреть? Но этого мало, всего примерно полполосы…
— Не торопись, Зоя, — я неожиданно сам для себя перешел на «ты», и девушка встрепенулась. Ничего, это тоже пройдет. — Прочитай повнимательнее.
Зоя поправила очки, нахмурила брови и принялась водить глазами по строчкам. С каждой секундой ресницы ее порхали со все возрастающей скоростью, в итоге она не выдержала, отложила листок в сторону и уставилась на меня.
— Евгений Семенович, это шутка такая? Я не понимаю…
— Нет, Зоя, не шутка, — я с улыбкой покачал головой. — Это бомба. Ты дочитай, а потом посмотри, какой великолепный репортаж написал Виталий Николаевич. Четко на полосу.
Девушка жадно заглотила остаток Никитиного «Покаяния», потом взволнованно похлопала взмокшими ладошками по столу, нашла текст Бульбаша. В этот момент в дверь постучали.
— Заходи, Арсений Степаныч! — громко сказал я.
Толстяк по обыкновению протиснулся в узкую щель, словно ему это доставляло непонятное удовольствие. Он осунулся, выглядел как после бессонной недели, но в глазах блестела надежда.
— Принес? — улыбнулся я.
Бродов молча кивнул и протянул смятый листок. Я принял его, развернул, зацепился глазами за заголовок.
— Можешь, Арсений Степанович, — я одобрительно закивал, и Зоя, подогреваемая любопытством, отвлеклась от
