Вперед в прошлое 5 (СИ) - Ратманов Денис
На третьем этаже, еще не входя в кабинет химии, мама сбивчиво изложила проблему, показала пару рисунков Бориса, в том числе — Наташкин портрет. Рассказала, как Боря старался и готовился к конкурсу. Завучиха взяла портрет, покачала головой:
— Невероятно! И правда трудно поверить, что это рисовал ребенок! Талант, определенно — талант!
Рисунки пошли по рукам. Боря топал рядом с учителями, заглядывая им в лица и пытаясь понять, кто поможет, а кто — нет, а я теперь на сто процентов уверился — помогут!
— Это не оправдание, — отрезал Эрик. — Кто мешал проверить? Она же его классная руководительница! И должна защищать своего подопечного. Зачем так поступать? Так можно убить в ребенке веру в справедливость!
Завучиха встала на защиту подруги:
— Я бы сама не поверила. И до сих пор сложно уложить в голове, что ребенок на такое способен.
Кабинет был открыт, и мы ввалились туда всей толпой. Слава богу, у Никитича не хватило ума спрятать Борины рисунки, и они лежали на столе. Вскинув голову, Эрик вошел вперед, прошествовал к сидящей за столом Никитичу, положив папку с другими работами.
— Здравствуйте, Тамара Никитична! Меня зовут Эрик Андреевич, Борис берет у меня уроки живописи, и я требую объяснений, кто дал вам право самолично, не разобравшись, не допускать его на конкурс.
Химоза раскрыла рот, пораженная такой дерзостью, у нее аж брылы затряслись. Ого! Вот уж не ожидал от Эрика такой жесткости: глаза мечут молнии, бородка подрагивает, плечи напряжены. Да он за своего ученика переживает, как за себя! Илона Анатольевна взяла конкурсные рисунки, протянула завучихе, та посмотрела на них, на Бориса, покачала головой.
— Я согласна: верится с трудом.
Мама открыла папку, разложила другие рисунки по столу.
— Вот, смотрите, другие его работы, и серьезные, и ученические.
Учителя обступили стол. Борис крикнул:
— Смотрите! — И рванул к доске, взял мел и принялся рисовать, закрыв свое художество спиной.
А когда он отошел, с доски злобно взирала нарисованная мелом Тамара Никитична.
— Невероятно! — воскликнула Роза Джураевна, теперь отпираться было бессмысленно.
Эрик сказал:
— По-моему, бесспорно, что эти работы — руки Бориса.
Никитич хмурилась, глядя на свой портрет — видимо, сама себе не нравилась. А как тут понравишься? Такой только в концлагере работать.
— Ну согласитесь же — сложно поверить, — стояла она на своем, но теперь не обвиняла Бориса, а оправдывала себя.
Илона Анатольевна взяла Борины работы и проговорила, обращаясь к Розе Джураевне:
— По-моему, инцидент исчерпан. Рисунки надо вернуть на стенд и пересмотреть результаты конкурса.
Эрик и Никитич глядели друг на друга, как два ощетинившихся волка. Видно было, что не успокоился учитель, готов сыпать обвинениями — его-то химоза не запугала.
— Исчерпан… — проворчал Эрик и уперся руками в стол. — Как же вам не стыдно! В ваших руках — судьба талантливого человека, как же можно — вот так, а? Вы же его классная руководительница! И не знаете о Борисе ничего! Почему вы так поступили? Почему ничего не выяснили и чуть не уничтожили мечту ребенка? Его веру в справедливость? Таких, как вы, на пушечный выстрел нельзя подпускать к детям!
Мама, которая сама боялась Никитича до икоты, неверяще смотрела, как та молча обтекает. На лице Илоны Анатольевны читалось торжество, хотя, казалось бы, какое ей дело до чужого мальчика? Зачем портить отношения с коллегами? От всей души захотелось сделать ей что-нибудь хорошее, ведь добро нужно поощрять!
— Вы даже не извинились! — продолжал Эрик позорить Никитича, которая покрывалась красными пятнами, и сказать ей было нечего.
Я взял учителя за руку.
— Спасибо вам огромное. И вам, Илона Анатольевна, Роза Джураевна и все, кто пришел.
— Спасибо! — проговорил Борис, давясь слезами, и вылетел из кабинета.
Эрик продолжал наседать на химозу:
— Только попробуйте сживать его со свету! Я вам этого с рук не спущу! У меня знакомые в Управлении образования и в редакции «Вестника»!
Мама, живущая по принципу «как бы чего не случилось», приобняла Эрика и начала уводить из кабинета, рассыпаясь в благодарностях. Я направился за ними, а учителя остались разбираться с Никитичем.
Вот так все оказалось просто. Больше чем уверен, что мы с Борисом ничего не доказали бы, если бы не позвали взрослых в свидетели.
За дверью нас обступили члены бойцовского клуба, пожертвовавшие полдником — включая Алису, Каюка и Яна.
— Ну? — спросил Илья.
— Дракон повержен! — отчитался я. — Справедливость восстановлена!
— Ура! — сказал Илья.
— Ура-а-а! — подхватили остальные, радостно захлопали, а Ян понесся по коридору, изображая самолетик.
Справедливость была восстановлена. Не первая, но очень значимая наша победа.
Друзья, очень постараюсь выложить продолжение во вторник, но в связи со сложившимися обстоятельствами, не могу обещать. Гарантированно в субботу, когда (надеюсь) решу свои проблемы — много и сразу, а дальше — каждый день.
Глава 32
Странная победа
Когда все наши переместились к кабинету физики, а Эрик, пожав нам руки, убежал, мы с Борисом отправились провожать маму, которая, в отличие от нас, вид имела нерадостный.
Выйдя в школьный двор, она бросила с упреком:
— Ну вот и стоило меня с работы срывать? И так проблемы, а тут еще и отпрашиваться пришлось!
Борис, который шел чуть ли не танцуя, замедлил шаг, улыбка сползла с его лица, и он уставился на маму непонимающе. У него — первая в жизни значимая победа, крылья расправились и трепещут и тут — на-на тебе под дых! И обиднее всего, что не от чужих прилетело, а от своих. Меня захлестнула злость, я скрипнул зубами.
Захотелось выплеснуть все, что я думаю по этому поводу, но было отлично ясно, что слова не достигнут цели. Для матери все, что мы делаем — детские шалости и блажь, недостойная внимания. Ее дела — взрослые и архизначимые, и тут пришлось их бросать и идти с нами возиться в песочнице!
Она не понимает, что происходящее важно для нас, ей просто нечем понять! В отличие от Илоны Анатольевны, постороннего человека, которой необязательно было встревать в этот конфликт и ссориться с коллегами, проще было не заметить.
— Большое спасибо, мама, за помощь, — процедил я, и она ожидаемо не увидела в моих словах сарказма.
Мы с Борисом остановились, она зашагала быстрее и больше не оглядывалась. Боря поник, я хлопнул его по спине:
— Все отлично, брат. Не обижайся на нее.
— Как? — с недоумением спросил он.
Все так же стоя на месте, я сказал:
— Она не понимает не потому, что злая, а потому что ей нечем. Она не видит того, что видим мы.
— Это как?
Ну и как объяснить ребенку, что как некоторые существа видят в другом цветовом спектре, и им доступно то, что недоступно нам, так и многие люди воспринимают реальность иначе, жизненно важное для нас кажется им незначительным. Мое молчание Боря трактовал по-своему.
— Кажется, понял. Вот мы про машины говорили. Кто-то — «Нива», ты — тягач, а мама… — Он вздохнул. Мама у нас — прицеп, у нее мотора нет, она сама ехать не умеет.
Как-то даже обидно за нее стало. Но и Борису нежелательно понимать, что мы можем рассчитывать только друг на друга, но никак не на родителей.
— Скорее она — «Ока», у нее объем двигателя маленький, и она слабомощная.
Будто подтверждая мои мысли о том, что рассчитывать не на кого, мимо прошла, виляя задом, Лика Лялина в модных джинсах и кроссовках, увидела нас, отвернулась и сдала назад. Вспомнилась Наташка в обносках и мои драные кроссовки. Теперь сестра одета не хуже, но, несовершеннолетняя, она заработала все своим трудом, отец ее только бил и отчитывал. Вряд ли Наташа его когда-нибудь простит. А я вряд ли когда-нибудь пойму, что побуждает человека облизывать падчерицу и издеваться над своими детьми. Сторонний человек заподозрил бы его в педофилии, но я уверен: тут что-то другое.
