Десятое Блаженство - Валерий Петрович Большаков
— Ой, наливай, давай, — ворчливо вмешалась сеньора Динавицер.
Исраэль Аркадьич с послушной живостью наполнил бокалы, плеснув понемногу, чтобы осталось на второй и третий заход.
— Сонечка, иди к нам! — позвала Аля, и девушка изящно присела рядом с Ритой. Черненькая, стройная, она унаследовала мамину утонченную, слегка кукольную внешность — и ничего семитского. Лицом Софи походила скорей на смуглянку-молдаванку.
— Ну, поехали! — цветисто провозгласил Изя.
Бокалы жалобно зазвенели, словно боясь разбиться.
— Мягкая… — оценила Аля, задумчиво ловя послевкусие. — Странная…
Соня чуть пригубила, стрельнув на меня черными глазками.
А я, наколов кусочек «фуа-гры», окинул взглядом убранство Алькиного царства-государства.
Кухонный гарнитур темного дерева сочетался с кожаным диваном, винтажным и пухлым, а у окна на балкон громоздилась древняя амфора, отливая то черным, то красным лаком. Однако доминировал не античный сосуд, а большой телевизор на стене, что беспокойно переливался красками — шли новости.
Балканы снова трясло — сербы сцепились со словенцами, хорваты грызлись с боснийцами, албанцы дрючили македонцев…
Югославия трещала по швам-границам, набухая пролитой кровью.
— Опять наши уговаривают… — забрюзжал Изя. — В Чехословакии уговаривали, в Польше уговаривали… А чего б не сразу — танки?
— Ой, Изя, ты как скажешь! Хочешь, чтобы люди гибли?
— Да наоборот! Чем раньше войска введут, тем меньше жертв! Эти же придурки не сами друг друга режут, их Европа науськивает!
— Ой, всё! Хватит политики! — решительная рука Али подхватила пульт, пальцем нащупывая кнопку. Экран погас, чернея, как квадрат Малевича. — Будто других тем нету…
— Есть, — дипломатично улыбнулся я, заводя новый разговор. — Изя, а у тебя в марте-апреле ничего не намечается? Ну, там, экспедиции какие-то? Конгрессы с симпозиумами?
— В марте-апреле у Изи отпуск, — фразисто сообщила Аля, подкладывая мне колбасок.
— Ага! Изя… Недельки через две Гайдай и его команда вылетят в Израиль, там начнутся съемки нового фильма. И режиссеру срочно требуется историк-консультант. Искать аутентичные руины, вести раскопки по всем правилам… Ты как? Можно неплохо заработать, и…
— Заработать — ладно, — отмахнулся Изя, подпуская к губам мечтательную улыбочку. — Главное, я впервые попаду на историческую родину!
— Так ты «за»?
— Обеими руками — и одной ногой!
— А почему — одной? — удивилась Соня.
— Так на другой я стоять буду!
Альбина не сделала замечаний супругу, но изрядно поскучнела.
— Изя уже и в Мексике побывал, и в Египте… — медленно проговорила она. — В Ираке, в Иране… А я вообще нигде не была, даже в Болгарии!
Динавицер переглянулся со мной, и воскликнул:
— Ну, так поехали! Мне заплатят, а на тебя я свои отпускные потрачу!
— Ой, да ну-у… — отмахнулась Аля. — Что ж я, Сонечку одну оставлю?
— Ма-ам, — ласково улыбнулась девушка, — мне уже восемнадцать годиков, вообще-то.
Алькин взгляд встревоженно заметался.
— Ой, да вы чего? Вы что, серьезно?
— Поехали, Аль! — подключилась Рита. — Ну, правда! А то ты совсем уже домоседкой стала! Поехали!
— Ой, ну я не знаю… — период отрицания плавно переходил к жестоким сомнениям. — Я там… Ну… Это же так далеко!
— Далеко — это Луна! — отрезал Изя. — А Тель-Авив рядом почти!
— Ой… — мучительное противоборство желаний отразились на лице Альбины. — Ну… Ладно, только…
— Без «только»! — сурово сказал Динавицер. — Едем, и всё!
Соня захлопала в ладоши, наверняка предвкушая месяц свободы и независимости, а ее папа плеснул всем текилы.
— Ну, за плавающих и путешествующих!
— За тебя, Алечка! — прозвенела Рита.
— За мир во всем мире! — постановил я.
Воскресенье, 1 марта. Ночь
Щелково-40, улица Колмогорова
Рита рассказывала, что, когда я «сливался в экстазе» с Наташей, выглядело это странно — наши тела почти не шевелились, лишь мелко подрагивали. Маленько напрягались мышцы, иногда чуть сгибались ноги в коленях или елозили руки. Глубокое дыхание то учащалось, прерываясь стонами, то стихало.
Двоих как будто качало на волнах нирваны. И только мозг неистовствовал, гоняя Силу от чакры к чакре.
Забавно, что при этом мы вовсе не выпадали из реальности. И слышали всё, и видели. Просто закрывали глаза, дабы не отвлекаться на окружающий мир…
…Я разжмурился первым. Лицо Инны круглилось совсем рядом. Ее ресницы трепетали, словно у заснувшего дитяти.
Отлепив ладонь от круглой, налитой груди, я огладил Инкины растрепанные волосы. Женщина вздохнула, и открыла глаза. В их влажной синеве дрожала блаженная мольба.
— Мишенька… — слетело с сухих губ.
Я тут же накрыл их поцелуем. Ощутив игривое касание Инкиного язычка, вернул ладонь на старое место, вдавил набухший сосок в атласную тугость. На сквознячке таял терпкий запах «молодильного зелья».
— Нельзя же долго… — задышливо прошелестел ласковый укор. — Ай… Мишенька, не выходи… ладно? Побудь еще, просто так…
— Ладно.
Долгая весенняя ночь темнела за окнами, помаргивая яркой звездочкой. Дверь в Инкину комнату я прикрыть забыл, и ощущал, какая тишина зависла в доме — ясно различалась энергичная поступь Коши. Блеснув зелеными зрачками, кот шмыгнул на галерею.
— Мне так хорошо с тобой… — нежный шепот развеял безмолвие.
— Мне тоже.
— А мне все равно хорошее! — хихикнула Инна. — И, вообще, всё прекрасно! И в театре, и в кино… А самое прекрасное — здесь, в твоем доме…
— В нашем доме, — мягко поправил я.
И уловил сладкую улыбку.
— Ну, всё, Мишенька… А то Рита заждалась уже. Ай…
Полегонечку освободясь, я присел на краешек узкой, «девичьей» кровати.
— Спи. Сегодня не вставать.
— Ага… Мишенька… Я тебя очень, очень люблю!
Лунный свет выбелил нагое женское тело, оттенив влекущие западинки. Опираясь ладонью о вздрагивающий живот, я дотянулся до Инкиных губ.
— И я тебя.
Было ли мое признание честным? Или мне всего лишь хотелось красивой правды? А, может, я просто надеялся, что когда-нибудь главные слова станут созвучны реалу?
Чтобы смазать возвышенность момента, я пощекотал Инке гладкий лобок. Женщина захихикала, поджимая колени, и луна
