"Фантастика 2023-140". Компиялция. Книги 1-18 (СИ) - Коростышевская Татьяна Георгиевна
Я ползла первой, немедленно выяснив, что с последней вылазки тело мое несколько раздалось в верхней его части. Кряхтя и чертыхаясь, я нащупала рычаг и вывалилась наружу.
Дворик, нависающий на сваях над поверхностью воды, в прошлом использовался под свалку ненужного в хозяйстве хлама. Теперь же, под завязку забитый старой мебелью, рассохшимися сундуками, битыми горшками, тюками ветхого тряпья, не посещался вовсе. Никем, кроме учениц, желающих незаметно покинуть «Нобиле-колледже-рагацце».
– Филомена! – донесся жалобный писк Мауры. – Я, кажется, застряла.
Из щели показалась пухлая, усеянная перстнями ручка подруги.
– Панеттоне! – глухо ругалась Карла. – Сдобная булочка да Риальто! Филомена, тащи ее наружу, а я подтолкну.
Ухватив запястье, я потянула. Маура охнула. Из щели показалось ее плечо, затем голова, и, наконец, она целиком выкатилась мне под ноги. Через мгновение к нам присоединилась синьорина Маламоко, скользнув под дверью, будто нитка сквозь игольное ушко.
Мы осмотрелись и прислушались. Шум канала сюда почти не доносился, навесная галерея, уводящая к соседнему дому, была пустынна. Карла заглянула вниз, на лесенку, спускающуюся под настил.
– Разделимся? – предложила я. – Ты с Маурой – наверх, а…
– Все страшные истории мира начинаются с того, что компания решает разделиться, – возразила подруга, – и древние чудища, или вампиры, или просто кровожадный безумец с ножами вместо пальцев расправляются с молодыми людьми по одному.
– Если бы наш таинственный некто шел под настилом, – сказала Карла, – звук его шагов скрыл бы плеск воды. Он воспользовался галереей.
– Не опасаясь быть увиденным, – кивнула Маура. – Это значит, он знал, что ни одно из окон не выходит на эту сторону.
– Умница моя, – похвалила синьорина Маламоко.
Я ощутила крошечный укол ревности. Мы с «фрейлинами» были лучшими подругами, но эти две синьорины являлись друг для друга лучшими из лучших, составив почти родственную пару.
– В одном с тобой не соглашусь, – продолжила Карла. – Не «он», а «она», иначе трудно объяснить свежие розовые лепестки.
Мы посмотрели на ступени. При жизни, до того как их ощипали, розы были белыми.
– Она нервничала?
– Паола? Ведь вы узнали цветы из нашего школьного розария? И никто, кроме синьорины Раффаэле…
– Может, перенесем демонстрацию вашего, рагацце, ума на другой день? – недовольно протянула я и стала подниматься на галерею.
Представить Эдуардо, обрывающего лепестки с бутона, не получалось, надежда на свидание таяла, я злилась.
– Интересно, как ей удалось выбраться? – бормотала за спиной Таккола. – Подпорожьем никто до нас не пользовался. Неужели существует какой-то способ, о котором я не знаю?
– Крыша, – отвечала ей Панеттоне. – Помнишь заросли плюща под чердачным окошком? Он вьется поверх деревянного трельяжа.
– Тогда новенькая обладает ловкостью гимнастки.
Пухлая Маура грустно вздохнула.
Стена закончилась. Мы спрыгнули в щель между домами и прокрались к кованой решетке заброшенного палаццо Мадичи. Место было зловещим до такой степени, что даже при свете дня липкий ужас охватывал любого сюда забредшего.
Говорили, что палаццо некогда принадлежало Лукрецио Мадичи, чудовищному князю, и до сих пор в нем можно слышать стенания убитых в его пыточных людей.
К счастью, само здание нас не интересовало. Миновав сорванную с петель калитку, мы пересекли отрезок запущенного парка и присели за расколотой чашей мраморного фонтана. Площадка его тремя плавными ступенями спускалась к причалу.
– Вот она, Голубка, – шепнула Карла.
– Голубки, – отозвалась Маура.
Ужас, охвативший меня на мгновение, объяснялся просто: сослепу я приняла собеседника Паолы за Эдуардо. Этого мгновения мне, впрочем, хватило, чтоб догадаться, что прошлым летом, во время семейного путешествия, синьор да Риальто покорил сердце блистательной дочери губернатора, представить их свидания и поцелуи, возненавидеть обоих до глубины души и почти умереть от несчастной любви.
– Чезаре?
Восторженный шепот синьорины Маламоко вернул меня с того света, где я уже настраивала арфу, чтоб присоединиться к ансамблю невинных дев, погибших до того, как они познали радости плотской страсти.
Беспутный кузен? Ну конечно. Как я могла их перепутать? Эдуардо гораздо шире в плечах, чем долговязый Чезаре, и ниже ростом. И вряд ли позволил бы себе столь вопиюще непристойно прижимать девицу к гранитному парапету. То есть любую девицу, в том числе меня. И, что можно принять за аксиому, производя эти манипуляции, Эдуардо озаботился бы снять хотя бы маску!
Край лаковой личины в этот момент впивался в правую глазницу синьорины Раффаэле, заставляя ее болезненно щуриться. Выглядело это забавно. То есть девица как бы полностью отдавалась поцелую, издавая томные вздохи, ее тело обмякло, как воск от жара, руки жадно елозили по мужской спине, опускаясь и задерживаясь на поджарых ягодицах, но она при этом изо всех сил щурилась, чтоб не потерять глаз!
Я посмотрела на подруг. Ротик Мауры был приоткрыт, грудь вздымалась, Карла саркастично ухмылялась.
– Товар явно испорчен, – проговорила она, напоминая мне утренний разговор. – Чезаре своего не упустит. Так вот кто, значит, тот окольцованный капитан. Бедная Голубка.
– Отчего же бедная? И почему мне слышится в твоих словах ирония?
– У до… то есть у кузена, целая коллекция из колец влюбленных дурочек собрана. Нет, он, конечно, парень честный, всегда одаривает в ответ своим перстнем. Золотым таким, печатным, с площадкой по фронтону и гравировкой в виде мертвой головы. Их у него мешок, на вес у какого-то ювелира в колониях купил.
Поцелуй наконец закончился, видимо, синьору Маламоко наскучил массаж ягодиц.
– Любовь моя! – жалобно воскликнула Паола, смахивая с правой щеки слезы.
Левый глаз был сух и полон обожания.
– Как жаль, что вновь пришло время расставания, – напевно изрек кузен, поправляя перевязь, – но твой поцелуй, и твои… – тут он запнулся, будто у него не было полной уверенности, как именно зовут возлюбленную, – моя помокомская роза, очи…
Я мысленно зааплодировала. Не вспомнив имени, повеса изобрел «милое» прозвище. Какое счастье, что Эдуардо не повеса. Какое счастье, что влюбилась я в человека достойного, а не в кого-то вроде кузена Маламоко.
Комплимента Чезаре не закончил: синьорина Раффаэле набросилась на него, почти сбив с ног, и принялась осыпать подбородок мужчины поцелуями. Этот мерзавец, будучи и без того гораздо выше ростом, еще и запрокинул голову, не давая девушке ни единого шанса приникнуть к своим губам.
Маора вздохнула, Карла хихикнула, я разозлилась.
– Тебе пора, любимая, – пробормотал мужчина, отодвигая трепещущее тельце Паолы на вытянутых руках. – Если твое отсутствие заметят…
– Ты разлюбил меня, – уже по обеим щекам девушки струились слезы. – Я видела в твоей гондоле какую-то путтана!
– Куртизанку, – шепнула мне Карла. – Их так иногда называют.
Слово было новым, и я его на всякий случай запомнила.
– Скажи, Чезаре, это моя соперница? Эта желтоволосая шлюха?
Еще одно новое слово. Я буквально поминутно обогащалась знаниями.
– Что ты, глупышка, – почти пропел кузен и чмокнул Паолу в губы, придерживая ее саму, впрочем, на расстоянии. – Никто в моем сердце не займет твоего места, драгоценнейшая…
Он точно не помнил имени!
– Я хочу занять место не только в сердце, – твердо сказала синьорина Раффаэле, – но и в твоем палаццо, твоей постели и твоей жизни.
Так вот как, оказывается, выглядит, когда женщина объясняется первой? Жалко и нелепо. Получается, что, когда я начну говорить о своей любви Эдуардо, он вполне может точно так же со скучающим видом отвернуться, бросая взгляды на темные окна палаццо Мадичи? Ну или что там послужит декорациями нашего объяснения. Нет, Эдуардо не такой. Он опустится на одно колено и дрожащим от восхищения голосом предложит мне стать синьорой да Риальто. И подарит кольцо. А я поднесу ему сандаловую шкатулку, которая сейчас лежит в моем поясном кармашке.
