Младший научный сотрудник 4 (СИ) - Тамбовский Сергей
— Ок, — еще раз сказал дознаватель, — в общих чертах мне все ясно. Ты будешь находиться в этом госпитале еще день-два, а затем… затем по обстоятельствам — либо передадим тебя советским властям… — и он замолчал.
— А второй вариант какой? — вежливо поинтересовался я.
— Потом узнаешь, — отрезал он, — а сейчас вот что, Питер Балашов — ты вставать уже можешь?
— Не пробовал, — ответил я и сделал попытку подняться — как ни странно, но она прошла довольно гладко, слегка пошатывало меня, но не сильно — Получается, что могу.
— Тогда вот что, у нас на корабле никто толком русского языка не знает, так что предлагаю тебе поработать переводчиком у остальных ваших ребят, которых мы в море подобрали. Я сейчас их опрашивать буду.
— А что мне за это будет? — на автомате вырвалось у меня.
— А что тебе надо? — ответил он вопросом на вопрос.
Я задумался на секунду, а потом выдал:
— Посмотреть новости по телевизору. У вас ведь тут наверняка ловятся какие-то каналы…
— Договорились, — улыбнулся он, — только сначала перевод, а потом новости.
И он поддержал меня за локоть, и мы так вдвоем вышли в длиннейший коридор, теряющийся вдали как справа, так и слева.
— Нам сюда, — показал направление он, и мы переместились вправо примерно на пятьдесят метров и на два десятка дверей.
Навстречу нам попалась странная пара, одетая в военную форму, мужчина в годах и девушка-блондинка. И я с ужасом опознал в мужчине Наумыча, а в девушке Оленьку… при этом Наумыч еще и подмигнул мне. Закрыл глаза, потряс головой, снова открыл… фу, показалось — ничего общего, кроме бороды у мужика и цвета волос у девушки они не имели.
— Ты чего, голова кружится? — поинтересовался Вачовскм.
— Да, было немного, — не стал отпираться я, — но уже прошло. Можно двигаться дальше.
И мы зашли в еще одно помещение с табличкой «Military field hospital №3». А внутри там стояли уже не две койки, как у меня, а целых четыре штуки. И на них лежали и сидели наш капитан… ну бывший, конечно, капитан… Ираклий, мой дружбан Серега и Виталик-радист с золотого прииска. Четвертая койка была свободной.
Глава 5
Срочные дела на Кутузовском
Как вы наверно и сами все догадались, звонила Галина Брежнева и предложила она немедленно подняться сами понимаете к кому на четвертый этаж. Поднялся, причем немедленно… подвергся небольшому обыску на входе и был допущен в сияющие чертоги града на холме.
— Папа хочет с тобой поговорить, — заявила мне с порога Галя, — так что иди давай и говори… только поаккуратнее там, — зачем-то добавила она в конце.
— Значит, это со здоровьем не связано? — уточнил я.
— Нет, не связано, — подтвердила она, — иди уже, а то он ждать не любит.
И я зашёл все в ту же маленькую спальню в самом конце его необъятной квартиры — Ильич лежал там на диване в полосатой фланелевой пижаме в очках и читал газету. Известия, как я разглядел, а не Правду почему-то.
— Аааа, — сказал он, скосив взгляд на меня, — пришел… ну садись, побеседуем.
Я послушался и сел на стул рядом с диваном по стойке смирно, только что под козырек не сделал.
— Добрый вечер, Леонид Ильич, как здоровье? — спросил я, чтобы не молчать.
— Налаживается, — буркнул он, — твоими молитвами в том числе. Я вот что хотел сказать… — и он взял тяжелую мхатовскую паузу, вот честное слово не меньше полминуты.
— Вот ты, как лицо незаинтересованное и далекое от наших кремлевских интриг, скажи — что там в глубинке про нас думают? Про руководство страны и про меня лично?
— Хм… — чуть не подавился я, не ожидал такого вопросика на засыпку, — разное думают, Леонид Ильич…
— Можешь звать меня дядя Лёня, — милостиво разрешил он.
Вот же племянничек отыскался, подумал я, но решил не скрывать фактов:
— Страна у нас большая, проблем и нерешенных вопросов хоть отбавляй, так что иногда поругивают, если честно… анекдоты опять же рассказывают…
— Знаю я про эти анекдоты, — поморщился он, — некоторые совсем похабные.
— Есть и такие, — ответил я, — но если смотреть вглубь, то ведь про непопулярных личностей и персонажей анекдотов не слагают. А про Василия Ивановича, Штирлица, чукчей и про вас слагают, причем сотнями.
— В хорошую компанию я попал, — усмехнулся Брежнев, — Штирлиц, чукчи и я. Ну ладно, хватит про анекдоты — расскажи лучше про себя, давно я не беседовал с людьми из народа.
— Это пожалуйста, — не стал упираться я, — мне 22 года, только что закончил политехнический институт, работаю а Институте прикладных проблем в Нижнереченске…
— Аааа, это куда мы этого неуемного академика сослали, — припомнил он, — вместе с его стервозной бабой.
— Точно, где-то у нас они оба живут, — подтвердил я и продолжил о себе, — так вот, семья у меня неполная, отец умер, когда мне 3 года было…
— От чего? — поинтересовался Ильич.
— Говорили, что простудился на учениях, он у меня военным был, да так и не вылечился… — кратенько высказался я, — так что живу с матерью, она учительница. Вкратце вроде все… как говорят в армии — «доклад закончил».
— Сколько ты там получаешь в этом своем институте? — задал такой неожиданный вопрос Брежнев.
— Ставка 130 рублей, плюс разные надбавки плюс вредность 15% — итого на руки около двухсот выходит. Жить можно.
— А с квартирным вопросом у тебя все хорошо? — продолжил он бомбить меня бытовухой.
— Сейчас мы с мамой живем в однушке… сталинка, потолки высокие, кухня огромная. Пока хватает, но когда женюсь, наверно надо будет что-то предпринимать…
— А откуда у тебя эти способности взялись? — перешел он к более предметным вещам.
— А вам разве не рассказывали? — удивился я, — ну тогда могу ввести в курс дела — у нас в институте есть такой стенд под условным названием «Крот»…
— Крот? — удивился Брежнев, — это который под землей норы роет?
— Да, он самый… почему его так назвали, не знаю, возможно потому что тоже под землей, метров на десять ниже уровня улицы.
— Продолжай, — подогнал он меня.
— Так вот — я был одним из участников экспериментальной программы по этой теме. И вот в один прекрасный день, когда сидел и паял какой-то модуль, что-то на этом «Кроте» пошло не так… сигнализация завыла, лампочки замигали. Нас всех заперли в своих лабораториях и выпустили только через час-полтора. А на следующий день я и обнаружил у себя необычные возможности…
— И как ты это обнаружил?
— Монеты стали к рукам прилипать. А потом мать вылечил, как меня заверил хирург из 40-й больницы.
— От чего ты ее вылечил?
— От онкологии, Леонид… то есть дядя Леня, от нее, родимой. А потом пошло-поехало…
— Интересная история, — задумался Ильич, — а не боишься, что эти способности как пришли к тебе, так и обратно утекут?
— Боюсь, дядя Леня, — честно признался я, — но если смотреть на вещи шире, то ничего ведь страшного со мной не случится, верно? Вернусь в свой родной ИППАН и буду паять модули для научных исследований.
— Ты вот что… — перешел он в сидячее положение, — пока у тебя эти способности на месте, давай-ка полечи меня от чего-нибудь.
И тут мне в голову пришла неожиданная мысль.
— А давайте я вам речь поправлю, Леонид… то есть дядя Леня — вы же государственный человек, речи произносите каждую неделю, совсем же не дело так невнятно бормотать при этом…
— Это застарелая болячка, — признался он, — ну если сможешь, то займись, я не против…
Я с трудом, но припомнил основные версии, почему Ильич так сильно шепелявил и путался в словах. Их, кажется, штук пять было. Главная — это хреновые протезы, которые мало того, что мешали языку, так еще и постоянно норовили слететь. Инсульт, как причину этого затруднения, категорически опроверг тот же Чазов — не было у Брежнева никаких инсультов, один только инфаркт еще в 50-х годах. Далее по убыванию шло ранение в челюсть во времена Малой Земли (очень маловероятная причина), воспаление слизистой из-за чрезмерного курения, излишнее потребление седативных средств и пародонтоз, который генсек так и не удосужился вылечить за все время своего генсекства. Ну что же, сказал я сам себе, назвался груздем — не говори допустим. Для начала диагноз поставим…
