План битвы (СИ) - Ромов Дмитрий

Я ничего не отвечаю, лишь головой покачиваю. А она беззастенчиво извлекает из конверта открытку и пробегает глазами, а потом читает вслух, цитирует:

— Хм… Милый Егор… Милый… Ты милый, оказывается… скорейшего выздоровления… ага… так, это не интересно… это личное… угу… а, вот… обнимаю, твоя… твоя, да? Твоя широкозадая красавица!

Капец.

— Ира, прекрати, ты прекрасно знаешь, что с Валентиной у меня сугубо рабочие отношения.

— Да нет-нет, я что, я ничего, моё дело маленькое, — говорит она как бы глядя со стороны, отстранённо, но глаза её показывают, что дело её совсем даже не маленькое, а можно даже сказать огромное. — Любопытно просто, как ты всё успеваешь. Ещё и военно-патриотическое движение. Гигант мысли, отец русской демократии, да? Ну так пусть твоему гигантскому мозгу помогает чья-то гигантская жопа, а у меня и других дел хватает. Думаю это будет справедливо.

— Ира, это будет совершенно несправедливо. Ты пользуешься моим положением инвалида, иначе я бы тебе задал жару.

— Ладно, дорогой товарищ, выздоравливай, — говорит она, поднимаясь. — Апельсины, я смотрю, у тебя уже есть, от Валюши небось, вот держи черешню. Ешь и укрепляй тело, и дух, конечно тоже. Дел у тебя невпроворот будет после возвращения. До свидания Даниил Григорьевич, поправляйтесь поскорее.

— Спасибо, Ирина, было очень приятно с вами познакомиться. Надеюсь увидеть вас ещё.

Она кивает и подходит к двери. Но, как известно, беда никогда не приходит одна. Дверь открывается и в неё входит… Айгюль. Ну, конечно, вот именно сейчас ей и надо было зайти. На миг обе девушки замирают и сканируют друг друга холодными взглядами, при этом обе улыбаются. Не слишком, впрочем, приветливо.

Новицкая, мгновенно рассмотрев соперницу, оборачивается в пол-оборота и, подняв брови, качает головой. Молча и многозначительно.

— Простите, — холодно говорит она Айгюль и, проскользнув мимо, выходит из палаты.

Айгюль пожимает плечами и подходит ко мне, наклоняется и нежно целует в губы. Провалиться мне на месте. Генерал, прикрываясь газетой, откровенно ржёт. Надо с этим делом как-то завязывать.

— Скучал? — шепчет она.

— Конечно скучал.

— А когда тебе будет можно?

Да вот хрен его знает…

Даниил Григорьевич берёт с тумбочки японский радиоприёмник, привезённый, должно быть, из-за бугра, и деликатно включает музыку, чтобы не слушать наше с Айгюль воркование:

Ах, водевиль, водевиль, водевиль— -

Музыка, песни, интриги и танцы,

Пусть простоват и наивен он был,

Пусть он таким и остался…

Где-то это уже, кажется, было…

Время, сначала текущее мучительно медленно, постепенно ускоряется. Больничное безделье становится обыденным и дни начинают пролетать всё быстрее. Процедуры, посещения и дружеские беседы с генералом Скударновым.

Со временем он привыкает к кругу моего общения и моим визитёрам. Де Ниро, он же Злобин, приходивший ещё пару раз, приезжавший Платоныч, Куренков, Айгюль и Ирина — все они оказывают на моего соседа довольно приятное впечатление.

— Хороший ты парень, — говорит он, — но знаешь что, ты с девками бы поаккуратнее. Доведут они тебя до беды. Ты ещё молодой, понимаю, хочется всего и побольше, но лучше уж выбери одну. Нет, я вижу, они у тебя одна другой лучше, но ты, всё-таки, постарайся.

Может, и постараюсь. Для многих из них я лишь интрижка, лёгкое приятное приключение. Ясно, что ни Айгюль, ни Ирина никогда не свяжут со мной свои жизни. Какое там жизни, они даже не допускают, что о нашей связи может кто-то узнать. С Валей у меня и не предвидится ничего. Рыбкина ушла в автономное плаванье, а Лида и Таня тоже не подходят. Ладно, как-нибудь потом подумаю.

Медсестра Оленька полностью теряет ко мне интерес, заметив, как однажды вечером мы с Айгюль выходим из рентген-кабинета. Да, опять рентген, ничего оригинального. Всё уже было на этом свете и нет ничего нового. Зато разговоры, которые ведёт со мной Айгюль вполне можно назвать свежими и оригинальными.

— Тебе нужно оружие? — спрашивает она. — Автоматы, пистолеты, патроны, гранаты.

Ого…

— Откуда?

Впрочем, что за глупый вопрос, и так ясно, откуда. Оттуда, как сказал бы Семён Семёныч Горбунков. Оттуда, где меня чуть не порезали на куски компактной бензопилой. Из Афгана. Оружие мне, конечно, нужно для моего проекта военно-патриотического ЧВК.

Надеюсь, Ирка, поортачится и согласится помочь. Должна, идея ведь хорошая, почти назревшая. Через год-два такие объединения начнут плодиться повсеместно, а мы предвосхитим события. Попытаемся, по крайней мере. Очень попытаемся…

Новости из дома я получаю регулярно. Печёнкин вгрызается в ЛВЗ, хотя вроде пыл поумерил, отчего Куренков немного успокоился. Заместитель Печёнкина Евстратов сейчас под следствием, что в общем-то вполне безопасно. Кого он может сдать — Каховского и бывшего начальника обл УВД Троекурова? Но их карта и так бита. От Каховского наверняка ниточки наверх тянутся, но он же не дурак их обрывать, глядишь и помогут на зоне бывшие бенефициары его служебных преступлений.

В чём заключается интерес к моей персоне со стороны Злобина я пока не понимаю. Он время от времени приходит просто со мной поговорить. То ли присматривается, то ли что-то вынюхивает, не знаю, но общаться с ним мне интересно. Вот и общаемся…

— Ну что, Егор, — напутствует меня сосед по палате в день выписки. — Прощай. Даст Бог, свидимся когда-нибудь. Хороший ты парень, я бы тебя ординарцем взял, честное слово, если бы тебя признали годным к строевой и с бабами бы ты остепенился. Ты машину-то водишь?

— Вожу, конечно.

— Ну, и всё. Если что, дай мне знать. Но не раньше чем через полгода, сам понимаешь.

Понимаю, конечно, как не понять…

— Ну, и вы Юрий Платоныч, — говорит он, — будьте здоровы. Всего вам доброго.

Большак приехал за мной, поскольку отпускать меня одного весьма рискованно. А он что, врач? Я не понимаю, честно говоря, но Большаку рад.

— Ну, а вы, Даниил Григорьевич, приезжайте к нам, уж мы вас встретим так, что вам обязательно понравится — охота, баня, рыбалка. Природа у нас просто невероятная.

— Жив буду приеду.

На том и расстаёмся. Мы едем в аэропорт, а генерал остаётся один. Ну, это ненадолго, сегодня же нового соседа подселят.

— А где Трыня? — спрашиваю я у родителей после объятий, слёз, укоров и счастливого смеха.

Раджа часто дышит, почти хрипит и не отходит от меня ни на шаг, выговаривая на своём собачьем языке за длительное отсутствие. Я не Ай-Болит, но хорошо понимаю, всё что он «говорит».

— Ну, прости, прости, Радж, больше не буду тебя оставлять надолго… Так где Андрюха?

— Ну… — мама явно не очень рада этому вопросу. — Он домой уехал…

— Почему? Отец его непутёвый объявился?

— И да, и нет… В общем, там такое дело, в ближайшее время суд будет, и…

— Да что случилось-то? Он натворил что-то?

— Андрей? Нет, он-то ничего не натворил. Отец его… В общем, его хотят прав родительских лишать. Он пьёт, ребёнком не занимается, бьёт. Там разврат и… ну, ты же сам видел, что там.

— Видел, — соглашаюсь я.

— И что, его куда? Нельзя, чтобы он до суда у нас побыл?

— Нет, там правила очень строгие… В общем…

— Его поместили в детский дом, — вступает отец, — в Берёзовском.

— В детский дом? — восклицаю я. — Зачем? Он же и так в интернате живёт.

— Затем, что интернат для тех, у кого есть родители, а если у ребёнка родителей нет, значит его надо поместить под опеку.

Да, это я всё, конечно же, хорошо знаю, да только вот хреново как-то. Нет, правда хреново…

— А ему позвонить-то хоть можно? Или съездить, навестить?

— Можно, хотя это всё очень непросто, особенно сейчас, перед судом.

— А когда суд? — спрашиваю я.