Гонзо-журналистика в СССР (СИ) - Капба Евгений Адгурович

— Погоди, а вот ты про опилки говорил... Их же вместе с лигнином нужно туда, в глину пихать?

— С опилками да, крупные партии пока нам недоступны, ну, а мелочь мы у Сашиного бати брали, у него циркулярка, так...

— Сережа, — сказал я, — У нас целое огромное ПДО.

— ...бать я тупой, — сказал Сережа, — Это ведь еще лучше, да? Это ведь еще и дубровицкие опилки? Полностью местное сырье получается? Но там Волков, к нему так просто и не сунешься...

— Я сунусь, — сказал я, — Вы, ребята, молодцы. Я из вас сделаю национальных героев.

— Товарищ Белозор...

— Еще лигнин можно при производстве асфальта использовать. Понятия не имею как — общайтесь с нефтяниками, дорожниками, копайтесь в документах.

— Ого!!! Так ведь, это ведь!!! Мы ведь!!! Саша, асфальт! — как бы его удар не хватил от радости.

— Тише там с восторгами. Я с Исаковым переговорю — может, у него есть такие же ненормальные, как вы — объедините усилия. А вы готовьте демонстрацию вашего изобретения. Приедем, наверное, сразу все вместе — смотреть на ваш лигниновый кирпич...

— Товарищ Белозор, да я за вас... Да мы! Да до гробовой...

— Сирожа, не мельтеши. Станешь директором Гидролизного — тогда поговорим.

На той стороне трубки замолчали. Капинский задумался. Вот это да! Глядишь — будет у нас еще один "красный директор"... Хотя — сильно молод. Времена Гайдаров, которые полками в 17 лет командовали, миновали. Сейчас начальник должен быть солидным — тот же Исаков выбивался из этой тенденции категорически. С другой стороны... Общая тенденция — это одно, местные нюансы — другое. Дьявол в деталях, верно?

— Ты чего замолчал? — спросил я, — Планируешь кровавое убийство директора?

— А зачем его убивать? — совсем всерьез усмехнулся Сирожа, — Ему до пенсии два года. За два года я кое-что могу успеть, верно?

— За два года — можешь, — согласился я, — А до завтра постарайся смочь организовать прием алчущих и жаждущих рацпредложений начальников.

— Постараюсь.

— Ладно, набери меня завтра в восемь тридцать, договоримся.

— Да-да! Спасибо, товарищ Белозор!

Для этих двух заводских парней я был тем самым волшебником на голубом вертолете, который и кино покажет, и эскимо подарит. Эх, был бы я настоящим попаданцем-превозмоганцем-прогрессором — меня бы за чародея все местные считали. Кричали б барышни ура и в воздух чепчики бросали...

А пока — пойду в Хозтовары схожу, чопики куплю — новый мебельный гарнитур собирать. Ну как — новый?Корявский гарнитур, но в отличном состоянии. Хаимка подогнал.

Глава 4, в которой камень сваливается с души

— Ты представляешь, представляешь, Аленушка! — трепыхалась Май, — Я ведь поверила ему, приняла у себя! Думала — вернулся мой Герман...

Подслушивать — нехорошо. Но я ведь не подслушивал! Я просто сидел на рубероидной крыше гаражав поисках лучшего ракурса для фотосъемки огромной стаи бродячих собак, которая оккупировала двор одной из хрущевок и близлежащий гаражный кооператив. Искал самцов и самок семейства псовых? Как говорится, ищите и обрящете! Не знаю насчет Алёны, но Машенька была той еще с-с-с-с-суперженщиной.

А две дамочки устроились в беседке, увитой диким виноградом. Май курила и вешала на уши главной редакционной сплетнице свои страдания. По всему выходило, что Машенька была оскорбленной невинностью, а я — дурашкой и глупцом, которого околдовала заезжая вертихвостка. А так — не было преград для нашего совместного счастливого будущего. Как там, в том фильме? "Вы — привлекательны, я — чертовски привлекателен..." Ну да, ну да, как будто она не обжималась с тем офицером в гардеробе, и, я уверен — не с ним одним. Натура такая. И как будто Геру не тиранила всё то время, пока я не появился у него в башке и не взял управление на себя... И вовсе тут Тася ни при чем...

— Я увидела, как он, несчастный, брошенный этой кацапской лахудрой, идет по Советской один, пешком... Я видела, в каком он состоянии — и догнала его и привела домой!

— И что, и что? Как он? — оживилась Алена и даже придвинулась к подружке поближе.

— Как?! — Май тряхнула головой, — Да никак!

— В смысле — никак? Ты что — даже не захотела с ним... Ну-у-у... — Алена сделала какой-то неопределенный жест рукой и закатила глаза, — Гера ведь такой, такой... Ну — мужик что надо стал!

— Стал... Аленушка, я его разула, раздела, уложила на кровать, приняла душ, навела полный марафет, надела то самое чехословацкое белье, помнишь?

— Алого цвета? — томно и мечтательно вздохнула Алена.

— Алого цвета! Пришла — он лежит с открытыми глазами и смотрит в потолок! Я... Ну и так, и по-другому, и по всякому, а он знаешь что?

— Что-о? — широко раскрыла глаза наша делопроизводитель и облизала губки.

Май достала свою конченую папироску и не менее конченый мундштук, чиркнула импортной зажигалкой, затянулась и трагично проговорила:

— Сказал: "Руссо туристо — облико морале!" Повернулся к стенке — и уснул! — она, ей-Богу, едва ли не зарыдала.

А я едва от радости с крыши не свалился. У НАС! НИЧЕГО! НЕ БЫЛО! Яа-а-а-а-аху!!! Нет у нее методов против Кости Сапрыкина... То есть — против Геры Белозора!

Может быть, это странно — гордиться тем, что НЕ переспал с красивой молодой женщиной. Обычно наш братмужчинка, наоборот, склонен такого рода событиями кичиться и тешить своё самолюбие, но в этом конкретном случае "руссо туристо — облико морале!" это именно то, чем гордился я. Машенька Май при всех ее прелестях — это медуза горгона! При том, что Медуза-это имя, а горгона — принадлежность к классу мифических существ, кстати.

В общем — гора свалилась с плеч, камень — с души, и стало мне так легко и радостно, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И собак я отснял — отлично получилось. Действительно, штук двадцать очень наглых кабыздохов оккупировали детскую площадку, морально разлагались в песочнице, предавались групповому разврату на горке и обоссали все качели. Удалось снять всё и сразу, но разврат собачий в печать точно не пустят, ибо порнография.

Заголовок был уже придуман. Конечно же — "Собачье дело", что же еще? Клише и штампы — наше всё, список уродских названий продолжал активно пополняться. Но всё это меркло перед внезапным счастьем в личной жизни. Потому что когда личной жизни нет — это иногда тоже своего рода счастье.

Машенька и Аленушка продолжали скорбеть о своей несчастной бабской доле еще некоторое время, и что-то там они еще обсуждали и планы строили, и вроде как даже на мой счет — но мне это было малоинтересно. Хотя самолюбие мое всё-таки ликовало. Именно с пришествием меня Гера стал "мужиком что надо" по мнению парочки провинциальных стерлядей. Достижение! И это при том, что Белозор был куда симпатичней меня-настоящего. Моя-то внешность была как раз на уровне "чуть красивее обезьяны"... Ладно — не обезьяны. Какого-нибудь грифа-падальщика или страуса-марабу. Или марабу — аист? А страус — эму? Впрочем, и тот, и другой красоту имеют весьма специфическую...

Я ушел по крышам гаражей, перепрыгивая с одной на другую, и спустился по дереву — корявой и раскидистой старой яблоне, листья которой уже начали ощутимо желтеть. Материал писать надо!

***

В редакции царила тишина, прерываемая стрекотом печатной машинки Фаечки из кабинета наборщиц. Вообще-то было время обеда, но, видимо, девушка решила закончить работу, а потом уже спокойно уделить время себе любимой.

— Есть чё? — высунулся из своей лаборатории Стариков.

— Есть! Собаки!

— Давай сюда, у меня реактивы уже намучены!

Раскрутить фотоаппарат и достать кассету было делом минутным — и наш фотокор тут же скрылся за дверью, а я сел за "Ундервуд". Тема с собаками, кажется, преследовала меня всю мою жизнь. Что сейчас, что в будущем — в Дубровице не было никакого приюта или, например, питомника для животных. Как не было и отлова. Только отстрел! А добросердечные горожане этого не понимали и писали в редакцию письма, и звонили с просьбами как-то повлиять на коммунальщиков, чтобы "песиков куда-то забрали". Да никуда их не заберут! Их пристрелят!