Империя. Терра Единства (СИ) - Марков-Бабкин Владимир

Напомним нашим читателям, что в настоящее время в Аравийском море проходят русско-итальянско-персидские учения «Щит Востока 1937», что указывает на явную обеспокоенность морских штабов крупных держав развитием событий вокруг Ирландии и необходимость отработки защиты водных торговых коммуникаций в Индийском океане от возможных опасностей.

* * *

ТЕКСТ ВИТАЛИЯ СЕРГЕЕВА

ИНФОРМАЦИОННОЕ АГЕНТСТВО «VERDAD» (ПРАВДА). МЕХИКО. 8 июня 1937 года.

Сегодня войска Боливарианской народной армии, совместно с отрядами испанских и мексиканских интернационалистов, нанесли решительное поражение при Баркисимето войскам диктатора Венисуэлы Хосе Элеасара Лопеса Контрераса. Командующий БНА командарм Рафаэль де Ногалес Мендес заверил, что ход для реакционеров на территорию революции закрыт. Под давлением революционных колонн комбригадо Энрике Листера Форхана и Элой Таразона продолжают теснить силы генерала Исайас Медина Ангарита к Валенсии. Начальник штаба Боливарианской народной армии Энрике Горостьета-и-Веларде подтверждает уверенное продвижение народных сил в южные районы страны и готовность к освобождению Каракаса. Народные волнения разгораются и в самой Венесуэльской столице. Как в октябрьские дни 1917 года великая социалистическая революция шествовала к Мехико, так и в апрельские дни социализм шествует по Венесуэле. Железной поступью коммунисты идут к Всемирной Победе социализма.

СРОЧНО!

Стало достоверно известно, что боливаранские народные морские силы заняли острова Ла — Тартуга и Маргарита, взяв тем самым морскую блокаду столицу Венесуэлы. Президент страны Хосе Элеасара Лопеса Контрераса срочно отзывает войска из ранее занятых им западных районов британской Гвианы и стягивает все силы к столице.

* * *

ОСТРОВ ХРИСТА. ПОЛЯНА. 10 июня 1937 года.

— В чём главный недостаток психологии людей? Они отказываются верить плохим новостям. Неважно по поводу чего — цены вырастут, жена изменяет, грядёт война или тёща собирается тебя отравить.

Тесть усмехнулся.

— Ну, допустим про тёщу они-то вполне поверят.

Киваю.

— Да, это я загнул. Но, в принципе ведь так?

Виктор отпил вина из бокала и спросил:

— Ну, допустим. Это ты к чему?

— Удивляют меня мировые биржи. Ведь совершенно очевидно, что вот-вот начнётся настоящая, а не эта, опереточная, война. Почему так стабильны акции? Незначительные ведь колебания при таких новостях. Ладно, обыватели, что с них взять, но ведь там такие деляги, что пробу ставить негде.

Император Рима пожал плечами:

— А может ты что-то не учёл в своих расчётах? Сам знаешь, что основные игроки вывели уже свои капиталы в Южную Америку.

— Знаю. Но ведь ёмкость рынка акций в Америке остаётся огромной. Канада опять же. Из Британии ринулись деньги. Где движения на биржах? На наши рынки через Шотландию пока течёт не так много капиталов, да и с Францией пока осторожничают. Индия, само собой, бурлит, Про Германию и Испанию говорить нечего. Прямые инвестиции в Единство и Рим тоже не настолько велики, как можно было ожидать.

Усмешка:

— А ты говоришь, что люди не верят в плохие новости. Если Рим и Единство на пороге войны, то кто будет спешить вкладываться? Тем более из Великобритании и США? Ладно, выпей лучше хорошего итальянского вина. Через неделю тебе будет совсем не до таких раздумий. Акции какие-то. Биржи…

Искренне удивляюсь и недоумеваю:

— Виктор, а когда же деньги зарабатывать? Война ведь. Прибыль наша где??? Жить на что???

— Тебе игры вокруг Венесуэлы мало?

Морщусь:

— Мало. Что там той Венесуэлы. Девочкам моим на булавки. Я на Германии куда больше зарабатываю. Но мы ведь не за этим пришли.

* * *

ТЕКСТ ВИТАЛИЯ СЕРГЕЕВА

ШТЕМПЕЛИ О ПРИЕМЕ «POSTE FRANCE. GOTHIE.» И «PASSÉ CENSURÉ» ОТ 29 МАЯ 1937 г.

ПИСЬМО

От: Джона Рональда Руэла Толкина, Французская империя. Регион Готия. Монпелье. Восточный университетский кампус. (1)

К: Джону Фрэнсису Руэлу Толкину, Германская империя, Королевство Пруссия, провинция Ганновер, Люнебург, лагерь военнопленных 1175. (2)

Джон, сынок. Я несказанно рад что ты жив. И пусть ты и в плену, но твой контракт с Королевскими ВВС закончился. Просто выразить не могу всю степень моего отвращения к третьему роду войск, — которое тем не менее может (а для меня так и есть) сочетаться с восхищением, признательностью и превыше всего жалостью к юношам, в него угодившим. Но истинный злодей — это военный самолет. Выгоревшие и отравленные равнины нашей родины и страны наши предков долго будут твердить об этом. И ничто не в силах утешить моего горя от того, что ты, мой самый любимый человек, с этим хоть сколько-то связан. Чувства мои более-менее сопоставимы с теми, что испытал бы Фродо, если бы обнаружил, что какие-то хоббиты учатся летать на назгульских птицах «во имя освобождения Шира».

Ужасающее разорение и несчастья, следствия этой войны с каждым часом множились весь страшный тридцать шестой. Разорение всего того, что могло бы составить (и составляет) общее достояние Европы и мира, не будь человечество настолько одурманено, — богатство, утрата которого скажется на нас всех, и на победителях, и на побежденных.

Ты уже знаешь о ранении малышки Присси. Мы побоялись пробираться одни к твоему дядюшке Хиллари-Артуру в Ившем, и, с колонной университета, направились в Уэльс, надеясь за морем спастись. Сделанный русскими германский штурмовик накрыл наш Оксфордский караван при подходе к Монмуту. Я даже видел лицо стрелявшего в нас лётчика. Многие погибли. Но я знаю, что многие из моих коллег торжествовали и злорадствовали, слушая про бесконечные потоки несчастных беженцев из Гамбурга и Берлина, растянувшиеся на 40 миль. О женщинах и детях, что хлынули на восток — и умирают в пути. Теперь чья-то злоба ликовала, когда убивали уже нас, идущих на запад. Похоже, в этот темный дьявольский час в мире не осталось ни тени жалости и сострадания, ни искры воображения. Нет, не спорю, что это все, в нынешней ситуации, созданной главным образом (но не исключительно!) родными германскими народами, и необходимо, и неизбежно. Но злорадствовать-то зачем! Предполагается, что мы достигли той стадии цивилизованности, на которой, возможно, казнить преступника по-прежнему необходимо, но нет нужды злорадствовать или вздергивать рядом с ним его жену и ребенка, под гогот орочьей толпы. Уничтожение Великобритании, будь оно сто раз заслужено, — одна из кошмарнейших мировых катастроф. Ну что ж, мы с тобой бессильны тут что-либо поделать. Такова и должна быть мера вины, по справедливости, приписываемая любому гражданину страны, который не является при этом членом ее правительства.

Слава Богу, ты жив, жив Кристофер и твоя мать, жива Присцилла. Врачи ей успели помочь. Донорская кровь и пенициллин мадам Ермольевой спасли твою сестрёнку. Но это нас задержало в Ньюпорте до самого входа французов в город. Нас, преподавателей Оксфорда, быстро взяли в оборот, и, посоветовавшись с твоей мамой Эдит, я согласился уехать в Монпелье. Как ты знаешь, это один из старейших университетов Франции. Здесь хорошая школа ориенталистики, германистики и славистики, и есть кафедра древнеанглийского. Но, самое главное! Здесь далеко от войны и есть сострадание к нашей погибающей нации.

Я уроженец Уэст-Мидленда по крови (и усвоил среднеанглийский язык раннего Уэст-Мидленда как известный, как только впервые увидел его). Но наши предки — немцы, уехавшие в Англию из Нижней Саксонии и Восточной Пруссии. В Люнебурге ты уже оценил, насколько мы с немцами близки? Думаю, что трагедия Великобритании в том, что жители этой страны, похоже, даже сейчас не осознали, что в немцах мы обрели врагов, чьи добродетели (а это именно добродетели) послушания и патриотизма в массе своей превосходят наши. Чьи храбрецы храбростью не уступают нашим. Чья промышленность превосходит нашу раз этак в десять.