Цена жизни #1 - Андрей Стоев
— Это не так уж мало, — заметил князь.
— Это не так уж много, княже, — с сожалением сказал я. — Опытный политик такое редко допускает. Но иногда случается. Я думаю, здесь всё-таки играет роль моя молодость — люди подсознательно относятся ко мне не вполне серьёзно, и случается, допускают ошибки.
— Ну, от несерьёзного отношения ты уже многих излечил, — усмехнулся князь. — А то, что ты ложь умеешь определять — это помогает?
— Нет, княже, от этого никакой пользы нет, — ответил я с досадой. — Это вообще не работает.
— Не работает? — удивился он.
— С имперцами, а особенно с попами, совсем не работает, — подтвердил я. — Это ведь в Суде Дворянской Чести можно требовать ясного и полного ответа, а, скажем, от императора или от кардинала ничего не потребуешь. К тому же все знают, что я ложь чувствую, так что у них всё время какая-то полуправда. Они так всего намешают, что сидишь и не понимаешь — наврал, нет? Больше с толку сбивает.
— А со мной?
— Да я от тебя вообще лжи не припомню, княже, — пожал плечами я. — Да и зачем бы тебе со мной врать понадобилось? Я за этим даже и не слежу.
— Не следишь, говоришь? — хмыкнул князь. — Ну ладно, продолжай.
— В общем, дело не в моих способностях, просто в живом разговоре есть много моментов — интонации, паузы, движение глаз, — вот все эти невербальные признаки, которые на самом деле многое говорят.
— Это тоже можно имитировать, — заметил князь.
— Не всё сразу, — отрицательно покачал головой я. — Когда человек что-то имитирует, он уделяет этому много внимания, и в результате обязательно ошибётся в чём-то другом — или всплеск эмоций не подавит, или глаза дёрнутся, или ещё что-то. Если внимательно следить за всеми признаками, то всегда можно понять, когда собеседник темнит. Фальшь обязательно как-то проявится.
— Пожалуй, соглашусь, — задумчиво кивнул князь. — Хорошо врать, так, чтобы никто не понял, мало у кого получится. Да ни у кого, наверное. То есть выходит так, что все эти фокусы с эмпатией мало для чего годятся, а гораздо надёжнее будет без этого, по-простому?
— Не совсем так, княже, — возразил я. — Эмпатия много где помогает, но вот в разговоре с опытным политиком, который о возможностях эмпатии знает достаточно, там да, пользы немного. Но ты ведь наверняка и сам хорошо представляешь, как надо с эмпатами разговаривать.
— Представляю, — с усмешкой подтвердил он. — Но я со своей стороны представляю, а мне было интересно понять, как ты это видишь. Вы-то не сильно любите про свои способности откровенничать — кто-то недоскажет, а кто-то и соврёт. Вот и приходится сверять, кто что расскажет.
— Я врать не стану, — пожал я плечами. — И на все твои вопросы отвечу. Расскажу всё, что знаю, без утайки.
— Ценю, Кеннер, — серьёзно сказал князь. — Ты хоть и молодой, но ведёшь себя очень правильно. Кое-кому из моих советников стоило бы у тебя поучиться. Но мы с тобой что-то сильно ушли в сторону — так что ты хочешь рассказать того, что в докладе не написал?
— В докладе я изложил факты, княже, а рассказать хочу о своих впечатлениях и мыслях. Поскольку они фактами не очень подкреплены, в докладе им не место, но мне кажется, что ими тоже стоит поделиться.
— Слушаю тебя внимательно, Кеннер, — кивнул князь.
— Во-первых, интересна реакция кардинала Скорцезе. К теме возможной войны с нами он отнёсся совершенно равнодушно. Когда я заговорил на эту тему, он просто отмахнулся. Но когда я сказал, что в качестве превентивной акции мы, возможно, будем вынуждены захватить Ливонию, его настроение резко изменилось. Он практически перестал себя контролировать, у него начали постоянно проскальзывать вспышки эмоций. И в конце нашего разговора он прямым текстом заявил, что Дитрих плохо просчитал результаты своих действий.
— Это мало о чём говорит, — заметил князь.
— Само по себе мало о чём, — согласился я. — Но в сочетании с другими моментами наводит на некоторые мысли.
— Продолжай, — кивнул князь.
— Кардинал разволновался настолько, что срочно поехал к императору, а мне порекомендовал попросить аудиенции через недельку. Но когда я эту аудиенцию получил, император не стал обсуждать возможный захват нами Ливонии. Он об этом вообще ни словом не обмолвился. Получается, что в отличие от кардинала, у императора такая перспектива никакого беспокойства не вызывает.
— Действительно, любопытный момент, — согласился князь.
— Во-вторых, интересна реакция на наши новые бронеходы. Герцога Баварского они не особенно заинтересовали. Точнее, он потерял к ним интерес сразу же, как только выяснил, что мы их ему не продадим. У императора наши новые бронеходы тоже не вызвали совершенно никакой озабоченности. Скорее в его эмоциях чувствовалось одобрение, и я готов поручиться, что это было истинное чувство, а не имитация. Ещё он искренне интересовался их ценой, совершенно пропустив мимо ушей моё замечание о запрете экспорта.
Князь слушал с неподдельным интересом, не пытаясь меня прервать. Видно было, что к моим впечатлениям он и в самом деле отнёсся серьёзно.
— И в-третьих, эти пресловутые разговоры о возможном нападении. Сначала герцог Баварский упорно убеждает нас, что это реальная опасность, но при этом я абсолютно точно выяснил, что у него с племянником вполне родственные отношения, а их жёны дружат. Их размолвка давно в прошлом.
— Если она вообще была, — заметил князь.
— Очень верное замечание, княже, — согласился я. — Мне тоже временами начинает казаться, что это был просто спектакль, правда, я не совсем понимаю, для какого зрителя. Но сейчас это всё-таки неважно, важно то, что этот слух через герцога, скорее всего, запустил сам император. После разговора с герцогом я уже начал примерно понимать, как будет
