Утро под Катовице (СИ) - Ермаков Николай Александрович

Отпустив бойцов вперёд, Тошбоев придержал меня за руку и спросил, заглядывая в глаза:

Ты уверен?

Да, Равиль, уверен, там финны.

Кутагым! — товарищ в сердцах выругался по-татарски и, вернувшись к русскому языку, продолжил, — занимаем хутор, если полчаса ничего не будет… — закончить ему не дала пулемётная очередь, выпущенная со стороны опушки по хутору и мы оба нырнули в сугроб.

Оказавшись в лежачем положении, я, не теряя времени, переполз в сторону метров на пятнадцать и, заняв место в неглубокой ложбинке, прицелился по продолжающему стрелять короткими очередями пулеметчику. Далековато. Метров шестьсот. Да и ствол дерева его прикрывает почти полностью. Выстрел. Мимо. Сменил позицию. Пулемет решил пока отложить, так как появились другие цели — от опушки к хутору перебежками приближались около тридцати финнов. Бойцы нашего взвода уже забежали на хутор и, рассыпавшись между строениями открыли огонь из винтовок и ручных пулеметов. Я также открыл огонь по вражеским солдатам, так неосмотрительно вышедшим на открытое пространство. За первые две-три минуты боя я выбил восемь финнов, ещё около десяти уничтожили остальные бойцы нашего взвода. И где-то десять-пятнадцать вражеских солдат смогли ползком отступить в лес и укрыться за деревьями. Однако теперь мы с Равилем теперь оказались в непростой ситуации — до хутора около двухсот метров открытого пространства, которое теперь под огнем противника стало непреодолимым препятствием. Финны подошли к хутору с востока, мы с Равилем находимся к западу от него, с юга не обойти — там болото, скорее всего не промерзшее. Севернее тоже открытое пространство, но это не болото, а луг или поле, посреди которого возвышается поросший кустарником небольшой холм высотой метров пять-шесть. Я подполз к Тошбоеву и показал на холм:

К хутору мы с тобой не пройдем, а вот до этой высотки, пожалуй, доберёмся.

Тот задумчиво осмотрелся и помотал головой:

Мне на хутор надо, я же командир! А вот ты давай туда, фланг прикроешь!

В принципе, он прав, его обязанность — руководить взводом во время боя, но шансов добраться до хутора даже ползком, немного. Похлопав товарища по плечу, я развернулся и по-пластунски преодолел двадцать метров до опушки, а когда кусты скрыли меня от финнов, встал и пробежал в северном направлении двести пятьдесят метров, чтобы высота оказалась между мной и вражескими позициями. Потом лег в снег и ещё двести метров прополз по-пластунски, выкладываясь изо всех сил. Тем временем, перестрелка не прекращалась, и создавалось впечатление, что к финнам подошло подкрепление. Когда до холма осталось около ста метров, я, рассудив, что теперь меня с финских позиций не видно, встал и бросился бегом вперёд. Здесь, на открытом пространстве, благодаря ветру, снег был менее глубокий и более плотный, чем в лесу, поэтому я смог развить приличную скорость и вскоре, невредимый, упал на восточный склон пригорка, приводя в порядок дыхание и осматриваясь по сторонам. Полежав с полминуты, я поднялся по склону и глянул в сторону Тошбоева. С того момента, как мы расстались, Равиль по-пластунски преодолел в направлении хутора около ста пятидесяти метров. Судя по следам, ему пришлось дважды менять направление движения, уходя из-под обстрела. Поднявшись ещё выше, я нашел удобное укрытие в кустах между валунами, откуда смог беспрепятственно осмотреть поле боя. Да, вовремя я сюда забрался. Похоже, вражеский командир, поняв, что что взять хутор с наскока не получается, оценил стратегическую ценность этого холма и отправил отделение с пулеметным расчетом, чтобы завладеть доминирующей высотой. Но открытое пространство между западной, занятой финнами опушкой и холмом неплохо простреливалось с хутора, поэтому вражеские солдаты были вынуждены обходить опасную зону по замёрзшему руслу ручья, протекающего на триста метров севернее холма. Сейчас они, оказавшись под защитой холма, выбрались на луг и перебежками приближались к моему укрытию. Судя по всему, о моём присутствии здесь они не догадывались. Первым моим побуждением было перестрелять этих горячих парней из винтовки, а сделать это я мог без особых затруднений, однако, поразмыслив, решил подпустить их поближе, чтобы захватить пулемет. С этой штукой я смогу здорово помочь нашим бойцам, оказавшимся на хуторе в довольно сложной ситуации. Для претворения моего, несущего смерть врагу, плана в жизнь, было необходимо использовать гранаты, поэтому я достал все имевшиеся у меня три штуки РГД-33 поставил их на боевой взвод и затаился в своем укрытии, ожидая приближения противника. Существовала опасность, что финны издалека смогут заметить мои следы и насторожиться, но видимо, тут как раз тот случай, который называется «пот застил глаза». Чтобы добраться до холма, вражеским солдатам пришлось в полной выкладке преодолеть по снегу бегом около километра, поэтому совсем неудивительно, что на последнем участке этого марафона они не смогли проявить достаточно бдительности и рассудительности, сгрудившись у подножия холма.

Бросив одну за другой все три гранаты, я выхватил пистолет и, дождавшись взрывов, за несколько секунд добежал до финнов и принялся стрелять. Подобные операции мне приходилось многократно осуществлять в тренировочных шутерах ещё ТАМ, так что и сейчас всё произошло без сучка и задоринки. Первыми, ещё на бегу я застрелил двух финнов, которые несколько отстали от своих невезучих товарищей, благодаря чему они остались целы и уже изготовились к бою, в данном случае мой успех был предопределен более высокой скоростью прицеливания и стрельбы. Через секунду я окончательно сблизился с финнами и принялся палить из пистолета почти в упор. Вот солдат, тряся головой от контузии, поднимается со снега, становится на колени, поднимает винтовку и ошалелыми глазами ищет цель. Выстрел! Он падает навзничь раскинув руки, а я навожу пистолет на следующего врага — раненного в ногу парня, который, глядя на меня расширенными от ужаса глазами пытается передернуть затвор винтовки, стоящей на предохранителе. Выстрел! Далее я с максимальной скоростью делаю ещё четыре выстрела по врагам, подающим признаки жизни, меняю магазин и добиваю остальных, после чего падаю в снег, укрываясь от возможной стрельбы с финских позиций на опушке. Затем, забрав ручной пулемет «Лахти» и ранец с запасными магазинами, поднимаюсь на вершину холма и открываю огонь по финским позициям на опушке. Отстреляв магазин, переползаю на другое место, беру винтовку и в оптический прицел пытаюсь высмотреть вражеских снайперов. Не получается. В сторону моего холма теперь ведут огонь пулеметный расчет и не менее десятка стрелков. Но как понять, кто из них снайпер, а кто просто патроны переводит? Поняв, что снайпера, если он есть, мне не выявить, аккуратно прицелившись, снимаю пулемётчика и откатываюсь с позиции. Потом надеваю на сапёрную лопатку свою каску и поднимаю её, покачивая. Вражеская пуля пробила каску и выбила лопатку из руки, подтвердив мои предположения о наличии у противника снайпера. Эх, мне бы ещё парочку бойцов, я бы его без проблем вычислил и шлепнул. А так придётся в одиночку вертеться. Поразмыслив, я отполз с пулеметом в сторону и дал очередь в сторону вражеских позиций, сразу после этого спрятавшись за камнем. Над головой противно взвизгнула пуля и я вновь поменял позицию. Так, ползая и стреляя, я играл в кошки-мышки с финским снайпером, в течении получаса. У меня была надежда, что дождавшись темноты, я смогу реализовать своё преимущество в ночном зрении. Финны, имевшие численное превосходство, видимо, также надеялись на темноту, полагая, что смогут ближе подобраться к хутору и ко мне. Однако ни моим, ни вражеским планам не суждено было сбыться.

Хлопок орудийного выстрела у меня за спиной и последующий взрыв трехдюмового снаряда на финских позициях возвестили о коренном переломе в ходе боя. Обернувшись назад, я увидел бойцов РККА, занимающих позиции на опушке с нашей стороны. За последующие пару минут единственное имевшееся в наличии у наших орудие произвело ещё десяток выстрелов по финским позициям и советская стрелковая рота, рассыпавшись цепью, с криками «Ура» пошла в наступление. Вовремя подоспели. Со стороны финнов стрельба постепенно прекратилась. Отходят наверное. Я отполз с вершины холма на склон, обращённый к востоку, снял каску с шапкой и балаклавой, а взамен надел будёновку. А то в маскхалате меня от финна не отличить, обидно будет, если свои же по ошибке пристрелят. Потом пошёл мародерить. Обыскав трупы убитых мною финских солдат, я собрал документы, взял трофейные автомат «Суоми», пистолет «Люгер» и электрический фонарик, найденные у пулемётчика, затарился патронами, затем подобрав пулемет и свою винтовку, направился в сторону артиллерийской позиции, обвешанный оружием, как новогодняя ёлка игрушками. Бойцы, находившиеся у орудия, издалека завидев меня, взяли на прицел, пришлось орать, надрывая глотку: «Свои!» с поднятыми руками. Однако, пока не подошёл и не представился, красноармейцы винтовки не опускали. Неприятно. Когда я, наконец, приблизился, то увидел среди бойцов старшего лейтенанта, которому и представился, козырнув: