Спасите наши души (СИ) - Черемис Игорь
Я действительно встал – и наткнулся на недоуменный взгляд. Пришлось спрашивать в лоб:
– Что?
Нина замялась.
– Да это... ты странный, ты знаешь об этом?
– Мне говорили. Но никто не знает, что он странный. Есть такой... ну пусть будет анекдот. Когда ты умер, ты об этом не знаешь, только другим тяжело. То же самое, когда ты тупой. Или вот – странный. Это только со стороны заметно. Для меня я самый талантливый, умный и красивый.
Она наконец рассмеялась – громко, искренне и очень заразительно. Пришлось улыбнуться.
– Но вообще я затащил тебя к себе с коварной целью, – смех резко оборвался, а на меня уставились два недоверчивых глаза. – Только я чуть позже тебе об этом скажу, ладно? А пока поешь, мы давно не перекусывали. Для чего-то серьезного поздно, но если хочешь – могу яичницу сделать... или можешь сама сделать, надеюсь, ты умеешь пользоваться газовой плитой и сковородкой. Потому что если не умеешь – то та цель так и останется во мне. Так что?
– Я... не хочу яичницу, – она покосилась на мои богатства. – Просто не хочу. Но с плитой обращаться умею, честное слово.
– Доверяй, но проверяй, – улыбнулся я. – Всё, ешь, а я тебе пуховую перину взобью и горошину под неё положу.
– Какую горошину?
Вопрос она задала моей спине – и я счел возможным не отвечать, а просто махнуть рукой. Надеюсь, получилось правильно. Как в мультиках.
***
– Ты меня обманул?
Диван во второй комнате я для Нины приготовил, а потом ушел в ту комнату, в которой, собственно, и жил. Включил телевизор – трансляции тут заканчивались рано, но на второй передаче только начался старый, ещё довоенный «Маскарад», который я и оставил для фона. Взял гитару – и немного выпал из реальности, перебирая струны нотами ещё ненаписанных песен. Появление девушки застало меня в творческом трансе. Пришлось импровизировать.
– Ах, здравствуй, Нина... наконец! Давно пора...
– Ты о чем? – она слегка растеряла боевой задор.
– Это Лермонтов, – я кивнул в сторону «Рекорда». – Там главную героиню как раз Ниной зовут.
– Не сбивай меня с толку!..
– Хорошо.
– Виктор!
– Ладно, – я отложил гитару и встал. – Что опять-то случилось?
– Ты меня обманул, – повторила она, но без прежней уверенности.
И ткнула пальцем в мой мундир, который висел на деревянных плечиках в шифоньере с незакрытой дверцей.
«Черт!»
Поскольку денщиков и адъютантов младшему офицерскому составу в СССР и особенно у нас, в Комитете, не полагалось, новые погоны я пришивал сам. Наука нехитрая, хотя и слегка подзабытая, потому что с предыдущего раза прошли годы – что для меня, что для «моего» Виктора. Но я успешно справился, и теперь мог красоваться в новенькой форме, соответствующей моему текущему званию. Правда, форму мы носили только по очень большим праздникам, но никогда не знаешь, когда этот праздник случится, поэтому приходится быть готовым всё время. В общем, мундир я подготовил – вчера вечером, сразу после библиотеки, – убрал его на место, а сейчас просто забыл закрыть дверцу, когда доставал постельное белье для Нины.
– И что?
Я решил держать оборону до конца.
– Ты!.. Ты не работаешь ни в каком институте!
– А где я работаю?
– Ты военный!
Я сначала подумал, что ослышался.
– С чего ты взяла?
– Это же мундир! Его военные носят!
– Ну военные, и что? Что тебя смущает? – спросил я ровным голосом, давая понять, что её разоблачение нисколько меня не волнует.
– Ты говорил, что работаешь в институте...
– Я и работаю в институте.
– В каком?
– Секретная информация, – строго сказал я. – Нина, зачем тебе эти сведения? Ты шпион?
Она заметно испугалась – а заодно и растерялась.
– Шучу, – улыбнулся я и подошел к ней. – Ничего секретного, но название настолько абстрактное, что с твоим пищевым не сравнится. И мы там действительно занимаемся счастьем народным. И звание у меня не слишком высокое, поэтому приходится вкалывать за себя и за того парня. Так что не бойся, всё в порядке. Я почти обычный человек. Только мне совершенно не хочется говорить о работе... давай лучше о спектакле? Тебе понравилось?
– Нет... – она попыталась собраться с мыслями. – Нет. Я ожидала большего... если честно.
– Татьяна говорит, что актеры устали, загонял их режиссер, – я улыбнулся. – А ты как, и дальше хочешь проводить вечера у Таганки?
Она задумалась.
– Не знаю, честно, – призналась она. – Это была мечта, а тут она раз – и исполнилась.
– Даже два раза, – добавил я.
– Да, даже два раза... Мне девчонки в институте не поверили, когда я сказала, что на «Гамлета» попала и в первом ряду сидела, сказали, что я всё выдумала. Я им даже про Высоцкого не стала говорить, чтобы совсем за врушку не начали держать...
– Да и правильно, – я легонько тронул её за плечо. – Это твоя жизнь, ты знаешь, что правда, а что неправда, а им об этом и знать незачем. Ну что, посмотрим «Маскарад»? Или показать тебе, где ты спать будешь?
Она задумчиво понаблюдала за Арбениным, который обменивался репликами с богато наряженным мужчиной, и помотала головой.
– Нет, ещё одного спектакля я сегодня не выдержу. А ты играешь на гитаре?
– Немного, – осторожно ответил я.
Обычно такие вопросы заканчиваются одинаково, хотя я ни разу не попадал в подобную ситуацию – моя жена всё же трезво оценивала мои музыкальные способности.
– А сыграй что-нибудь?
«Ну вот».
– Что-то конкретное? Или на свой вкус? – я решил не ломаться.
Всё же я не был настоящим музыкантом, хотя тот же Высоцкий охотно брал гитару и тоже не доводил до настойчивых уговоров.
Нина снова задумалась.
– Давай на свой.
Она оглянулась и указала на стол у стола:
– Можно?
– Конечно.
Она села и приготовилась внимать, а я взял гитару и задумался. Можно было сыграть что-то из популярного сейчас – с современными хитами я уже немного разобрался, и даже если отбросить патриотичные и партийные песни, то всё равно выбор был. По радио тут регулярно пускали «Ваше благородие», «Ледяной потолок» или «Увезу тебя я в тундру», крутили и «Свадьбу», и даже «Черную кошку». Этот вариант был узнаваем, беспроигрышен – и очень, до скрежета зубовного банален. Хуже, наверное, было лишь попытаться изобразить что-то из Высоцкого – во мне точно не было его экспрессии, а в спокойном состоянии его стихи не работали. Можно было, наверное, попробовать воплотить в жизнь то видение, которое меня посетило во время импровизированного сейшена на квартире Золотухина, но здесь и сейчас «Кукушка» – да и весь Цой целиком – был на редкость неуместен. Я мысленно перебрал тот репертуар, что успел опробовать за прошедшие с покупки гитары три дня – и остановился на песне, которая в среду лучше всего отражала моё упадническое настроение и привела к появлению на свет рапорта на увольнение и к покупке гитары за космические по советским меркам деньги. При этом сама по себе эта песня упаднической не была.
