Во все Имперские ТОМ 12. Финал - Альберт Беренцев
— Ладно, не беда.
Я обнял Петю, моя радость от встречи с братом была искренней.
— Подыщем тебе работку, — заверил я Петю, — И считай, что ты уже попросил прощения. Так что больше ни слова об этом. Только учти, что моя жена — из клана Чумновских. И ты в Китае убил её дядю. Так что если она захочет прогнать тебя...
— Я понимаю, — кивнул Петя.
— Но думаю, до этого не дойдет, — добавил я, — Моя жена тоже умеет прощать.
Петя в очередной раз аутично кивнул, как баран.
Естественно, ни о каком искреннем раскаянии с его стороны не могло быть и речи. Петя вряд ли вообще знал, что такое раскаяние.
Но бросить его я не мог. Как-никак, родная кровь. И она священна.
Я отлично отдавал себе отчет, что с Петей будут проблемы, но твердо решил попытаться принять брата в нашу большую семью.
— Ладно, — я хлопнул в ладоши, — Харе болтать. На стол уже наверняка накрыли, вас ждет барашек с французским вином. Чуйкин, ты наверняка не пьешь и не ешь мяса — но специально для тебя Аня напекла кучу пирогов. Добро пожаловать, друзья!
Мы все прошли через ворота, мои охранники тут же закрыли их.
Словенов немного задержался возле рунического камня, на котором стояла фигурка Крокодила, та самая, из кургана Рюрика.
Мой наставник впервые видел её, до этого он еще ни разу не был у меня в гостях. Так что Словенов хохотнул и ткнул в каменного ящера пальцем:
— Ну и как тебе, Нагибин? Понял теперь, что такое Крокодил?
— Вполне, — ответил я, — Но Крокодил теперь на пенсии, Глеб Львович.
— Крокодил заслужил это, — серьезно кивнул Словенов.
***
Я отправил гостей располагаться за уже накрытым на лугу перед домом столом, а сам отправился в моё поместье — громадный трехэтажный терем.
Терем был бревенчатым, из карельской сосны. Эта сосна мне досталась бесплатно — новый Старший клана Кабаневичей Павел Павлович просто подарил мне деревья из Карельских заказников, принадлежавших кабанчикам.
А я за это замолвил за Павла Павловича пару словечек еще прошлому президенту Ингрии Меченосцеву. И таким образом выбил лучшие условия и налоговые льготы для транспортной компании Кабаневичей.
Это было еще пять лет назад, сразу после падения Либератора. Тогда в Империи наступили своего рода «девяностые», экономика агрессивно перестраивалась, и каждый клан хотел откусить себе побольше в этом новом мире без магии.
АРИСТО утратили свой дар, но не утратили дерзости и жажды власти. Хотя Меченосцев нормально так прессовал бывших магократов, отобрав у них все их бывшие привилегии.
Вот только теперь президентом стал Михаил Буланов, а его Консервативная партия как раз пыталась устроить магократический реванш и вернуть бывшим АРИСТО все их права превосходства. Однако я был уверен, что у Михаила ни фига не выйдет, магии-то больше нет. А если подонок еще и развяжет войну с Сибирью — то до следующих выборов ему точно не дожить. Президент Сибирской республики Буранов был человеком суровым, было ясно, что он церемониться не станет...
Внутри моего громадного терема, стены и крыша которого были украшены витиеватой резьбой под русскую старину, как и всегда, пахло хвоей и деревом. А еще тут было тепло, даже жарко. Несмотря на уже бушевавший вовсю май, Алёнка требовала, чтобы печи все еще топили.
Я поднялся на третий этаж, прошел по коридору к двери в его конце и постучал.
То были покои Алёнки, и входить сюда без стука мне не дозволялось.
Из-за двери слышался монотонный звонкий голос Алёнки, девушка читала древнюю сагу, размеренно, как молитву:
— ...И тогда корабли Рюрика подошли к Островам Горячего Жира, и Рюрик почуял Великое Древо. И ветра вели конунга к самому сердцу магии. И он еще не знал, что его ожидают власть и МОЩЬ. Но сердце мужа воспылало влечением к Древу, и сами Луна и Солнце указали путь его...
Сага была на древнешведском, но я всё понимал — за прошедшие годы я уже выучил этот язык, от знавшей его Алёнки. Моя жена учила мертвому языку Рюрика, а заодно и меня.
Когда я постучал — Алёнкины распевы стихли, резко оборвавшись.
— Ну войди, — буркнула из-за двери Алёнка.
Я толкнул дверь и вошёл.
Комната Алёнки была одной из самых больших в доме и как будто застыла во времени.
В этой комнате все напоминало о магии и прошедшей Имперской эпохе. Это был настоящий музей магократии. На стене здесь висел герб Оборотничей — огромный щит, на котором было отлито рельефное изображение человека с песьей головой. Меня этот герб всегда забавлял. Когда Алёнка была богиней — она ненавидела свой клан и пыталась забыть о том, что она происходила из Оборотничей. Но теперь, лишившись магии и божественности, она неожиданно полюбила его.
Родичи Алёнки Оборотничи даже приезжали ко мне пару раз в гости. И показались мне людьми крайне мрачными и неприятными...
Еще в комнате Алёнки стояли шкафы, плотно забитые литературой по магии и древними сагами — совершенно бесполезной макулатурой, ибо после ухода магии информация из этих книг уже потеряла смысл.
На большом столе стояла настоящая алхимическая лаборатория — очередное увлечение моей жены. Алёнка упорно утверждала, что магия ушла из мира не полностью, что она частично сохранилась, и что докопаться до этих последних искорок магии можно только посредством алхимии. Моя жена даже грозилась сварить философский камень и чуть ли не новое Перводрево — вот только пока что не смогла даже превратить железо в золото. Так что я относился к этому хобби Алёнки довольно скептически.
Кроме того, факт полного исчезновения магии подтвердил не абы кто, а сам Владимир Соловьев, еще пять лет назад. И тем самым снял все вопросы. После заявления Соловьева даже скептики наконец поверили, что магия покинула нас навсегда. Но только не Алёнка. Алёнка продолжала фанатично и упёрто верить, что магия когда-нибудь вернется...
Над столом с алхимической лабораторией стена была завешана звездными картами — Алёнка увлекалась и астрологией тоже.
Еще тут же на столе лежал древний Ладожский камень — тот самый, который когда-то вручил мне Владимир Соловьев. Послание на камне, оставленное мне тысячу лет назад Рюриком, напоминало, что я должен не жрать Солнце, а
