Ревизор: возвращение в СССР 22 - Серж Винтеркей
Какая бы ушлая ни была эта первокурсница, — думал Гусев, — если ей прямо сказать, что он в курсе её шашней с Самедовым, она, наверняка, стушуется и растеряется. Тут он ей и скажет, что такое поведение недостойно советского комсомольца и предложит ей самой уйти из «Комсомольского прожектора», а он, в свою очередь, пообещает не выносить сор из избы.
Он позвонил Луппиан и попросил прислать к нему Быстрову. После вчерашней выходки Жанны он решил общаться с ней предельно сухо. Очень странная девушка, — подумал он вчера, — лучше держаться от неё подальше. Подумаешь, предложил перекусить вместе — и вдруг такая истерика! Ничего, пройдет время, познакомлюсь с местными кадрами, может, удастся заменить ее на кого-нибудь попонятнее.
Быстрова явилась довольно быстро и с вопросом во взгляде заглянула в кабинет.
— Анатолий Степанович, вызывали?
— Проходи Регина, садись. Разговор у нас будет не очень приятный… Мне стало известно, что ты любовница бывшего секретаря Самедова, — уверенно и строгим голосом проговорил он, пристально глядя ей в глаза.
Регина спокойно взглянула на него, ему даже показалось, что слишком спокойно, но она тут же начала всхлипывать и вытирать то нос, то глаза.
Только этого не хватало, — с досадой подумал Гусев, — слёз от этой Маты Хари он никак не ожидал.
— Анатолий Степанович, не верьте этим сплетням, — плаксивым голосом проговорила она. — Самедова хотели подсидеть, вот и воспользовались этими слухами.
— Слухи, не слухи, а дыма без огня не бывает, — ответил он и неохотно налил ей воды в стакан. По его плану, она уже должна была уйти из кабинета, исключенная из Прожектора, а тут приходится разговоры вести.
— Да это всё Светка Костенко Самедову мстила за то, что он её из Комсомольского прожектора турнул! Я и в КГБ так всё объяснила и где сейчас Самедов? В Верховный Совет на работу перевёлся. А работал бы он там, если бы КГБ мне не поверило?
— Интересно, интересно, — проговорил Гусев. — Ладно, иди на занятия.
Быстрова ушла, всё так же шмыгая носом, а Гусев задумался. Чего она, вдруг, о КГБ заговорила? Что хотела этим сказать? В её мнимые рыдания он нисколько не поверил, даже тушь не потекла. А вот упоминания КГБ его напрягло. Может, эта девушка сексот? Тогда, всё встаёт на свои места, включая её уверенное поведение и манипуляции другими людьми… Тогда трогать её себе дороже, ей есть к кому обратиться за помощью. Придет особист, и все равно настоит на том, чтобы я восстановил ее в Прожекторе. — решил Гусев, уже ранее сталкивающийся с поддержкой КГБ своих агентов. — Но, в этом свете, информация о Костенко приобретает совсем другой статус. Это уже не просто трёп обиженной Быстровой, а более-менее объективная информация, тем более, и Луппиан вчера рассказала, что Костенко вместе с Быстровой распространяла слухи об Ивлеве, а наказания, каким-то образом, избежала, интриганка… Правда, почему тогда КГБ допустило, чтобы Быстровой объявили строгий выговор? Черт ногу сломит в этих местных разборках…
Мотнув головой, Гусев попытался рассуждать логично. Быстрова уверяет, что КГБ не нашло ничего предосудительного в поведении Самедова. Логично, учитывая, что он теперь в Кремль ушел на повышение. Значит, ее информации о Костенко можно верить… Нельзя допустить, чтобы она стала комсоргом. А вдруг она на голосовании наберёт нужное количество голосов?
Гусев позвонил Луппиан и вызвал к себе Костенко.
Когда та явилась минут через двадцать, Гусев не заметил на её лице ничего, кроме любопытства. Уверенность в себе здешних барышень просто зашкаливает… — подумал он.
— Садись, — кивнул он ей в ответ на вежливое приветствие. — Скажи, а как тебе удалось избежать наказания вместе с Быстровой на комсомольском собрании несколько месяцев назад? Всем же была очевидна твоя вина.
Вопрос был задан в лоб, и Светлана явно не ожидала его услышать. Но ответа долго ждать не пришлось.
— Значит, не всем, — ответила она, дерзко взглянув на него.
— Но, я слышал, что за тебя деканат заступился… Ты считаешь, это было справедливо?
— Какая уже разница?
— Большая разница. Я понять хочу, что за человек выдвинул свою кандидатуру на должность комсорга группы.
Костенко приняла защитную позу, скрестив и руки, и ноги и молча уставилась на него исподлобья. Он расценил это как признание ею своей вины.
— Бери самоотвод, — сказал он. — Это будет честно и по отношению к товарищам, и ко всем остальным.
— А если не возьму? — упрямо спросила она.
— Докажешь всем, что у тебя ни стыда, ни совести.
— Если меня выберут, значит, люди так не считают, — уверенно заявила она.
— Так ты возьмёшь самоотвод? — холодно глядя на неё, спросил Гусев.
— Нет! Почему я должна это делать?
Мочало — начинай сначала, — раздражённо подумал Гусев, решил, что бесполезно с ней разговаривать и отпустил.
Ему совсем не понравился её взгляд, самоуверенный, пренебрежительный.
Да откуда это в такой молодой девчонке? — озабоченно подумал он. — Нет. Правильно я все понял. Никак нельзя её допускать в комсорги.
Гусев позвонил Луппиан и вызвал её к себе.
Когда она пришла, он попросил её рассказать о втором кандидате в комсорги. Луппиан поведала ему, что Брагин был уже комсоргом этой группы в начале первого курса, но потом его переизбрали на того парня, что сейчас в больницу загремел со сломанными ногами после аварии. Отец у него генерал милиции, парень женат, жена учится в другом институте, но всё лето работала с группой мужа в стройотряде.
— Ивлев им такой стройотряд организовал, — доложила Луппиан, не глядя ему в глаза. — Все студенты этой группы за прошедшее лето очень хорошо заработали. Это стало притчей во языцех у нас в университете.
— А зачем же сын генерала пошёл с ними работать, да ещё с женой? — удивлённо спросил Гусев.
— Ну и что, что