Студентка Пупсик - Андрей Анатольевич Федин
«Побежала».
«Я в ней не сомневался».
* * *
— Приношу свои соболезнованья, принц, в связи со смертью вашей матушки, королевы Львицы Седьмой, — сказала леди Сорока.
— Спасибо, графиня.
К счастью, леди Сорока оказалась во дворце. Явилась ко мне быстро.
Мне показалась, что она выглядит уставшей, словно не спала уже двое суток — вполне возможно, что так и было.
— Мне сообщили, что вы хотели меня видеть, принц.
— Да, миледи Сорока, — сказал я. — Мне нужны деньги. Три тысячи золотых. Сегодня.
На мои слова глава Службы Безопасности Дворца отреагировала спокойно. Я даже позавидовал ее выдержке.
Поправила повязку на лице. Я заметил, что графиня касается повязки, всякий раз, когда раздумывает над ответом.
— Деньги? — переспросила она. — Великолепно. А почему вы обратились с этой просьбой ко мне? А не к великой герцогине? И не к вашей жене? Уверена, они бы вам не отказали.
— Мне не нужны подачки, миледи.
— Великолепно. А если эти деньги дам я, то вы это подачкой считать не будете?
— Мне нечего предложить Волчицам взамен, — сказал я. — А вот вам — кое-что могу.
— Даже любопытно, — сказала графиня. — Значит, деньги вам нужны не безвозмездно? Что же вы хотите мне за них предложить?
— Я могу помочь вам избавиться от этой повязки на лице, миледи Сорока. В обмен на эту услугу мне понадобятся три тысячи золотых и встреча с небезызвестной вам Гадюкой — желательно, не позднее завтрашнего утра.
Графиня вновь дотронулась до прикрывавшей левый глаз повязки.
— Ты можешь вернуть мне глаз?
— Я — нет. Но я могу попросить об этой услуге богиню Сионору. Она все чаще прислушивается к моим просьбам. А как богиня умеет исцелять, вы, графиня, видели на примере своей дочери.
— Зачем тебе деньги?
Слова графини прозвучали резко, уже без налета показной вежливости.
— Не для того, чтобы подкупить стражниц, — сказал я. — Не переживайте. Я хочу объявить награду за поимку посла моего королевства.
— Три тысячи золотых?!
— Да. Надеюсь, этой суммы будет достаточно.
— Полиция ее найдет, — сказала леди Сорока. — Обязательно.
— Не думаю, что это случится скоро, — сказал я. — А посол мне нужна срочно. У меня есть к ней пара вопросов.
— Я… сочувствую вашему горю, принц. Гадюку вам доставят на рассвете.
— А деньги?
— В течение часа. Уверена, Шеста не откажет мне в краткосрочном займе.
— Хорошо, — сказал я. — На лечение уйдет десять-двенадцать часов. Все это время вы будете спать. Я предлагаю сделать это сегодня ночью. Если только у вас на это время не запланировано других важных дел.
— Великолепно. Любые дела могут подождать. Нам понадобятся птицы?
— Нет. Только большой накопитель. Полностью заряженный. Для вашего исцеления богине не придется убивать. Сионора все еще слаба в этом мире. Но ее силы растут. Как и количество ее почитателей. Думаю, тот факт, что вы пытались уговорить великую герцогиню воздвигнуть для Сионоры отдельный храм, скажется на благосклонности к вам богини любви.
— Вопрос с постройкой храма решен, — сказала графиня. — Храм начнут возводить уже в следующем месяце. Шеста теперь сама настаивает на его строительстве.
— Замечательно, — сказал я. — Попробую донести эту весть до богини. Думаю, Сионора оценит ваши начинания. И обязательно откликнется на мою просьбу.
Глава 23
Мая вихрем ворвалась в комнату. Я тут же был зацелован и затискан ею, как плюшевый медведь. Понимая, что сопротивляться бесполезно, я стойко выдержал все издевательства. Они помогли мне поддерживать на лице маску скорби.
Пока Мая тараторила соболезнования вперемешку с признаниями в любви и последними новостями Академии, я мысленно проговаривал угрозы Ордошу, опасаясь, что тот вновь заставит меня обливаться слезами.
«Не буду, не буду, Сигей, — сказал колдун. — Успокойся. Мае безразлично, принц ты или крестьянин. Ее нам убеждать ни в чем не нужно».
Побыть наедине с женой мне позволили чуть больше часа.
Потом явились гвардейцы. Они занесли в комнату мешочки с золотыми монетами. Сложили их на большом столе.
— Графиня Нарынская спрашивает, когда вы сможете ее принять? — спросила одна из стражниц.
— Хоть прямо сейчас, — ответил я. — Передайте графине, что я готов принять ее в любое удобное для нее время.
Женщина кивнула.
Гвардейцы ушли.
— Принять? — сказала Мая. — Что это значит? И что это?
Она указала на горку из мешочков с монетами.
— Это золото, — сказал я.
— Какая прелесть. Зачем?
— Для дела.
— Какого? Ничего не понимаю. Что происходит?
— Скоро сюда явится леди Сорока, — сказал я. — Мы будем просить богиню любви исцелить ей глаз.
* * *
Леди Сорока явилась не одна. Вместе с ней пришла великая герцогиня.
— Малыш, — сказала Шеста. — Не возражаешь, если я тоже поприсутствую?
Я не возражал.
Мая, Шеста, Сорока и я. Когда в комнате остались только мы четверо, я велел графине лечь на диван, к которому заранее придвинул кресло и небольшой столик. Занял свое место в кресле, установил на столе накопитель, поставил кувшин с вином и бокал. Сказал:
— Если у кого-то есть вопросы, задайте их сейчас. Потом я не смогу отвлекаться.
— Вы правда думаете, что Сионора вырастит Сороке новый глаз? — спросила Мая.
Я не успел ответить.
— У нас нет вопросов, малыш, — сказала великая герцогиня. — Мая, доченька, усаживайся рядом со мной. Не мешай мальчику.
— Но, мама!..
— Рот закрой, я сказала! Иди к маме. Будем смотреть вместе.
Графиня сняла с лица повязку.
«Да. Парой заклинаний мы не обойдемся. Готовься сидеть в этом кресле всю ночь», — сказал Ордош.
«Нам понадобится очень длинное стихотворение, чтобы изображать молитву. Надеюсь, ты поможешь мне его вспомнить», — сказал я.
«Можем обойтись и без чтения стихов».
«Нет. За такие деньги мы просто обязаны дать полноценное представление».
Я откинулся на спинку кресла. Положил правую руку Сороке на лицо, левую — на накопитель. Закрыл глаза.
«Ну, что? Готов?» — спросил Ордош.
«Приступаем».
— Сионора! — произнес я.
И заговорил по-русски, громко, торжественно:
— Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Сионора! …
* * *
Сороку колдун усыпил сразу.
Маю — после полуночи. Волчица Седьмая уснула, положив голову на колени матери.
Шеста перенесла дочь на кровать. Пересела на стул поближе ко мне. Я всю ночь чувствовал на себе ее взгляд. Когда приподнимал веки, ни разу не заметил, чтобы герцогиня зевала или потирала глаза.
— Сионора!
Это слово я выдавил из себя уже с трудом.
Замолчал. Потому что почувствовал, как колдун влил в меня очередную «малую бодрость» и перестал плести заклинания. Я заморгал,
