Андрей Посняков - Шпага Софийского дома
— Что ты, господине! — Софья улыбнулась, подошла ближе. — Знаешь, — произнесла она, прислушиваясь к колокольному звону. — Мне давно уже не было так хорошо, как сегодня. Правда, правда! Об одном только жалею — что ты не приходил раньше.
— Как можно…
— Можно! — Софья, шутя, закрыла Олегу рот рукою. — Можно… Приходи, когда захочешь. Так тоскливо сидеть здесь зимними вечерами. Одна… Одна-одинешенька. Ни детей, ни мужа. Одни слуги. Приходи, ладно? Что люди скажут? Да пес с ними, с людьми. Я свободная новгородская женщина, боярыня, и в моем праве делать все, что хочу. А я хочу тебя видеть. А… А ты?
Она приподнялась на носках, заглядывая в глаза Олега, и тот, неожиданно для себя, обнял боярыню, почувствовав, как трепет пронесся по ее тонкому стану. Софья подняла руки, провела ладонями по волосам Олега… и вдруг поцеловала его так крепко и страстно, как никто уже давно не целовал.
Бился на улице колокольный звон, уходил, поднимался в вечернее небо. Выйдя на крыльцо, жадно вдохнул Олег Иваныч холодный ноябрьский воздух. Спустился по крутым ступеням, шатаясь, словно пьяный, хоть и выпили-то всего ничего. Верный Никодим уже держал наготове поводья.
В хоромах, за прозрачными капельками слюды, в тусклом дрожащем пламени, стояла женская фигура с распущенными по плечам волосами. Водопадом, золотым водопадом, волосы стекали на плечи, свечка в руках дрожала…
Олег Иваныч помахал рукой, улыбаясь, пришпорил коня и поехал прочь. Быстро проскакал по Новинке…
Было ли то, что сейчас было? Иль привиделось все сном-наветом воздушным?
Не успел к вечерне Олег Иваныч, согрешил, что поделать. Придется дома больше молиться. Когда проезжал мимо храма Флора и Лавра — народ уже выходил на улицу, разгоняя вечернюю тьму, горели вокруг факелы стражи. Кто-то тронул за стремя… Гришаня.
— На Ильинскую скачешь, Олег Иваныч?
— Туда.
— Зайди-ко, дело есть. Если не очень спешишь, конечно.
Что за дело? Пожав плечами, Олег Иваныч спешился, в келью отрока пошли рядом с толпой богомольцев в длинных черных одеждах… впрочем, может быть — и не в черных, темно, не разглядеть особо-то.
Гришаня был словно пришибленный, не шутил, не разговаривал, не смеялся, как обычно. Может, сегодняшняя свалка на мосту так на него подействовала? А что он, ране такого не видывал? Ну, поплакал у моста-то, чего уж теперь-то.
Зашли в келью. Гришаня зажег свечу, взял со стола кусочек бересты:
— Читай!
«На Софейский двор от Ивана сына Флегонтова, што на Федорова живет. О том доношу, самолично слышав и видев как на вощаника Петра дворе…
…отрок сей Григорий Святу Троицу радостно поносиша и жидовинску веру Гвизольфину всяко славил. Рек, будто вера та всяко лучше, да святей, да пригожее, тако же грил всяки слова богомерзкие, похвалятяся, будто Иону-владыку самолично извел, в питие зелье подсыпав».
Олег Иваныч хмыкнул. Точно такая же грамотца лежала у него дома на столе. А ее автор, Иван, сын Флегонтов, был недавно убит неведомо кем на Федоровском ручье.
— Как убит? — встрепенулся отрок, но тут же охолонул: — Не в нем дело… то есть не в нем одном. Гвизольфи сегодня схвачен, по приказу Феофила, да вощаник Петр.
— Это как понимать — схвачен?
Олег Иваныч удивился. Феофил обычно именно через него проводил такие вещи — вот и подметная грамотца ему направлена, — а тут вдруг — схвачены. Кем, зачем? Почему в обход его, Олега? Не иначе — интриги Ставровы.
— То Варсонофьевы люди, — пояснил отрок. — Он теперь выслуживается пред Феофилом-владыкой, Варсонофий-то не хочет, чтоб с ним как с Пименом…
Олег Иваныч вздрогнул, вспомнив злую судьбу ключника. Вот уж поистине — из князи в грязи. Бит кнутом да оштрафован. Сейчас — незнамо где…
— Как это — не знамо где? — перебил Гришаня. — В дальний монастырь подался, Дымский, что у Тихвинского погоста. Грехи замаливать. Феофил, грамоту сию дав, рек, чтоб и я туда ж собирался… в монахи. Завтра поутру отвезут, рек.
Последнюю часть фразы отрок произнес шепотом.
— Не хочу в монахи, Олег Иваныч, — помолчав, горько зашептал он. — А деваться некуда, иначе…
Добавил, что и монастырь ему светит только в лучшем случае — что там Гвизольфи да Петр-вощаник покажут? Может, главным стригольником выйдет, по словам их, Гришаня?
Отрок тихо заплакал.
— Не переживай, паря! — Олег Иваныч потрепал его по плечу. — Чай, не на Москве живем — вины-то твои еще доказать надо!
— А и докажут… учены.
— Ну, в этом я лучше разбираюсь, — усмехнулся Олег Иваныч. — А ну рассказывай, да без утайки, что на дворе вощаника делал, да часто ли, да кто еще был?
Гришаня вздохнул тяжко. Глотнул из кувшина квасу, взглянул на гостя:
— Хочешь?
— Обойдусь. Хотя, впрочем, давай.
Отрок дождался, когда гость напьется, потом только начал рассказ свой:
— Это в начале мая еще началось. Познакомился на Торгу с девчонкой, вощаника Петра дочкой, Ульянкой…
— Стой, стой, стой, — припомнил Олег Иваныч. — Черна коса, очи лазоревы — не она ль?
— Она, Олег Иваныч… — Гриша смущенно улыбнулся.
В общем, сначала на Торгу встречались, потом на лугах окраинных, а как-то раз Ульянка отрока на свой двор зазвала. С тех пор и повадился Гришаня к вощанику. Там и отца Алексея встретил и прочих стригольников. Правда, вовсе не из-за них к Петру хаживал, ясно — из-за кого…
А третьего дня вдруг неожиданно встретил там Гвизольфи. Обрадовался — был за спасение благодарен — разговоры начал вести, хоть понимал — опасно то. Хотя разговоры-то вовсе не о вере были. Больше — о жизни. О Тамани, Гвизольфиной родине, о татарах да о городах фрязинских, Кафе да Суроже, что на море на Черном стоят, ранее Русским прозывавшемся. Много чего еще рассказывал Гвизольфи — и об Италии, стране фрязинской, о Венеции, Флоренции, Генуе, о Данте, поэте изрядном, даже стихи написал на березовице Гришане. Гвизольфи с Петром отец Алексей познакомил, да вскоре на Москву отъехал — сказывают, сам князь пригласил, Иване Васильевич… Может, и не столь ужасен Иван московский, как про него сказывают? Про стригольников, вон, тоже много чего болтают, а на деле — много ли правды в словах их сыщется? А Иван их зовет, на Москву-то, знать, чего-то от них надо…
Ивану-то ясно, чего надо… Олег Иваныч тихонько хмыкнул. Земли церковные забрать да богатства! Чтоб были они только у государя — боле ни у кого чтоб!
— Кроме Гвизольфи и Петра, кто при сем был?
— Ну… — Гришаня задумался, — Ульянка была, но она ни при чем, так, заходила иногда в отцову горницу, пироги приносила. Ну и, кажется, кто-то из подмастерьев заглядывал, круглолицый такой, Сувором звать…
Имя Сувора произнес Гришаня как-то не так, замявшись чуть. Другой бы и внимания не обратил, да только не Олег Иваныч — волк опытный.
— Ну, и чего там, с Сувором-то, выкладывай!
Отрок потупился. Потом рассказал, тихо так, словно нехотя… Хотя чего там — дело житейское. Ульянка-то не одному Гришане нравилась. Сувор тоже на нее виды имел. Другой-то подмастерье, Нифонтий, оженился недавно, а вот Сувор… Туповат был, это правда, однако упрям. К Ульянке приставал сперва, пока девчонка не пригрозила отцу пожаловаться. Тогда унялся. Так ничего и не сказала Ульянка Петру, а вот Гришане поведала. Очень за то отрок на Сувора обиделся.
Вообще же, как, в меру своих способностей, понял Олег Иваныч, Сувору с Ульянкой мало что светило. Ну, кто он таков, Сувор-то? Нищий подмастерье, тупой к тому же, и рожа у него та еще. Бандитская, прямо скажем. Ну, рожа — черт с ней, воды не пить, а вот то, что нищ, — это большой недостаток, который крайне редко сам по себе проходит. Гришаня — человек софейский — для Петра был куда более хорошим зятем. И грамотен, и при должности, и деньжата водятся. Да и заступа — с самим Феофилом знаком. Ну и — собой пригож, но это уж Ульянке ближе. Понял ли этот расклад Сувор иль подсказал кто — не суть пока. Главное, вполне вероятно, действовать начал. Через него и покойничек, Иван, сын Флегонтов, что нужно вызнал. А зачем покойничку это нужно было? А затем, что небогат был! Денежки, знамо дело, всякому нужны. И кто ж ему давал те денежки, за грамотку подметную, да за разговоры с подмастерьем Сувором? А тот, кто и прошлый раз Петра-вощаника подставить хотел, с трупом-то. Не только против Олега та задумка была, но и супротив Петра тоже. Может, иначе нужно было б тогда действовать — с Петром поговорить откровенно. Да кто ж знал…
Чувствовал, чувствовал Олег Иваныч за всеми этими делами опытную злодейскую руку. Один режиссер тут, один! Не боярин ли Ставр? Он — интуиция кричала — он! Но мало конкретных фактов на Ставра — да и нет почти. Таких, чтоб на суде гремели. Их делать придется…
— Нравится Ульянка-то? — выслушав отрока, улыбнулся Олег Иваныч.
Гришаня смущенно кивнул, потянулся к кувшину.
— Это ты не с ней на Ивана Купалу скакал?
